Оловянные кольца

Любовь никогда не перестает...
(1 Кор. 13:8)

Духовное родство выше плотского.
(пословица)

Тот день, в одночасье изменивший жизнь семейства Кругловых¹, начался, как самый обыкновенный выходной. Ничто не предвещало приближения чрезвычайных событий. Однако когда семья в полном составе сидела за завтраком, раздался телефонный звонок. Услышав его, хозяйка, Зоя Ивановна, полная, фигуристая, властная дама лет пятидесяти, недовольно поморщилась и покосилась на сидевшего рядом старшего сына Рубена, дородного тридцатилетнего брюнета с оттопыренными чувственными губами и скучающим взглядом. В свою очередь тот выразительно поглядел на младшую сестру, девятнадцатилетнюю Женю, мотнув головой в сторону звонившего телефона. Вскочив с места, Женя подняла трубку:

— Алло! Здравствуйте... Мам, это тебя...

Зоя Ивановна поднялась из-за стола с видом человека, которого оторвали от крайне важного дела:

— Кто это еще там? Да. Я вас слушаю. Кого вам нужно? Елену Николаевну? Нет ее. Она уже год как умерла.

Она говорила сухо и раздраженно, явно желая поскорее закончить разговор и вернуться к прерванной трапезе. Но вдруг изменилась в лице, и в голосе ее послышалось нескрываемое удивление:

— Что-о? Неужели? Хорошо, приезжайте. Когда? Да хоть сейчас. Конечно, конечно, мы будем ждать. До свидания.

— Что такое? — лениво поинтересовался Рубен, когда мать, закончив разговор, в растерянности застыла у телефона, забыв положить трубку. — Что-то на рынке стряслось? Опять проверка нагрянула?

Обычно Зоя Ивановна, как говорится, не лезла за словом в карман. Однако на сей раз она ответила не сразу. Похоже, только что услышанная новость повергла ее в замешательство:

— Это журналистка звонила. Та, которая про бабку статью писала. Она говорит, что хочет встретиться с нами. Причем как можно скорей. Мол, у нее есть для нас какая-то важная новость.

Последнюю фразу она произнесла с нескрываемым ехидством. И добавила:

— С чего бы это вдруг такая спешка? Уж не родственнички ли наши английские объявились?..

* * *

Надо сказать, что у Кругловых имелся свой семейный «скелет в шкафу»²: отец Зои Ивановны был англичанином, одним из тех военных, что во времена ленд-лиза³ оказались в Михайловске. И дочь оного военного то и дело поминала своего родителя недобрым словом, дабы в очередной раз напомнить собственным детям, сколь многим они обязаны матери. Ведь благодаря ей они живут на всем готовом, в избытке имея те жизненные блага, которых она сама в их годы была лишена. А все потому, что ее мамаша имела глупость во время войны спутаться с каким-то английским моряком. Англичанину что — «поматросил и бросил», уплыл восвояси и поминай, как звали! А страдать пришлось ей! Сколько она натерпелась из-за того, что ее отцом был иностранец! И в школе-то ее дразнили: «янки, гоу хоум!»⁴...сколько она тогда наплакалась! И в мединститут, о котором она мечтала, (да что там — даже в медсестринский техникум!) ее не приняли — и виной тому все тот же отец-англичанин! Вот и верь, будто дети за родителей не в ответе! Правда, она все-таки ухитрилась окончить институт, но не медицинский, а ветеринарный, в соседней области. Да и приняли ее туда лишь потому, что в тот год там первый набор был, студентов не хватало, оттого и брали всех желающих. Пять лет она в общежитии промыкалась, в голоде да в холоде, днем училась, вечером работала, чтобы кое-как прокормиться да жилье оплатить. Другая бы на ее месте давно спилась или руки на себя наложила. А она, мало того, что высшее образование получила, так еще и устроиться хорошо сумела — ветеринарным инспектором на городском рынке. Как? А вот так, уметь надо! Жаль, Рубен не в нее уродился — тогда заместителем директора рынка и правой рукой своего отца был бы он, а не его сводный брат Нариман! Да и дочь не лучше: тихоня, все за книжками сидит, вместо того, чтобы отыскать богатенького парня или мужика и женить его на себе, как все умные девушки делают. Так нет же! Избаловались на всем готовом! Видать в своего английского деда пошли...

Эти рассказы Женя слышала с детства. Надо сказать, что исключительным правом говорить о пресловутой «английской родне» в их семье обладала лишь Зоя Ивановна. Ее матери Елене Николаевне, дряхлой старушке, всю жизнь проработавшей на местном лесопильном заводе, а теперь доживавшей век под негостеприимным кровом дочери, как и всем остальным домочадцам, была отведена роль безмолвных слушателей нравоучительных монологов хозяйки дома. Лишь однажды бабушка осмелилась нарушить молчание. Возможно, потому, что предчувствовала скорую смерть. Увы, среди всех родных бабы Лены единственным человеком, которому она могла и осмелилась довериться, была лишь внучка Женя, в ту пору еще не студентка, а школьница. Девочка была привязана к ласковой и кроткой бабушке куда больше, чем к суровой и властной матери. Еще бы! Ведь Елена Николаевна любила ее и была с ней по-матерински ласкова. В то время, как Зоя Ивановна требовала от дочери прежде всего безоговорочного и полного послушания. Она добилась своего — Женя, как говорится, не смела и слова молвить супротив матери. Но покорность и любовь редко уживаются друг с другом. И потому Женя боялась Зои Ивановны. Зато бабушку — любила горячо и безраздельно.

В тот день Женя, придя из школы, первым делом зашла в комнату Елены Ивановны. Старушка лежала на кровати с открытыми глазами. Казалось, она бодрствовала. Однако, к изумлению девочки, не отозвалась на ее приветствие...да и лежала она слишком уж неподвижно, словно неживая... Разумеется, Женя знала, что бабушка умирает. Разговоры об этом велись у них в доме уже давно, причем Зоя Ивановна не скрывала, что с нетерпением ждет смерти матери, вот только старуха, по своей всегдашней вредности, не торопится убраться... Но чем сильнее злилась мать, тем больше Женя надеялась — бабушка проживет еще долго-долго. А когда она окончит институт, то уедет работать в другой город и заберет бабу Лену с собой. Вот только, похоже, она зря надеялась на это...

Подбежав к бабушке, Женя склонилась над ней...и обрадовалась, услышав ее слабое дыхание. В этот миг старушка словно очнулась от забытья и вгляделась подслеповатыми глазами в лицо внучки.

— Как же ты, Женюшка, на него похожа. — прошептала она. — Вылитая он...

— Кто «он», баба Лена? — спросила девушка, ласково касаясь тянущейся к ней дрожащей старческой руки.

— Твой дедушка. — послышалось в ответ. — Его звали Биллом. А я его звала Беллом, по-ихнему Звоночком5. Потому что голос у него был звонкий-звонкий, прямо как колокольчик. У тебя такой же. Как слышу тебя, всегда его вспоминаю... Как же он меня любил! Помню, однажды они с нашими на стадионе в футбол играли...и выиграли. А все потому, что в самом конце игры Белл еще один мяч забил... После того матча ему вручили букет цветов: большой-пребольшой, целую охапку красных астр. И вдруг он как перескочит через загородку! Взбежал ко мне по лестнице...я-то в самом верхнем ряду сидела... и подает мне букет. А сам целует меня и шепчет: «Люблю тебя! Люблю!»

Бледное лицо старушки озарилось улыбкой, даже в тусклых глазах, казалось, вспыхнул живой огонек.

— То был самый счастливый день в моей жизни. — призналась она. — Никогда больше не было у меня такой радости. Никогда...

Потрясенная Женя не могла вымолвить ни слова. Никогда еще она не видала бабушку такой счастливой, как сейчас, когда та находилась во власти воспоминаний. Но почему она так радуется, вспоминая о своем Билле? Ведь он же бросил ее!

Однако улыбка сошла с лица бабы Лены так же внезапно, как и появилась: словно набежавшая туча скрыла солнце, робко проблеснувшее на небе в пасмурный день:

— Это я во всем виновата... — прошептала она. — Бедный Белл!

И такая скорбь слышалась в этих загадочных словах умирающей, что Женя, объятая жалостью к бабушке, склонилась над ней и обняла ее... Некоторое время обе они молчали. Вдруг Елена Николаевна заговорила вновь, и в голосе ее послышались непривычные властные нотки:

— Вот что, Женюшка: поверни-ка меня...Тут у меня в головах под матрацем лежит сумка. Достань ее...

Женя привычным движением повернула бабушку на бок. Затем приподняла матрац в изголовье ее постели. Действительно, там обнаружилась клеенчатая дамская сумочка старомодного фасона, вдобавок, изрядно потрепанная. Но почему бабушке вздумалось прятать ее здесь, а не в шкафу или в тумбочке? Как видно, в этой сумке находились какие-то ценности, самым надежным хранилищем для которых Елена Николаевна, подобно другим старым людям, считала свою кровать.

— Нашла? — спросила старушка. — А теперь открой ее.

Раскрыв сумку, Женя увидела внутри тонкую пачку пожелтевших бумаг. Ничего себе ценности!

—Там где-то должно быть кольцо. — уверенно промолвила бабушка.

Действительно, во внутреннем кармашке сумки обнаружилось колечко из серебристого металла. И все-таки с первого взгляда Женя поняла — оно не серебряное, а оловянное.

— Дай его мне. — попросила бабушка. Она зажала кольцо в кулаке, словно не решаясь с ним расстаться, прижала его к груди... А затем осторожно, словно в шкатулку, вложила его в руку внучки.

— Возьми его себе, Женюшка... — торопливо зашептала она. А затем протянула ей сумку. — И сумку тоже забери — это он мне подарил. Иначе, когда я помру, они все выбросят... Как же ты на него похожа!..

По правде сказать, Жене были совершенно ни к чему ни эта старомодная сумка, ни оловянное кольцо. И все-таки она взяла их...ради того, чтобы не огорчать бабушку. Пусть та верит, что внучка сохранит ее сокровища в целости-сохранности. А там будет видно, что с ними делать...

Придя к такому решению, девушка спрятала бабушкину сумку в дальний ящик своего письменного стола, где хранила рукописный песенник, украшенный картинками, вырезанными из поздравительных открыток, маленькую костяную лошадку с приклеенным хвостом, бусы из пестрого бисера...одним словом, всевозможные уже ненужные, но памятные вещицы, с которыми она не решалась расстаться. И вскоре забыла о ней.

