Солнце из последних сил
ослепило звёзды.
До заката им, поверь,
жить совсем не просто.
***
Смотри, опять закат игривый –
Как в небе тучки разлеглись!..
И, почесав бочок ленивый,
Над Солнцем медленно прошлись.
***
Роса дрожит на листике клубники –
Три капельки на тройчатом листке.
Ещё одна – в цветке полураскрытом,
На белоснежном робком лепестке…
О, вы, лучистые глаза!..
Я никогда вас не забуду,
Найдёте вы меня повсюду...
...А под ресницею слеза
Дрожит, мерцая в предрассветном
Тускнеющем, но беззаветном –
В том лунном свете...
Голоса
Поют незримо нам с тобою,
И от Луны уже не скрою –
Душа тобою лишь полна!
И сердце мечется, стучится,
Как будто вырваться всё тщится
Из тесной клетки, словно птица
На волю, к свету дня
стремится...
К свободе, радости и счастью...
Ах, только б не была напрасной
Дрожащая
твоя
слеза...
Утренний бриз
Ей, Единственной...
…я люблю Тебя, как бриз,
Ветерок младого утра,
Как порыв сиюминутный…
Верь мне, это не каприз.
…я боюсь Тебя терять –
Ветер иногда стихает –
И, боясь, пишу стихами…
Их у сердца не отнять.
…я до слёз Тебя люблю.
Взглянешь – сердце замирает,
То стучит, то затихает…
Ты взгляни ещё, молю!..
…я люблю Тебя до слёз,
до страдания, до плача…
И могу ль, могу ль иначе?
Ведь иначе – не всерьёз.
Вера уже чуть-чуть жалела, что рано вернулась из Германии. Особенно остро «немецкую ностальгию» ощутила вчера, когда хозяйка «игрушечного» киоска тонко нахамила ей при Володьке.
Фактически, третий день как хозяйкой стала сама Вера — с того момента, когда большую часть условленной суммы отдала в дойчмарках; остальное договорились через неделю.
Решали разные второстепенные вопросы (киоск то, мягко говоря, не благоустроенный, просто конура) — теплоизоляция, электропроводка, что-то ещё… Вера по какому-то поводу наивно обмолвилась (точно, не в первый раз — это Маргарите и не понравилось), как бы сравнивая «ТАМ — и ТУТ»: «…А вот когда я была в Германии…» — но фразу не успела закончить. Ритка осадила её «на полном скаку», злобно сверкнув глазёнками «в три карата», осадила резко, неприязненно: «Сейчас ты не в Германии!»
Год выдался на редкость удачным для фермера. Зерновые и овощи дали рекордный урожай, новый сорт кукурузы проявил себя просто великолепно, многократно окупив затраты на приобретение элитных семян, а сад… Ветви яблонь дугою склонялись к земле под тяжестью румяных и золотистых плодов.
Кроме того, сильно облегчалось хранение урожая — в отличие от прошлого, «мышиного», года, когда все соседи в округе паниковали от нашествия грызунов. Сейчас — хоть бы одна зубастенькая мордочка показалась!.. словно мор прошёл по царству грызунов
Предусмотрительно расставленные капканы — на крыс — также оставались пусты.
Что и говорить, год удался!
Арчи Малкович сидел возле распахнутой двери своего дома и расслаблено потягивал любимое чешское пиво. Даже навскидку, как говорится, было понятно, что по всем контрактам выходила приличная прибыль.
Солнце клонилось к закату, приближался вечер трудного дня — почти как в известной, всеми любимой, песне.
Маленький Андрюшка ухитрился в свои четыре с половиной годика заполучить изрядный «букет» болячек во главе с — не поверите! — язвой желудка. И вся карусель несмотря на то, что мама, вчерашняя студентка, а ныне молодой преподаватель и аспирант-химик в одном лице, старалась кормить ребёнка по всем правилам современной диетической науки.
Вера Афанасьевна с начала года беспрерывно водила сына по докторам, особо следуя в оставшиеся от визитов часы предписаниям профессора Анисимовой — строгой дамы среднего неопределённого возраста и определённой партийности, что учитывая должность Анисимовой вовсе не удивительно.
Водила — но толку не было.
«Распустили народ», — пробормотал дядя Гриша, выключая радиоприёмник — единственное средство, связывавшее старика с большим миром. От телевизора он отказался давно, газет сюда не привозили.
Дядя Гриша переселился в деревню лет пять назад, когда понял, что город с его бешеным ритмом, вонью полуразвалившихся заграничных дизелей и хамством нынешней молодёжи надоел до невозможности.
Он забыл это короткое чеченское слово, которым седой аксакал из горного кавказского аула охарактеризовал кошмар полыхавшего пламенем бессмысленных междоусобиц Северного Кавказа. Тогда дядя Гриша смотрел новости в своей городской квартире, которую продал через месяц — после безнадёжных речей «на камеру» смертельно уставшего (это было видно по глазам) старого чеченца он принял решение уехать отсюда, уехать раз и навсегда.
Безводная степь, сухой лес, песчаная почва, скудный рост вечно пыльных, поникших, словно в печали, трав.
Глаз радуют лишь поросшие вереском и папоротником лесные прогалины — а также бесплодные холмы, хоть какой-то рельеф на равнине, что раскинулась до горизонта. Хоть малая пища для усталых очей цыганки, сидящей в кибитке. Здесь, как в песках Сахары, не за что зацепиться глазу.
Кажется, что на всём просторе от востока до запада нет ни единой живой души — кроме одной цыганской семьи, отставшей от своего табора.
Хлеб – всему голова? Ломоть первый. Пшеница: история и...
6 августа, суббота, День молитв