А спустя три дня после их разговора баба Лена умерла. Сразу же после похорон Зоя Ивановна выбросила все вещи матери и сделала в ее комнате ремонт, словно спеша избавиться от памяти о людях, которые дали ей жизнь...и к которым она не испытывала ничего, кроме ненависти.

* * *

...Журналистка (насколько помнила Женя, ее звали Ириной) приехала к Кругловым спустя полчаса после своего звонка. Она вошла...точнее, впорхнула в их квартиру, овеянная пряным запахом духов и сигарет. И сразу же приступила к расспросам:

— Значит, Елена Николаевна умерла? А когда это случилось? А от нее ничего не осталось? Ну, каких-нибудь там вещей, фотографий? Может быть, что-то из военных времен... Вы не могли бы мне показать?

Однако Зоя Ивановна оборвала ее на полуслове:

— А что показывать-то? Нет у нас ничего!

Впрочем, столь резкая отповедь не смутила журналистку. И она тут же защебетала вновь:

— Видите ли, Зоя Ивановна, я спрашиваю об этом не случайно. В свое время я написала цикл статей о северных девушках, которые во время Великой Отечественной войны дружили с моряками из английских и американских военных конвоев. А сейчас готовлю к печати книгу под названием «Война, любовь, разлука». Когда она выйдет, я Вам непременно ее подарю... Мое призвание — поведать о трагических судьбах наших землячек, бросивших вызов тоталитарной системе, боровшихся за право любить и быть любимыми. К этой теме я шла всю жизнь...

Ирина любила говорить о своем призвании (да что там — о своем избранничестве)! Предпочитая не распространяться о том, как она нашла тему для своих будущих статей и книги. И с какой целью их писала.

* * *

...В преддверии шестидесятилетнего юбилея прихода в Михайловск первого союзнического конвоя «Странник-1» юная выпускница филфака Ирочка Блинова, в ту пору внештатная корреспондентка областной газеты «Двинская волна», маялась поисками темы для будущей статьи. Причем не просто темы, а выгодной темы, которая в одночасье принесла бы ей известность и место постоянного сотрудника «Двинской волны». Увы, все старания Ирочки были напрасными. Возможно, потому, что в жизни ее не интересовало ничего, кроме собственной выгоды...

Коллеги по перу наперебой подтрунивали над бесплодными попытками честолюбивой девицы обрести искомое:

— Да где мне взять такую тему — и о любви, и о судьбе... — фальшиво напевал фотокорреспондент Лешка Ларин, насмешливо косясь на насупленную Ирочку, отправлявшую в уже наполовину заполненную мусорную корзину очередной скомканный бумажный лист. — И чтоб никто не догада-а-ался, что эта тема о тебе! И чтоб никто не догадался, и чтоб никто не догадался, что эта тема — о тебе, что эта тема — о тебе!

— Ты вот о чем напиши. — криво ухмыляясь и обдавая Ирочку густым запахом сигарет и перегара, заявил Игорь Юрлов, пожилой журналист, который некогда подавал большие надежды, однако имел несчастье увлечься богемной жизнью, незаметно и бесцельно растратив в ее угаре и свой талант, и свою жизнь. — Напиши о том, как после войны в Михайловске арестовали всех девушек, друживших с иностранными моряками, посадили на баржу и утопили в Белом море. Слыхала про такое? Кстати, об этом даже братья Стругацкие писали. Будто бы потом из воды долго торчали головы этих девушек! Прямо кино про «Титаник»! Ну, как тебе такая тема?! Ха-ха-ха!

«Писучая братия» вторила ему дружным хохотом. Но перед мысленным взором Ирины стояла страшная картина: белоснежные льдины, а среди них — мертвые девичьи головы: рыжие, черноволосые, русые... И впрямь, как в «Титанике»! Хотя...с чего бы этот пьянчуга Юрлов так смеялся, когда рассказывал об этом? Уж нет ли тут какого подвоха?

Разумеется, Ирочка принялась расспрашивать о пресловутой «барже смерти» родственников и знакомых. И что же? Все они в один голос твердили, что тоже слышали об этом. А кое-кто, ссылаясь на неких сведущих людей, говорил, будто утопленные девицы были проститутками. Понятно, Михайловск — город портовый. А какой порт без гулящих девиц? Да только откуда их столько набралось — на целую баржу! Опять же, какой прок был их топить? Лучше бы на лесоповал отправили — куда больше пользы бы было! В общем, дело давнее, темное: поди, теперь, узнай, где правда, а где враки!

Чем больше Ирочка слушала эти рассказы, тем больше убеждалась — вот она, тема, которая прославит и вознесет ее! И какая тема! Тут не статью впору писать, а роман про несчастную девушку, русскую Джульетту, уходящую на дно морское с именем любимого на устах! Да у нее этот сюжет кинорежиссеры с руками оторвут! Она прославится на всю страну...на весь мир! Эти мечты кружили Ирочке голову и заставляли ее сердце радостно трепетать в предвкушении грядущей славы...

...Пока ее не угораздило обратиться к Борису Леонидовичу Черепанову, старейшему из михайловских журналистов, тихо и одиноко доживавшему свой век на пенсии в окружении любимых книг, комнатных цветов и аквариумных рыбок, к которым он пристрастился на старости лет. Ирочка наведалась к маститому журналисту в надежде выведать что-нибудь про пресловутую «баржу смерти». Уж кто-то, как ни Борис Черепанов, работавший в ту пору в областной газете «Прибой», должен был знать все подробности этой страшной истории!

— Ерунда все это! — буркнул старик, едва Ирочка завела разговор об утопленных девицах. — Сказки!

— Как же так? — жалобно пискнула Ирочка. В этот момент она чувствовала себя ребенком, который сквозь слезы смотрит, как уплывает в небо упущенный им воздушный шарик его мечты. — Но ведь люди же говорят...

— Говорят, что в Москве кур доят. — сурово изрек старый журналист, нахмурив кустистые седые брови и сплющив в лепешку недокуренную сигарету. — Эх, молодо-зелено! Все бы вам сказки да побаски! А нет бы поискать правду! Вот что, голубушка — посмотри-ка ты газету «Прибой» за конец 1945 года. Тогда и поймешь, что там на самом деле случилось...

Заказав в областной библиотеке ветхую подшивку «Прибоя», Ирочка без труда нашла нужный материал. После чего приступила к поискам тех, чьи имена сохранили полуистлевшие страницы старой газеты. В том числе — Елены Кругловой...

* * *

...-С тех пор тема, так сказать, «любви по ленд-лизу» стала моим призванием — щебетала Ирина, прихлебывая горячий чай из кружки с изображением юной китаянки, задумчиво гуляющей под зонтиком среди цветущих вишен. — Я несколько раз выступала на английском и американском телевидении с рассказами о судьбах русских подруг иностранных военных моряков. После этого бывшие участники северных конвоев стали обращаться ко мне с просьбами разыскать в России их любимых девушек. Например, отставной сержант Колин Гэлбрайт искал соломбалку Тоню, с которой он познакомился в михайловском интерклубе6. Я обшарила вдоль и поперек весь город. Несколько раз мне казалось, что я нашла Тоню...но это оказывалась совсем другая женщина. И все-таки через три года я отыскала ее! Как она радовались, что Колин не забыл ее! Между прочим, они собираются встретиться... Вот оно, мое призвание — соединять любящие сердца, разлученные войной!

Ирина тараторила, театрально возводя глаза к потолку. Казалось, она упивалась рассказами о собственных успехах. Но чем дольше она говорила, тем больше мрачнела Зоя Ивановна. А Рубен с трудом сдерживал зевоту и с тоской косился на выключенный телевизор — в это время он обычно смотрел свой любимый сериал «Возвращение братков-2». Что до Жени, то она вполуха слушала историю англичанина, которому на старости лет вздумалось разыскать свою подругу из России. Выходит, все эти годы он помнил и любил ее! Вот и ее бабушка так же любила своего Белла...а он, поди, и забыл о ней!

Однако в этот момент журналистка наконец-то вспомнила о том, зачем она пришла к Кругловым:

— Так вот, уважаемая Зоя Ивановна, как раз этот самый этот Колин Гэлбрайт рассказал мне о своем друге Вильяме Гордоне7. Да-да, о Вашем отце. Они прибыли в Михайловск на одном корабле. Хотя Билл, в отличие от Колина, был не моряком, а инженером-связистом. Поэтому он прожил в Михайловске полтора года. И в это время познакомился с Вашей мамой. Колин рассказывал, что Билл был просто без ума от Елены...

Журналистка сделала эффектную паузу и покосилась на Зою Ивановну. Однако лицо хозяйки было суровым и непроницаемым, словно у пристрастного и немилосердного судьи, с чьих губ уже готов сорваться заранее предрешенный обвинительный приговор. Тогда Ирина поспешила завершить свой пространный рассказ:

— Колин сказал мне, что Билл Гордон жив, и они с ним часто встречаются. Тогда я дала ему вашу фотографию — помните, Зоя Ивановна, я фотографировала вас всех вместе... Я попросила Колина передать снимок Биллу Гордону. А на обороте фотографии написала свой адрес. Я надеялась, что Билл Гордон пришлет мне письмо. Но ждать мне пришлось почти два года...

Ирина раскрыла свой черный портфельчик и извлекла оттуда конверт:

— Это письмо написала дочь Билла Гордона, леди Хелен.

— Его дочь? — желчно повторила Зоя Ивановна. — И что же она пишет?

— Она пишет, что хотела бы приехать в Россию и познакомиться с вами. — ответила Ирина. — У меня есть перевод ее письма... — С этими словами она принялась рыться в своем портфельчике. Однако, как это часто бывает в подобных случаях, нужный листок куда-то запропастился...

— Не ищите. — снисходительно промолвила Зоя Ивановна. — Женька прочтет. Она ведь у меня на инязе учится. А ну-ка, Женя, переведи, что там нам пишет эта...родственница!

Женя взяла в руки лист бумаги, исписанный аккуратным почерком, напомнившим ей почерк ее первой школьной учительницы. И принялась читать вслух, на ходу переводя письмо с английского языка на русский:

«Дорогие леди Хелен (при этих словах Зоя Ивановна презрительно ухмыльнулась), леди Зоя, Рубен и Эжени! Трудно выразить словами мои чувства, когда я узнала о том, что у меня есть родня в России. К сожалению, папа не может разделить мою радость, потому что два года назад он умер. Я очень хотела бы приехать в Россию и встретиться с вами. С любовью — леди Хелен Гордон».

— И это все? — недоверчиво спросила Зоя Ивановна, когда дочь смолкла.

— Все. — подтвердила Женя, отдавая матери письмо.

Зоя Ивановна пробежала глазами текст на листе бумаги:

— Похоже, что и впрямь так. — сказала она. — Значит, ее отец умер. Вот оно что... И все-таки странно: с чего это ей вдруг вздумалось встретиться с нами? Кто мы ей?

— Так Вы не хотите познакомиться с леди Хелен? — спросила Ирина, которую явно начинала раздражать грубость хозяйки. Разве на такой прием она рассчитывала, спеша порадовать Кругловых вестью о том, что нашла их английскую родню?

— Если хочет — пускай приезжает. — бесстрастно ответила Зоя Ивановна. — Нам-то что?

Журналистка поняла, что разговор окончен. И, сославшись на неотложные дела, поспешила откланяться. Едва она упорхнула прочь, как Рубен со счастливой ухмылкой человека, наконец-то получившего возможность заняться любимым делом, включил телевизор. А Женя отправилась на кухню мыть посуду, на ходу размышляя о том, почему Билл Гордон, в отличие от своего друга Колина, не захотел найти бабу Лену. Или он стыдился своего предательства?

* * *

Едва Женя водрузила на сушилку последнюю вымытую чашку, как в кухню вошла погруженная в раздумья Зоя Ивановна.

— Как же все это понимать? — спросила она, обращаясь не то к дочери, не то к самой себе.

Женя молчала. Потому что Зоя Ивановна не терпела, когда ее прерывают. Тем временем ее мать продолжала размышлять вслух:

— С какой стати она хочет нас видеть? Странно... Да, тут явно что-то не так... Постой-ка! Как ее зовут?

— Леди Хелен Гордон. — напомнила Женя.

— А фамилия-то у нее отцовская! — радостно воскликнула Зоя Ивановна. — Так вот оно что!

Она торопливо вышла из кухни. А через несколько минут до девушки донеслось:

— Алло! Добрый вечер, Ирина Валерьевна! Да-да, это я... Я Вам не помешала? Простите, может, я была резковата с Вами. Но это от волнения. Сами понимаете, какая неожиданность — вдруг узнать, что нашлась твоя сестра. Как я Вам благодарна, что Вы ее отыскали! Я в долгу перед Вами... Так вот, у меня к Вам просьба: не могли бы Вы сообщить леди Гордон, что я жду ее в гости. Нам непременно нужно увидеться. Ведь мы же с ней сестры...

Зоя Ивановна рассыпалась в любезностях и извинениях, ворковала голубкой. Разумеется, Женя давно знала — ее мать умеет быть любезна с нужными людьми. Но с какой стати Зоя Ивановна вдруг возгорелась страстным желанием увидеть леди Гордон? Причем именно потому, что ее сводная сестра-англичанка носит отцовскую фамилию. Странно...

Впрочем, не менее странно и другое — почему не Билл Гордон, а его дочь хочет познакомиться с ними? Причем лишь после смерти отца?

* * *

...Встречу леди Хелен Зоя Ивановна продумала до мельчайших подробностей, словно полководец — план предстоящей битвы. В день ее приезда они с Рубеном отправятся в аэропорт и привезут гостью к себе. Ее сестра непременно должна жить у своих родственников. И достопримечательности Михайловска они ей покажут сами. Ирина Валерьевна может не беспокоиться — они сделают все, чтобы леди Гордон почувствовала себя окруженной любовью родных. Да, переводчик тоже не нужен: ее дочь Женя вполне способна его заменить. Зачем делать постороннего человека посредником чужих семейных тайн?

Все эти заверения предназначались для журналистки Ирины, с которой Зоя Ивановна теперь едва ли не каждый день общалась по телефону. Но чем дольше Женя слушала оные разговоры, тем больше ей казалось: мать хитрит. Она что-то затевает... причем так, чтобы никто из окружающих не заметил подвоха.

В самом деле, что странного в том, что Зоя Ивановна отказалась от помощи переводчика? Вполне объяснимый поступок, если принять во внимание, что ее дочь — студентка иняза. Вот только почему Зоя Ивановна настояла на этом после того, как Рубен, дурачась, напомнил ей один старый анекдот:

— Едут в поезде русская и француженка, а с ними переводчица-еврейка. Вот вздумалось мадаме порыться в своем чемодане: глядь — кофточка пропала! Вот-те-на! Не иначе как русская попутчица втихомолку стащила! За такими, как она — глаз да глаз нужен... Вот она еврейку локтем в бок — спроси, мол, эту Машу-Дашу, не она ли мою кофточку стибрила? Признается-вернет, так и быть — прощу.

Переводчица русской — бла-бла-бла: мол, мадам желает знать, не ты ли ее кофточке ножки сделала? А та руки в боки:

— Здрасьте, я ваша тетя!

Еврейка француженке пересказывает:

— Она говорит, что приходится Вам родственницей.

Та, как это услышала, аж рот разинула:

— Вот как! А я и не знала, что у меня в России есть родня! Что ж, пусть тогда хоть половину стоимости вернет. Так сказать, по-родственному...

Переводчица опять: бла-бла-бла... Русская аж вскинулась!

— Да хрена я ей дам!

— Она говорит, что согласна вернуть Вам половину стоимости овощами...»

Как видно, Зоя Ивановна сделала из этого старого пошлого анекдота некие выводы. Вот только какие именно?

* * *

В день приезда леди Гордон Женю оставили дома. Зоя Ивановна поручила дочери завершить начатые несколько дней тому назад приготовления к торжественной встрече иностранной гостьи. А сама отправилась в аэропорт, взяв с собой сына в качестве водителя. По дороге к ним намеревалась присоседиться и журналистка Ирина. В самом деле, могла ли она пропустить встречу двух сводных сестер, более полувека не ведавших о существовании друг друга? Ведь это — отличный сюжет для статьи, призванной упрочить и приумножить ее славу в России и в Англии. Разве не так?!

Накануне прибытия леди Хелен Женя стала свидетельницей странного разговора между матерью и Рубеном.

— Слушай, ма, а, может, ты такси возьмешь? — несмело предложил Рубен (надо сказать, что это великовозрастное чадо Зои Ивановны было по-младенчески послушно ей, и лишь изредка и робко осмеливалось капризничать). — А то уж больно рано вставать придется. Не высплюсь...

Обычно Зоя Ивановна снисходительно относилась к слабостям своего любимца. Однако на сей раз она резко оборвала Рубена:

— Еще чего! Встанешь, как миленький! Забыл, о чем я тебе говорила?

— Не-а... — пробасил мгновенно присмиревший Рубен. — Я все помню...еще б не помнить!

Теперь, накрывая на стол, Женя вспоминала этот разговор. И хотя он касался незнакомой женщины, о которой она знала лишь понаслышке и потому не испытывала к ней никаких родственных чувств, девушке было жаль леди Гордон. Ведь той было невдомек, что ее родня втихомолку плетет против нее какие-то козни...

И все-таки — что же задумала мать?

* * *

Размышления девушки прервал резкий звонок в дверь. Первым в квартиру ввалился Рубен, волоча за собой туго набитый чемодан на колесиках. За ним, как всегда, что-то щебеча на ходу, впорхнула журналистка Ирина. Следом вошла женщина средних лет в сером джемпере и кремовых брюках. Шествие замыкала Зоя Ивановна в бордовом костюме с блестками и массивными бусами из поддельного муранского стекла на шее.

Женя с удивлением переводила взгляд с гостьи на мать. Надо сказать, что у леди Хелен были такой же лоб, такой же небольшой прямой нос, те же темно-русые волосы, что и у Зои Ивановны. Совпадал даже цвет глаз. Однако за аристократической сдержанностью англичанки угадывались искренность и доброжелательность. Зато любезная улыбка на лице Зои Ивановны никак не вязалась с привычным злым прищуром ее серых глаз, и от этого казалась особенно фальшивой и отталкивающей.

— Проходите, проходите, госпожа Гордон! — ворковала Зоя Ивановна. — Располагайтесь, будьте как дома («но не забывайте, что Вы в гостях!» — ехидно шепнул Жене на ухо Рубен). Вы, наверное, проголодались с дороги? Тогда прошу к столу. Скромно, конечно, но уж как могли...

Скромно! Да обеденный стол, накрытый в большой комнате, которую хозяйка называла гостиной, просто ломился от кулебяк с палтусом и форелью, заказанных в лучшем ресторане Михайловска, от бутербродов с семгой и красной икрой! Казалось, Зоя Ивановна задумала сразить гостью хваленым северным хлебосольством. Или, скорее, богатством сервировки стола...

Между прочим, и сама пресловутая гостиная в квартире Кругловых была обставлена в соответствии с представлениями Зои Ивановны о роскоши. Слева от двери возвышалась монументальная чешская «стенка»⁸, полки которой гнулись под тяжестью фарфора и хрусталя. Справа на стене висел большой синтетический ковер, испещренный алыми и голубыми розами. Еще один цветастый ковер лежал на полу. Впрочем, на самом деле, в гостиной имелся и третий ковер, за недостатком места скатанный в рулон и помещенный под диван, где им втихомолку лакомилась моль. Убранство гостиной составляло предмет особой гордости Зои Ивановны. В ее глазах все эти ковры и сервизы были наглядным свидетельством высокого положения, которого она добилась благодаря своему умению жить. И, надо сказать, что едва ли не каждый ее гость робел при виде оного показного великолепия, чувствуя себя пресловутой вороной, которую неладно угораздило залететь в царские хоромы...

Однако леди Гордон, похоже, не обратила на внимания на хозяйские ковры и хрусталь. Пройдя к своему месту, она уселась за стол. Рядом разместилась Зоя Ивановна, явно раздосадованная тем, что гостью не впечатлил вид ее гостиной. Рубен и Ирина заняли места по сторонам от двух сестер. Жене, как самой младшей, досталось место с краю, что позволило ей наблюдать за всеми едоками. По правде говоря, это было весьма любопытное зрелище. Рубен, не замечая текущего по подбородку жира и изо всех сил пытаясь не чавкать, торопливо уминал кулебяку с палтусом, украдкой косясь на мать, которая накануне напомнила ему о правилах поведения за столом. Журналистка Ирина делала вид, что смакует кофе, однако при этом сквозь полуопущенные ресницы внимательно следила за леди Хелен и ее сводной сестрой, ловя каждое их движение, каждое слово. Зоя Ивановна неестественно, но весьма старательно изображала радушную и хлебосольную хозяйку. Лишь леди Гордон вела себя просто и естественно, как человек, не привыкший лукавить...

После завтрака началось вручение подарков. Зое Ивановне досталась большая жестяная банка английского чая и фарфоровая кружка с видами Лондона, Рубену — клетчатый шерстяной шарф, журналистке Ирине — коробка английских конфет, а Жене — фигурка голубоглазого шотландского гвардейца в прозрачной слюдяной коробочке. Надо сказать, что Зоя Ивановна едва скрыла досаду — судя по всему, она ожидала иных, более богатых, даров. Хотя сама и не подумала подарить что-нибудь своей гостье.

Постепенно завязалась беседа. Женя едва успевала переводить: с русского на английский, с английского на русский. Надо сказать, что Зою Ивановну прежде всего заинтересовал вопрос — как леди Гордон узнала о том, что у нее есть родня в России.

— Я давно знала об этом. — сказала англичанка. — А после смерти папы...

Жене показалось, что при этих словах голос леди Гордон чуть дрогнул. Впрочем, эта женщина прекрасно владела собой — спустя мгновение она заговорила так же ровно и спокойно, как прежде:

— ...В его бумагах я нашла вашу фотографию. На обороте ее был написан адрес Ирэн (леди Гордон улыбнулась журналистке, и та расплылась в ответной улыбке). И тогда я решила отыскать вас.

— А у Вас есть другие родственники? — поинтересовалась Зоя Ивановна.

— Нет. — ответила леди Гордон. — Только вы одни.

На миг лицо Зои Ивановны исказила гримаса злобного торжества. Но к счастью, а может, к несчастью, ее сводная сестра не заметила этого...

* * *

Следующие три дня Кругловы всей семьей колесили по Михайловску и его окрестностям, показывая леди Гордон местные достопримечательности: краеведческий музей, картинную галерею и еще с полдесятка разбросанных по городу мелких музеев, бывшую кирху, переоборудованную в органный зал, трофейный английский танк времен гражданской войны, Набережную, музей деревянного зодчества... Рубен был за водителя, Женя — за переводчицу, а Зоя Ивановна с грехом пополам исполняла роль гида. Леди Гордон внимательно осматривала все достопримечательности, которые ей показывали, не забывая после каждой экскурсии поблагодарить родственников за заботу. Но от наблюдательной Жени не укрылось, что из многочисленных экспозиций, которые их гостья обозрела за эти два дня, англичанку больше всего заинтересовала выставка в краеведческом музее, посвященная северным конвоям. Леди Гордон долго ходила между ее витрин, внимательно рассматривая экспонаты. И лишь заметив, что Зоя Ивановна, стоя возле входа в соседний зал, нетерпеливо переминается с ноги на ногу, последовала за ней...

Обедать Кругловы ездили в лучшие городские рестораны. Зоя Ивановна старательно играла роль любящей родственницы, потчуя гостью самыми изысканными блюдами северной кухни: семгой, палтусом, отборной беломорской селедкой, морошкой, каргопольскими рыжиками — всем, чем искони славился Михайловский край. И хотя все эти яства стоили немалых денег, Зоя Ивановна бестрепетно отсчитывала купюру за купюрой, не замечая, с какой тоской косится Рубен на соблазнительные бумажки, перекочевывающие из материнского кошелька в ресторанную кассу.

Почти два дня сын Зои Ивановны стоически выносил это мучительное для него зрелище. Но на исходе третьего дня он возроптал:

— Ты что, сдурела, ма?! Зачем ты эту козу в «Соловецкое подворье» потащила? В «Якоре» дешевле... Лучше бы мне эти деньги дала...

— Цыц, дурак! — вполголоса огрызнулась Зоя Ивановна, с любезной улыбкой покосившись на леди Гордон, листавшую купленный накануне иллюстрированный путеводитель по Михайловску. — Наше счастье, что она по-русски не понимает. А насчет денег — скупой платит дважды. Понял?

— Понял. — промямлил Рубен. — Как не понять...

Женя покосилась на англичанку. Как хорошо, что леди Гордон не знает русского языка, а потому не догадывается, что скрывается за мнимой любезностью ее родственников! Однако...как внимательно она рассматривает фотографии в путеводителе! Словно что-то ищет. Хотя с какой стати? Ведь прежде она никогда не бывала в Михайловске. Здесь был лишь ее отец, Билл Гордон...

В этот миг Жене подумалось... Возможно, она так и не решилась бы проверить правоту своей догадки, если бы в этот миг до нее не донесся разговор матери со старшим братом:

— А завтра куда поедем? — спросил Рубен.

— Надо подумать. — произнесла Зоя Ивановна. — Вот ведь незадача: кажется, мы ей уже все, что можно, показали. Поторопились. Вот видишь, что бывает, когда торопишься... Да где тебе это понять? Живете на всем готовом, не то, что я в ваши годы. Мне-то не на кого было рассчитывать...

Женя знала — сейчас мать, по давней привычке, начнет рассказывать о том, как много она вынесла по вине своих родителей. Благо, леди Гордон не понимает по-русски. Но разве она виновна в том, что когда-то ее отец бросил бабу Лену? Нет. И потому все ты злые и обидные слова, которые Зоя Ивановна привыкла отпускать в адрес Билла Гордона — не для ушей его английской дочери. Однако мать не терпит, чтобы ее прерывали. И все-таки Женя обязана это сделать. Но как? А что если проверить свое предположение? Как говорится, попытка не пытка...

— Простите, ведь Вы что-то ищете? — обратилась она к леди Гордон.

Англичанка подняла голову и удивленно посмотрела на Женю. Похоже, она не ожидала подобного вопроса.

— Понимаете, я вижу, что Вам неинтересно... — Женя замялась, но не потому, что не могла подобрать нужное английское слово: ей хотелось более деликатно облечь в слова свою догадку... — не совсем интересно то, что мы Вам показываем...

— Что Вы, дорогая Эжени! — улыбнулась леди Гордон. — Наоборот, все это очень интересно. Спасибо вам!

— Да, я понимаю, что Вам это тоже интересно! — возразила Женя. — И все-таки я вижу, что Вам хочется увидеть что-то еще...что-то другое. Не так ли?

— Вы угадали: я бы хотела увидеть что-нибудь, связанное с памятью об отце. — промолвила леди Гордон.

— Что? — встрепенулась Зоя Ивановна. В ее голосе слышалась тревога...ведь человек, втихомолку роющий яму ближнему, привык мерить людей на собственный аршин... — Что она говорит?

Женя перевела матери слова леди Гордон. Когда девушка закончила, англичанка заговорила вновь, словно пытаясь объяснить причину своего странного желания:

— Папа рассказывал мне о вашем городе. Кое-что я запомнила: интерклуб, кинотеатр «Марс», стадион «Полярник». Скажите, все это сохранилось?

Ответом ей было молчание. Похоже, даже Зоя Ивановна, прожившая в Михайловске столько, сколько ее дети, вместе взятые, впервые слышала подобные названия. Что до Рубена, то он пялился на леди Гордон с таким видом, как будто она говорила о достопримечательностях Марса. А Женя, словно студент, неладно вытащивший на экзамене единственный незнакомый ему билет, лихорадочно пыталась сообразить, что же ей теперь делать. Да, ее догадка оказалась верной. Однако теперь перед ними встала неразрешимая проблема — как показать гостье те места, которые она хочет увидеть? Похоже, вместо этого придется объяснять ей, что они не смогут этого сделать. Прежде всего, потому, что со времен войны Михайловск изменился до неузнаваемости: уже на памяти Жени возле их школы снесли несколько одноэтажных домов, якобы еще дореволюционных, купеческих, и ходил слух, будто в одном из них, в стенном тайнике, обнаружили шкатулку с серебряными монетами царских времен. Вдобавок, откуда им знать, как выглядел Михайловск полвека тому назад. Это известно разве что историкам...

Историкам... И тут Женя вдруг вспомнила... Да, пожалуй, единственный человек, который сейчас способен ей помочь, это Марина. Только бы она согласилась!

* * *

Марина была первой красавицей не только в их группе, но и на курсе. Надо сказать, что она частенько делилась с Женей своими девичьими секретами. Поскольку убедилась — та не только умеет хранить ее тайны, но, что гораздо важней, не пытается использовать их для собственной выгоды, как это делают иные ушлые девушки, отбивающие у своих излишне откровенных подружек полюбившихся им парней. Как-то раз Марина, для пущей наглядности загибая пальцы на руках, вздумала поименно перечислить Жене всех тех, кто ухаживал за ней. Причем, по мере продолжения этого импровизированного счета, отзывы Марины об очередном незадачливом поклоннике становились все более ехидными и насмешливыми. Что свидетельствовало — им не суждено добиться взаимности от прихотливой красавицы.

— А еще один с истфака за мной ухлестывает! — сообщила Марина напоследок, когда на ее руках уже не оставалось ни одного не загнутого пальца. — Лешкой зовут. Только он малость того... (при этом Марина изобразила на своем красивом личике пресловутую «гримасу идиота») Представляешь, пошли мы с ним однажды гулять. И что ты думаешь? Завел он меня на какую-то улицу, где стоят всякие деревянные развалюхи, и давай рассказывать — когда какой дом построен, и кто в нем раньше жил. Нет, ты представляешь! Как будто мне интересно слушать эту дребедень? Лучше бы он меня в «Сакуру» сводил. Там такие суши делают — язык проглотишь! Ты когда-нибудь ела суши? Нет? Ну, ты даешь! А мы с Толиком уже все перепробовали: и «Калифорнию», и «сяку-маку», и «унаги», и эти, с икрой летучей мыши...то есть, летучей рыбы... Он меня каждый раз, как мы встречаемся, в «Сакуру» водит. И всегда сам платит. Вот это парень, я понимаю! Не то, что этот исто-орик! Шизанутый какой-то!

Что ж, нормален этот Лешка или нет, другого историка на примете у Жени просто-напросто не имеется. Только бы все удалось! Затаив дыхание, девушка вслушивалась в длинные гудки, раздававшиеся из телефонной трубки. Неожиданно они оборвались, и до нее донесся голос Марины:

— Алло! Кто это?

— Привет, Марина! — заговорщическим полушепотом затараторила Женя. — Это я. Послушай, мне нужна твоя помощь. У тебя, кажется, был знакомый студент-историк? Ну, тот, который тебе старые дома показывал...

— Скажи, что мы ему заплатим! — сочла нужным вмешаться Зоя Ивановна. В ее глазах деньги были самым важным и безотказным аргументом. Ведь она давно уже привыкла определять значимость каждого человека по степени его влияния и достатка. Иных критериев и ценностей для нее не существовало.

На другом конце трубки раздался смешок.

— Ну, есть такой... А на что он тебе сдался? Нравится он тебе, что ли? Ха-ха-ха! — похоже, Марину несказанно позабавила просьба подруги. — А ну-ка, признавайся — на что он тебе?

— Понимаешь, к нам из Англии приехала родственница. — объяснила Женя, пропустив мимо ушей колкость подруги. — Ее отец служил здесь во время войны. Она хочет посмотреть Михайловск. Может, этот парень согласится провести для нее экскурсию?

— Слушай, а эта ваша родственница — богатая? — уже не насмешливо, а более чем серьезно полюбопытствовала Марина.

— Не знаю... — честно призналась Женя. Право слово, ее совершенно не интересовало материальное положение их новоявленной родственницы. Разве это так важно?

— Ну, ты даешь, подруга! — в голосе Марины послышалось нескрываемое удивление. — Это же самое главное! Пожалуй, вы с этим Лешкой — два сапога пара. И все-таки ты часом не положила на него глаз? Если что — уступаю тебе это сокровище. Шучу... Сейчас я ему позвоню. Жди.

Вслед за тем в трубке вновь послышались гудки. Что ж, полдела сделано. Как хорошо, что у нее такая замечательная подруга! Сейчас она позвонит этому Лешке... Только бы он согласился!

В этот миг телефон зазвонил снова.

— Он согласен. — радостно сообщила Марина. — Завтра в одиннадцать, возле «нулевой версты». Счастливого свидания, чудышки! Ба-бай!

Женя повесила трубку. И обернулась к леди Гордон — та смотрела на нее с благодарностью и радостью.

— Спасибо Вам. — произнесла она по-английски и улыбнулась Жене.

* * *

Лешка оказался именно таким, каким его представляла Женя. Круглолицый, близорукий, скромно одетый паренек. Пожалуй, Марина права: с виду он — самый настоящий недотепа, которому улыбается перспектива всю жизнь оставаться чудаковатым холостяком, верным рыцарем своей возлюбленной истории.

— Это и есть Ваша родственница? — поинтересовался он у Жени. — А как ее зовут? Здравствуйте, госпожа Гордон! А что именно Вы хотите увидеть?

Женя уже хотела перевести гостье слова их новоявленного гида. Но, как видно, англичанка догадалась, о чем спрашивает Лешка. И ответила по-английски:

— Интерклуб... Там папа познакомился с Вашей бабушкой, Эжени. Ресторан «Север» — в нем играли джаз... Стадион. А еще — кладбище. Если возможно, давайте сначала сходим туда. Это важнее всего. Видите ли, у отца был друг детства — Клайв Смит. Когда их корабль шел в Михайловск, он несколько раз попадал под бомбежку. Во время одной из них Клайва тяжело ранило. Он умер уже здесь, и был погребен на каком-то кладбище, где хоронили англичан. Папа часто вспоминал Клайва, особенно в последний год своей жизни. По словам папы, однажды тот признался ему, что мечтает умереть на родной земле. Я бы хотела передать ему поклон от папы. Это возможно?

— Конечно! — откликнулся Лешка. Похоже, он был взволнован признанием леди Гордон.

* * *

...Проезжая мимо старого городского кладбища, прозванного Булычевским в память о михайловском купце Матвее Булычеве, во оны годы построившем при нем храм и богадельню в память о своей безвременно умершей супруге, Женя не раз видела этот четырехконечный крест из серого камня, возвышающийся над невысокой каменной оградой. Говорили, будто за ней находится некое «английское кладбище». Но, хотя Жене часто приходилось бывать на Булычевском кладбище, потому что именно здесь год назад похоронили бабу Лену, и она то и дело наведывалась на могилу бабушки, сегодня она впервые оказалась на «английском кладбище».

Надо сказать, что оно представляло собой полную противоположность остальной части кладбища. Там, насколько хватало взгляда, теснились кресты и памятники, окруженные высокими оградками, словно люди, лежащие под ними, стремились отстоять от посягательства безмолвных и недвижимых соседей последнее свое земное достояние — пресловутые три аршина земли. Зато здесь перед ее взором раскинулось неширокое поле, зеленеющее аккуратно подстриженной травой, на котором кое-где виднелись одинаковые невысокие памятники из серого камня. Их было немного — десятка два, или даже меньше. Выходит, это кладбище — совсем маленькое!

— Вы тут побудьте немного. Я скоро вернусь. — сказала леди Гордон, держа одной рукой купленный по дороге большой букет цветов — целую охапку гвоздик и роз; а другой зачем-то раскрывая сумочку. При этом на пальце у нее сверкнуло кольцо. Не золотое, не серебряное, а оловянное. Странное дело — Жене показалось, что она уже где-то видела подобное украшение. Вот только где именно?

* * *

Стоя возле чугунной калитки, Женя с Лешкой смотрели, как леди Гордон медленно идет по кладбищу, останавливаясь возле каждого памятника, чтобы положить к его подножию гвоздику или розу. Так вот для чего она, не пожалев денег, купила в цветочном магазине такой большой букет!

— Хороший она человек. — вдруг произнес Лешка, словно ненароком высказал вслух то, о чем сейчас думал. Девушка подняла глаза и тут же стыдливо опустила их вновь, не смея встретиться взглядом с этим пареньком. Не то он, чего доброго, угадает, о чем сейчас подумалось ей: хороший он человек...

— А что это? — поспешила спросить она, показывая на кладбищенскую стену. В самом деле, посередине каждой из них шли какие-то надписи по-английски. Зачем они здесь?

— Там, у стен, тоже могилы. — ответил Лешка. — Видите ли... Кстати, может, перейдем на «ты»?

Женя кивнула. В ответ Лешка улыбнулся...впрочем, разве она сама не рада тому, что они перешли на «ты»?

— Так вот... — промолвил Лешка, словно припоминая, о чем только что говорил. — Возле этих стен похоронены английские и американские солдаты, погибшие во время гражданской войны. А дальше — те, кто в Великую Отечественную войну служил в северных конвоях. Пойдем, посмотрим.

Когда они подошли к одной из стен, оказалось, что туда в два ряда были вмурованы небольшие прямоугольные плиты с выбитыми на них именами и эпитафиями: «умер, но не забыт», «покойся в мире», «их слава не померкнет». Сколько же их здесь лежит — чужестранных солдат, моряков, летчиков, сложивших кости в чужой земле! Причем большинству из тех, чьи имена значились на надгробных плитах, не исполнилось и тридцати лет... А вот еще одна надпись: «Ф.Д. Шоу, 18 лет. Королевские воздушные силы. Наши уста молчат, наши сердца исполнены скорби. Мама и папа»⁹. И это «мама и папа» болью отозвалось в сердце Жени, не знавшей ни собственного отца, ни материнской ласки...

Девушка обернулась, ища глазами леди Хелен. И увидела, что та стоит возле одного из надгробий с маленьким мешочком в руке. В следующий миг она нагнулась, высыпала его содержимое к подножию серой гранитной плиты и перекрестилась. Женя смотрела на нее во все глаза. Выходит, леди Гордон — верующая! Так вот какой поклон от отца передала она другу своего отца Клайву Смиту — горсть родной земли! Дань памяти, дар любви, пережившей обоих друзей...

Некоторое время леди Гордон стояла у могилы Клайва Смита. А затем направилась к ним.

— А где похоронена леди Хелен? — спросила она Женю. И, видимо решив, что девушка не поняла ее, поспешила добавить. — Ваша бабушка Хелен.

Вскоре они втроем уже стояли возле могилы бабы Лены. Оставшиеся цветы леди Гордон положила к подножию ее памятника.

— Папа очень любил Вашу бабушку, Эжени. — промолвила она. — И всегда помнил о ней. Умирая, он повторял ее имя.

Женя подняла глаза, не веря услышанному. С какой любовью смотрит на нее эта странная женщина! Почти как баба Лена... А ведь они знают друг друга всего лишь четыре дня! Что это? Пресловутый «голос родной крови»? Или некое иное родство, которое объединяет людей крепче и сильнее, чем родство по плоти? В ту пору Женя еще не знала, что это чувство называется любовью...

...Потом они втроем долго гуляли по городу. Прошлись по Набережной, вдоль памятников героям Великой Отечественной войны, северным юнгам, тюленю, чье мясо в те годы спасло жителей Михайловска от голода. Пока не добрались до места, где улица принимала тот самый вид, какой она имела до тех пор, пока ее, по образцу столичных набережных, не облицевали серым гранитом. Там поросший травой обрыв уходил вниз, туда, где тихо плескалась двинская вода, баюкая привязанные к причалу лодки, полузатонувшее бревно, занесенное сюда течением, и стайку диких уток. А белые чайки, выстроившись на пустом причале, словно пернатое войско, готовое в любой миг взмыть в воздух, казалось, охраняли их покой...

— Видите? — Лешка показал рукой на то место, где Двина поворачивала вправо. Вон там находится порт. Именно туда во время войны пришел корабль Вашего дедушки, леди Хелен. — он говорил с англичанкой, словно позабыв о том, что та не понимает по-русски. — А здесь был понтонный мост. По нему грузы из порта перевозили в Михайловск.

Они долго стояли на берегу, любуясь рекой, лодками и чайками. И, как поется в песне, «каждый думал и молчал о чем-то о своем». Первой молчание нарушила леди Гордон:

— Спасибо, Алексей. — промолвила она по-английски. — Вы не устали? Нет? Но...мне кажется, на сегодня хватит. Спасибо Вам!

...Лешка проводил Женю и леди Гордон до самого крыльца, пообещав, что завтра они продолжат экскурсию по Михайловску. На пороге Женя обернулась. И увидела, что Лешка смотрит им вслед. Тогда она подняла руку и помахала ему. А он — ей.

* * *

Разумеется, Зоя Ивановна не преминула расспросить свою сводную сестру о том, где они побывали, и понравилась ли ей прогулка. И, похоже, сделала из услышанного свои выводы. Поскольку в тот же вечер, часов около десяти, она вошла в комнату дочери. При виде матери Женя спешно отложила в сторону недавно взятый в библиотеке сборник рассказов О-Генри на английском языке. Что случилось?

— Все книжечки почитываешь? — с усмешкой промолвила Зоя Ивановна. — А нет бы чем поважней заняться! У меня к тебе есть дело.

Женя насторожилась. Такое начало разговора явно не предвещало ничего хорошего. Что же задумала ее мать?

— Похоже, ты ей понравилась. — полупрезрительно усмехнулась Зоя Ивановна. — Так вот и воспользуйся этим. Войди к ней в доверие. А между делом выспроси, что ей отец в наследство оставил. Наверняка он был не бедный: как-никак, не простой человек — инженер... Может, он и нам что-то завещал, да она это скрывает. Оттого и приехала сюда, чтобы убедиться — мы об этом не догадываемся. Я сразу поняла, что неспроста она захотела нас увидеть... Вот ты все это и выясни, только так, чтобы она ни о чем не догадалась. А уж мы своего не упустим... А заодно и поинтересуйся — есть ли у нее какие-нибудь наследники, кроме нас. Поняла?

Видимо, сочтя молчание дочери за согласие, Зоя Ивановна вышла, оставив Женю в смятении. Что делать? Ведь леди Гордон искренне верит, что обрела в России любящих родственников. И радуется этому, не подозревая — новообретенная родня интересуется лишь ее богатством. Бедная леди Гордон! Но чем ей помочь?

* * *

На другой день, когда Женя с англичанкой собрались на очередную прогулку по Михайловску, Зоя Ивановна не преминула напомнить дочери:

— Так ты не забудь, что я тебе вчера говорила. Насчет наследства и наследников...

— Кстати, леди Зоя, где тут у вас продают сувениры? — перебила ее леди Гордон, видимо, вспомнив о том, что до ее отъезда в Англию остается три дня. В итоге Зое Ивановне пришлось вернуться к своей роли радушной хозяйки и долго объяснять гостье, где она сможет приобрести холмогорскую резную кость, ненецкие меховые украшения, каргопольскую глиняную игрушку...одним словом, всевозможную «рашэн экзотик», пользующуюся спросом у иностранных туристов. Как же Женя радовалась, что леди Гордон невольно избавила ее от необходимости признаться матери — она ни за что не злоупотребит доверием леди Гордон. Это не по-родственному. Мало того — это просто-напросто нечестно.

...Они встретились с Лешкой на прежнем месте: у «нулевой версты».

— Куда же мы сегодня отправимся? — задумался он. — Дело в том, что интерклуб не сохранился. Сейчас на его месте стоит магазин «Книжный мир». А кинотеатр: не «Марс», а «Арс», переименовали в «Искру». Он сейчас закрыт на ремонт.

— Еще стадион «Полярник». — пришла на помощь Женя, вспомнив рассказ бабы Лены о самом счастливом дне ее жизни.

— О да! — откликнулась леди Гордон. — Папа рассказывал, как они там играли в футбол. И как после матча ему подарили большой букет цветов. Он говорил, что то был самый счастливый день в его жизни.

Еще бы нет! Ведь в тот день счастливый, опьяненный победой и любовью, Билл Гордон с подаренным ему букетом в руках несся по ступенькам стадиона на самый верх трибун, туда, где его ждала любимая русская девушка Хелен. А потом целовал ее, шепча слова любви. Самый счастливый день для них обоих. Воспоминания о нем Билл и Елена сохранили на всю жизнь. Выходит, все это время они продолжали любить друг друга? Тогда что же разлучило их? Если бы знать!

...И опять Женя, леди Гордон и Лешка целый день бродили по Михайловску. Побывали на стадионе, который за полвека успел сменить название и теперь звался не «Полярник», а «Труд». Потом, мимо холма, где с давних пор стоял бронзовый памятник Петру Первому, дошли до кинотеатра «Искра». Посетили место, где когда-то стояли интерклуб и ресторан «Север». Лешка так увлеченно и подробно рассказывал по каждое из старых зданий, мимо которых они проходили, что Женя едва успевала переводить его рассказы леди Гордон. Благо, он делал это столь эмоционально и обстоятельно, словно сам был очевидцем и участником тех событий, о которых говорил. По правде сказать, Женя не ожидала, что у ее родного города столь интересное и богатое прошлое...или это оттого, что Лешка больше и больше нравится ей. И как это Марина не разглядела за его неказистой внешностью самого главного — ума и доброго сердца?

— А вот здесь я живу! — сказал Лешка, когда они пересекали старинную улочку с двухэтажными деревянными домами и деревянными же мостовыми.

Женя перевела леди Гордон его слова. Неожиданно англичанка спросила:

— А можно нам зайти к вам в гости? Если конечно, мы не стесним вас.

Эта просьба несказанно удивила Женю. Ведь она всегда считала англичан чопорными и церемонными людьми, ставящими во главу угла неукоснительное соблюдение правил этикета. Тогда почему же леди Гордон вдруг вздумалось их нарушить?

* * *

В итоге они познакомились с семейством Лешки: его отцом — Сергеем Юрьевичем, участковым терапевтом из местной поликлиники, и матерью — Марией Викторовной, работницей трикотажной фабрики. Они были сверстниками леди Гордон. Еще одним обитателем двухкомнатной угловой квартиры на втором этаже был полосатый кот Барсик, первым делом пугливо обнюхавший ноги гостьи, а потом бесцеремонно вскочивший к ней на колени. Впрочем, такое поведение наглого представителя семейства кошачьих явно пришлось по душе леди Гордон. Она погладила кота, а тот довольно замурлыкал в ответ, словно благодаря гостью за ласку.

— Надо же! — простодушно удивилась хозяйка. — Он ведь обычно чужих людей боится, а тут на-ка! Видно, чует доброго человека... Да что же это я! Вы ведь, наверное, проголодались. И она захлопотала возле плиты и холодильника, выставляя на стол съестное: рассыпчатую вареную картошку, лапшу, волнушки, которые, по словам Марии Викторовны, были засолены ею по бабушкиному рецепту, копченую скумбрию, хлеб, варенье. Тем временем Сергей Юрьевич, заговорщически подмигнув участникам застолья, извлек с полки графинчик, где плескался пресловутый «морс по-медицински». Правда, в отличие от хозяина, лихо осушившего полную стопку, леди Гордон лишь пригубила: то была клюква, настоянная на чистейшем медицинском спирте...

По правде сказать, еда в Лешкином доме была не столь изысканной, как у Кругловых, даже довольно бедной. И все-таки Женя ела картошку с грибами с большим удовольствием, чем материнские разносолы. Ведь, как известно, лучше воду пить, да в радости, чем мед — зато в кручине.

Потом Лешка показывал ей свою коллекцию открыток с видами Михайловска, и Женя едва узнавала знакомые ей с детства улицы. Он настолько увлеклась, что совсем позабыла о леди Гордон. Пока до нее не донесся обрывок разговора:

— Леша-то весь в дедушку пошел: и нравом, и обличьем. Стало быть, в моего отца. Хотя я о нем только по маминым рассказам знаю. Он на «Разъяренном» служил...вместе с ним и погиб. Мама рассказывала, будто он хотел после войны в пединститут пойти учиться, чтобы потом историю в школе преподавать. Дедушке не довелось, так хоть его внук историком станет... А Ваш отец здесь тоже во время войны служил? Инженером? Вот оно как...

Что такое? Ведь леди Гордон не знает русского языка! Однако они с Лешкиной матерью, похоже, прекрасно понимают друг друга без переводчика. Что за чудеса? Или это оттого, что их связывают общие воспоминания, стирающие границы между людьми, говорящими на разных языках?

От этих раздумий Женю отвлек голос Лешки, извлекшего из альбома очередную старинную открытку, на которой была изображена их улица... А потом наступила пора прощаться.

— Как будете в наших краях — заходите! — напутствовала их Мария Викторовна. — Мы вам всегда рады! А я к вашему приезду семужки засолю, да кулебяк испеку с зубаткой. Ужо попробуете нашей северной рыбки!

Ей вторил Сергей Юрьевич, раскрасневшийся от выпитой стопки своего «морса». Что до кота Барсика, то тот, на манер почетного караула, проводил леди Гордон и Женю до самой улицы. И уселся на ступеньке крыльца, глядя им вслед.

* * *

Чем ближе они подходили к дому, тем более неспокойно становилось на сердце у Жени. Что она скажет матери? Ведь та непременно захочет узнать, выполнила ли дочь то, что она ей велела. Может быть, солгать, что сегодня ей не представилась возможность расспросить леди Гордон о наследстве и наследниках? Но что она скажет завтра...послезавтра? Нельзя же лгать и исхитряться до бесконечности. Может быть, набраться смелости и сказать правду? Однако это значит — навлечь на себя гнев матери. Что же делать?

Неудивительно, что Женя обрадовалась, когда Зоя Ивановна, вместо того, чтобы немедленно приступить к расспросам, отправила ее в магазин за хлебом. Ведь она так боялась предстоящего объяснения с матерью! И потому была рада тому, что оно откладывается...хотя бы на те двадцать минут, которые занимала дорога до соседнего магазина и обратно. Могла ли она предположить, что за время ее недолгого отсутствия события в доме Кругловых примут новый оборот, неожиданный для всех их участников?

* * *

Зоя Ивановна сама открыла дочери дверь. И приложив палец к губам, поманила девушку за собой на кухню:

— Послушай. — прошептала она, с тревогой косясь на полуоткрытую дверь гостиной, где сидела леди Гордон. — ты не знаешь, не было ли у бабки каких-нибудь колец?

Женя в растерянности смотрела на мать. Поскольку ожидала от нее совсем другого вопроса... Что она имеет в виду? Какие кольца? Баба Лена никогда не носила колец...

— Понимаешь, она меня сейчас спросила... — пожалуй, впервые в резком и властном голосе Зои Ивановны слышалась растерянность. — Сначала я не поняла, что она лопочет: ринг», «ринг»¹⁰. Тут она мне показывает кольцо у себя на руке, и объясняет знаками: мол, у вас должно быть второе такое же. Что я ей должна была ответить? Нет у меня такого кольца! Может, у бабки было...так ведь я же все ее барахло выбросила! А ей, похоже, не по нраву пришлось, что я молчу. Ума не приложу, что теперь делать! Уж не ради того ли она к нам приехала, чтобы это кольцо отыскать? А оно, смешно сказать, оловянное! Дешевка! Вот ведь не было печали...

Оловянное кольцо...точнее, два одинаковых кольца. Женя едва не вскрикнула от внезапной догадки. Так вот почему кольцо на пальце леди Гордон показалось ей таким знакомым! Точно такое же находится в сумке, некогда подаренной ей бабой Леной. Бабушка дорожила этим кольцом так же, как дорожит своим леди Гордон. Но что это за кольца? Возможно, ответ на это следует искать в бабушкиной сумке, где среди старых бумаг лежит двойник кольца леди Гордон.

Женя не знала, что семейные «скелеты в шкафу» иногда встречают тех, кто осмеливается нарушить их покой, загадочной и зловещей улыбкой. И выдержать ее может лишь тот, чья душа тверда и отчаянный крик сердца не заглушает тихий, спокойный голос разума.

* * *

Едва Женя раскрыла сумку, как на нее пахнуло терпким запахом старой кожи и бумаги. Первым делом она извлекла из бокового кармашка искомое кольцо. Действительно, оно было как две капли воды похоже на кольцо леди Гордон. Но что это за надпись внутри? «Bill», и дата — 23 апреля 1943». Выходит, это кольцо Билла Гордона? Однако что означает дата, выгравированная рядом с его именем? Похоже, стремясь разгадать одну загадку, Женя столкнулась с другой...

Девушка достала из сумки пачку ветхих бумаг. Но, как видно, сделала это недостаточно ловко, потому что пачка рассыпалась прямо у нее в руках, и листки, исписанные выцветшими чернилами, с тихим шелестом полетели на пол. Прямо к ногам Жени упала небольшая фотография. Девушка подняла ее. С выцветшей фотокарточки на нее смотрели четверо улыбающихся молодых людей в военной форме. В одном из них, самом старшем, Женя без труда признала своего деда. Точнее, она узнала в лице этого человека черты своей матери и леди Гордон. Пожалуй, Зоя Ивановна внешне была гораздо больше похожа на отца, чем ее английская сестра. Однако Женя уже успела убедиться: внешнее сходство — не главное. Мало того — даже люди, связанные между собой кровным родством, при этом могут быть абсолютно чуждыми друг другу. А то и вовсе врагами.

Но как быть с бумагами? Наверняка они были сложены не просто так, а в некоем порядке. Или нет?

В поисках ответа на этот вопрос Женя подняла с полу упавшие листки и развернула один из них. Похоже, там были написаны какие-то стихи:

...Тебя вовек мне не забыть —
Никто не сможет заменить
Тебя, моя любовь!
Я был счастливым лишь с тобой.
Живу надеждою одной —
Тебя увидеть вновь!»

Ниже стояла дата: 20 мая 1944 г. А под ней — десять крестиков. Что за странные значки? Хотя ей доводилось слышать от кого-то, будто у англичан крестик, нарисованный на любовной записке, означает «целую тебя». Как же горячо ее дедушка Билл любил бабу Лену! «Я был счастливым лишь с тобой...» Но почему — «был»? Или к тому времени они расстались? Впрочем, это письмо полно надежды на скорую встречу. Какой же, наверное, она была радостной!

Женя потянулась рукой за следующей бумагой, развернула ее и...застыла от изумления. Справка о реабилитации? Выходит, ее бабушка сидела в тюрьме? Но за что? Какое преступление она могла совершить? Здесь какая-то ошибка!

В поисках ответа на этот вопрос девушка развернула бумагу, соседствовавшую с той, которую она только что прочла. После чего ее мысли приняли иной оборот. Потому что в сейчас в ее руках был черновик ходатайства в Министерство иностранных дел о лишении Уильяма Гордона отцовских прав на дочь Зою. Внизу стояла дата январь 1958 года. И подпись: Елена Круглова.

Женя не верила своим глазам. И все-таки неровные чернильные строки, выведенные на бумаге, свидетельствовали о том, что зрение не обмануло ее. Выходит, Билл Гордон не отказывался от отцовских прав на свою дочь! Значит, он не бросил бабу Лену! Тогда почему Зоя Ивановна то и дело твердит об этом? Неужели она не знает правды? Вряд ли: ведь в ту пору, когда была написана эта бумага, дочь Билла Гордона уже училась в школе. Впрочем, ненависть для самооправдания часто прикрывается ложью...

В этот миг Жене вспомнилось предсмертное признание бабы Лены: «это я во всем виновата. Бедный Билл». А она-то считала его доказательством всепрощающей бабушкиной любви к человеку, который ее предал! Выходит, ее бабушка сама оказалась предательницей... Нет! Не может быть! Ведь это — лишь черновик... Бабушка не могла так поступить! Увы, покаянные слова умирающей бабы Лены убеждали Женю в обратном... Она взяла в руки следующую бумагу и решительно развернула ее. Будь что будет. Она должна знать правду.

Это был бланк, напечатанный на пишущей машинке с английским шрифтом: «...торжественно и искренне заявляю под присягой следующее: я являюсь отцом Зои Вильямовны, рожденной Е. Н. Кругловой в Михайловске 14 сентября 1943 г. Я отрекаюсь от всех своих отцовских прав на названного ребенка в дальнейшем. Графство Норфолк, 30 августа 1958 г. Вильям Гордон».

Как видно, ходатайство Елены Кругловой было удовлетворено: Билл Гордон отказался от своей дочери. Бог весть, кто прав, а кто виноват в этой давней драме. Ясно лишь одно: законы России и Англии упразднили их родство с Биллом Гордоном. И потому, как ни жаль Жене расставаться с подарком бабы Лены, она должна отдать леди Гордон кольцо ее отца. Кому еще им владеть, как ни единственной дочери этого человека?

Но как горько, что они — чужие друг другу...

* * *

Все утро Женя думала о том, как отдать леди Гордон оловянное кольцо. Точнее, как объяснить, почему она решила расстаться с бабушкиным подарком. Ведь англичанка наверняка не знает правды. Она считает их родней. В то время как на самом деле они — чужие друг другу. Не раз Женя мысленно проговаривала слова и фразы, которые она скажет леди Гордон. Но едва они вышли из дома, чтобы у «нулевой версты» встретиться с Лешкой, и вместе с ним отправиться на еще одну, последнюю прогулку по Михайловску, как все заранее приготовленные слова вылетели у Жени из головы.

— Леди Хелен... — робко окликнула она англичанку.

— Да? — отозвалась та.

— Мама сказала, что Вы ищете кольцо. Вот оно.

В протянутой руке Жени тускло блеснуло оловянное кольцо. Однако леди Гордон отчего-то не спешила его взять.

— Откуда оно у Вас, Эжени? — спросила она.

— От бабушки. — призналась Женя. — Она хранила его у себя. А перед смертью подарила мне.

— Вот как... — задумчиво произнесла леди Гордон. — Тогда почему Вы хотите с ним расстаться? Ведь оно же подарено Вам.

— Потому что Вы его ищете... — Женя изо всех сил старалась придать своему голосу твердость и в то же время не ранить леди Гордон той правдой, которую ей сейчас предстоит узнать. — Ведь это же — кольцо Вашего отца.

— И Вашего дедушки, дорогая Эжени. — напомнила англичанка.

И тут Женя не выдержала. Сбивчиво, путая английские слова с русскими, она принялась рассказывать о своем неожиданном открытии. Да, ей хотелось бы приходиться родней леди Гордон и ее отцу. Но это невозможно. По закону они не родня. Потому что...

— Я это знаю. — на чистейшем русском языке промолвила леди Гордон. — Не удивляйтесь, дорогая Эжени — я много лет преподаю у себя на родине русский язык. Что до того, почему я решила до времени скрыть это... Я смутно представляла себе свою русскую родню. Но имела все основания предполагать, что между нами мало общего. Но теперь я знаю, кого из вас могу считать близким человеком, а кого — чужим. Между прочим, первые уроки русского языка мне дал Ваш дедушка Билл. Как же Вы на него похожи — не внешностью — характером! Что ж, как говорят у вас в России — родная кровь...

Женя отказывалась верить услышанному. Выходит, леди Гордон не считает ее чужой? Но почему?

— Да, если слепо следовать букве закона, мы с вами — чужие люди. — словно угадав, о чем думает Женя, произнесла леди Гордон. — Но не зря один из учеников Христовых однажды сказал: «буква убивает, а дух животворит»¹¹. Полюбив друг друга, Ваши дедушка и бабушка бросили вызов законам советской России и Англии, запрещавшим своим гражданам любить иностранцев¹². И потому их разлучили: отца срочно отозвали в Англию. Что до Вашей бабушки...думаю, Вы знаете, какой ценой она заплатила за свою любовь к моему папе. Восемь лет лагерей. Я узнала об этом от Ирэн уже после его смерти. Как и о том, почему леди Хелен отреклась от него. Она пошла на это ради того, чтобы ее дочери Зое не вменили в вину родство с иностранцем. Пожертвовала своей любовью ради счастья дочери. К сожалению, папа не знал об этом...да, он так и не узнал правды... но все равно продолжал любить Вашу бабушку. Меня он назвал в ее честь. И до самой смерти носил вот это кольцо. Думаю, Вы догадались, чье имя выгравировано у него внутри... Теперь я знаю — он не обманулся, веря в ответную любовь Хелен... Так можно ли после этого сказать, что даже после своей вынужденного разлуки они стали чужими друг другу?

Женя молчала. Потому что в этот миг ей открылась, возможно, главная тайна двух оловянных колец с выгравированными внутри именами двух влюбленных: русской девушки и англичанина — ни буква закона, ни кровное родство не объединяют людей настолько сильно, как это делает любовь. Не увлечение, не пресловутая плотская страсть, а та всепобеждающая любовь, которая долготерпит, не ищет своего, все покрывает и все переносит, и потому не обрывается даже со смертью любящих¹³. И свидетельство тому — оловянное кольцо, что лежит сейчас у нее в руке. Кольцо ее деда Билла Гордона.

— Да, я искала это кольцо. — донесся до нее голос леди Гордон. — Потому что хотела узнать ответ на один вопрос. Теперь ответы найдены. Поэтому я не возьму его у Вас. Но, раз уж Вы решили расстаться с этим кольцом — отдайте его Вашей матери, леди Зое.

...Когда они прощались с Лешкой, леди Гордон сказала, что хочет поговорить с ним наедине. Женя не стала любопытствовать, о чем они беседовали между собой. Потому что у нее из головы не шло услышанное от леди Гордон. Похоже, во всей этой истории с оловянными кольцами еще остались тайны. Почему леди Гордон захотела, чтобы она отдала матери бабушкино кольцо? Ведь Зое Ивановне оно ни к чему... Вдобавок, почему она разыскивала это кольцо? «Теперь ответы найдены»... Что это? Случайная оговорка или новая тайна оловянных колец?

* * *

...В тот же вечер Женя отдала матери бабушкино кольцо. Повертев его в пальцах, Зоя Ивановна презрительно хмыкнула... Однако неожиданно лицо матери стало серьезным, словно ей внезапно пришла в голову какая-то мысль. Вслед за тем Зоя Ивановна спешно направилась в прихожую, где стоял телефон. Вскоре до Жени донеслось:

— Алло! Ирина Валерьевна? Добрый вечер! У меня к Вам важное дело. Вы же знаете, что завтра моя сестра уезжает домой? Так вот, я хочу пригласить Вас завтра в гости. Ведь я Вам так обязана! Это же Вы отыскали ее! Поэтому Вы желанная гостья в моем доме! Непременно приезжайте!

Вслед за тем Зоя Ивановна понизила голос и добавила:

— Это очень важно...

Поистине, этот день был днем тайн и загадок. И вот теперь к ним прибавилась еще одна.

* * *

...Прощальный обед в честь английской гостьи был столь же обилен, как и пресловутый завтрак в честь ее приезда. Зоя Ивановна явно возлагала на это застолье большие надежды. В середине обеда она заявила, что хочет произнести тост. И, до краев наполнив рюмку настоящим французским «Бордо», начала свою торжественную, явно заранее подготовленную речь:

— Дорогая сестра! Мне очень жаль расставаться с Вами. Но, надеюсь, эта встреча будет не последней. Ведь все мы так любим Вас... И в знак этого примите от меня этот скромный подарок. Эта вещь долгие годы хранилась в нашей семье, как память о нашем общем отце Билле Гордоне. Однако сегодня я решила вручить ее Вам, как свидетельство той родственной любви, которую я питаю к своей единокровной сестре...

Вслед за тем она извлекла из кармана розовую коробочку, из тех, что продаются в ювелирных магазинах, и, сделав эффектную паузу, открыла крышку. Внутри коробочки тускло блеснуло кольцо. Женя узнала его с первого взгляда. Потому что это было не золотое, и не серебряное, а оловянное кольцо. То, которое вчера, выполняя волю леди Гордон, она отдала матери.

Протянув руку, англичанка взяла коробочку и извлекла оттуда кольцо. Казалось, она внимательно разглядывает его перед тем, как надеть на палец. Тем более, что на них сегодня не было никаких колец... И вдруг она произнесла по-русски:

— Спасибо, дорогая сестра. Действительно, этот подарок — свидетельство любви. Ведь Вы подарили мне обручальное кольцо Вашей матери...

Если бы над головой Зои Ивановны разверзлось небо и грянул гром, она ужаснулась бы меньше, чем сейчас, когда услышала эти слова. Она раскрыла рот, словно пытаясь что-то сказать, но от волнения не могла произнести ни слова. Рубен не с меньшим изумлением таращился на леди Гордон, даже не заметив, как из его руки на ковер, глухо звякнув, упала вилка с наколотым на нее куском бифштекса. Журналистка Ирина во все глаза уставилась на англичанку, внезапно обнаружившую столь хорошее знание русского языка. Что до Жени, вчера уже совершившей это открытие, она, тем не менее, удивилась не меньше всех остальных. Выходит, леди Гордон все-таки передумала? И решила взять отцовское кольцо? Но почему? Или это как-то связано с тем, что кольцо бабы Лены, которое она носила все эти дни, куда-то подевалось?

В этот миг до нее донесся голос леди Гордон:

Да, это — обручальное кольцо Вашей матери, леди Хелен. Второе такое же было у моего отца. Он не снимал его до самой смерти. Но лишь после его кончины я узнала историю этого кольца...точнее, этих двух колец. Мне рассказал об этом друг отца — Колин Гэлбрайт.

Услышав это имя, журналистка словно очнулась от оцепенения и кивнула головой, подтверждая, что ей хорошо знаком человек, о котором сейчас говорит леди Гордон. Впрочем, Женя вспомнила, что тоже слышала о нем — как раз от Ирины. Это же тот самый старик-англичанин, который разыскивал свою русскую подругу, соломбалку Тоню! Ирина говорила, что Колин Гэлбрайт был другом Билла Гордона. Кажется, он жив до сих пор. Так что же он рассказал дочери своего покойного друга?

Тем временем леди Гордон продолжала свой рассказ:

— Колин говорил, что мой отец очень любил Хелен. Настолько, что решил жениться на ней. Он попросил друга стать свидетелем на их свадьбе. Между прочим, именно Колин помог раздобыть для молодоженов обручальные кольца. Его подруга Тоня за несколько пачек сигарет заказала у знакомого ювелира два кольца: он отлил их из старинной оловянной чарки. Внутри колец были выгравированы имена новобрачных и дата их свадьбы. В назначенный день Билл, Хелен и Колин отправились в ЗАГС. Однако там отказались зарегистрировать брак между подданным короля Великобритании14 и гражданкой страны Советов. Колин говорил, что Билл был изумлен и возмущен этим. Разве в том, что они решили пожениться, есть что-то противозаконное? Напротив, они хотят вступить в законный брак. Тогда почему им запрещают это? Что за странные законы, возводящие беззаконие в ранг закона?! Но он все равно женится на Хелен. Через британское посольство он добьется разрешения сделать ее своей законной женой, после чего они вместе уедут в Англию. А до тех пор они будут считаться женихом и невестой. И в знак этого обменяются кольцами. Вот почему на кольце, которое Вы подарили мне — имя моего отца. Но оно и без того навсегда останется в моем сердце. И потому я хочу подарить это кольцо внучке моего отца...Вам, милая Эжени! Леди Зоя, Вы не будете возражать, если я пришлю Вашей дочери приглашение в Англию?..

Эти слова словно пробудили Зою Ивановну от оцепенения. Она обернулась к Рубену, сидевшему по правую руку от нее. Затем — к Ирине. Но увидев, что те изумлены и растеряны не меньше ее, нашла в себе силы изобразить на своем лице улыбку и ответить:

— Конечно, нет, дорогая сестра! Спасибо Вам!

* * *

...После отъезда леди Гордон Зоя Ивановна плакалась журналистке Ирине на то, что ее любимая сестра оказалась такой не родственной. Нет бы ей пригласить в Англию их всех! Но вместе этого она хочет видеть у себя в гостях только одну Женьку! Что она нашла в этой дуре, которая только и умеет, что книжечки почитывать, вместо того, чтобы по примеру матери, отвоевывать себе место под солнцем! Впрочем, их разговор с журналисткой длился недолго. Судя по всему, Ирина была крайне разочарована тем, что встреча двух сводных сестер завершилась не так, как она предполагала. В самом деле, что за странное объяснение произошло между ними напоследок! Поди пойми! Ясно одно — теперь Ирина вряд ли сможет написать статью о том, как она помогла двум сестрам Билла Гордона обрести друг друга и стать одной семьей. И потому она была не настроена выслушивать сетования Зои Ивановны. У каждого — свои проблемы. Решить бы свои!

Неудивительно, что вскоре Зоя Ивановна переключилась на безответного Рубена. И долго изливала перед сыном свое горе по поводу того, что теперь, им, похоже, не видать пресловутого «английского наследства». И виной этому, увы, она сама! Точнее, ее собственный язык! Но разве она могла предполагать, что ее английская сестра хорошо знает русский? Впрочем, следовало предполагать, что она окажется такой коварной. Яблоко от яблони недалеко падает. Вон сколько горя вытерпела Зоя Ивановна оттого, что ее отцом был этот англичанин, Билл Гордон...

После этого уже никто и ничто не могло остановить поток красноречия Зои Ивановны, становившийся все более неудержимым по мере того, как пустела стоявшая перед ней бутылка «Бордо». Наконец, утомленная впечатлениями уходящего дня, она сочла, что утро вечера мудренее, и не отправилась спать. А Рубен со вздохом облегчения включил любимый телевизор.

Тогда Женя позвонила Лешке. Потому что и ей сейчас нужен был, если не собеседник, то человек, способный выслушать и понять ее. Спустя полчаса они уже стояли на улице, которую заходящее солнце окрасило в царственный цвет червонного золота.

— Она уехала? — спросил Лешка. Впрочем, его вопрос звучал, как утверждение. — Жаль. Хороший она человек... А знаешь, что она мне подарила на прощание?

И, хотя сейчас кольцо, которое лежало у него на ладони, казалось золотым, Женя не могла ошибиться... Так вот куда подевалось кольцо леди Гордон! Но почему она подарила его Лешке? Хотя сердце подсказывало девушке ответ на этот вопрос...

Она достала из кармана свое кольцо. В следующий миг они с Лешкой уже держали друг друга за руки...

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. В основу сюжета этого рассказа легли истории из книги О. Голубцовой «Любовь по ленд-лизу» (Архангельск, 2007). Однако события и персонажи, о которых здесь идет речь — полностью вымышлены и не имеют реальных прототипов. Так же как город Михайловск не стоит отождествлять с похожим на него реальным городом Архангельском.
2. Английское выражение, означающее семейную тайну, о которой лучше помалкивать.
3. Ленд-лиз — во время Второй мировой войны — система передачи взаймы или в аренду вооружения, продовольствия, и.т.п. странам-союзницам по антигитлеровской коалиции.
4. «Янки, проваливай домой» — так тогда нередко дразнили русских детей англичан или американцев («янки» — прозвище американца). Что было, то было...
5. Bell — англ. — звонок, колокольчик.
6. Интерклубы — во время Великой Отечественной войны — нечто вроде домов культуры для иностранных моряков. Там они чаще всего и знакомились с русскими девушками. Соломбалка — жительница пригорода Архангельска — Соломбалы.
7. Полная форма имени «Билл» (Уилл) — «Вильям» (Уильям).
8. Распространенный в недавнем прошлом мебельный гарнитур из шкафов, занимавших всю стену в комнате.
9. Тексты эпитафий — подлинные, как и описание «английского кладбища» г. Архангельска.
10. Ring — англ. — кольцо.
11. 2 Кор. 3, 6.
12. В докладной записке, направленной в марте 1944 г. корреспондентом Совинформбюро В.П. Беляевым на имя замнаркома иностранных дел С.А. Лозовского, приводится следующее признание английского капитана: «с англичанами из русских может встречаться либо самоубийца, либо человек, тайно работающий в органах НКВД». Этот факт заимствован из вышеупомянутой книги Г. Голубцовой.
13. Перифраз из 1 Кор. 13, 4-8.
14. В ту пору (до 1952 г.) Англией правил король Георг Шестой.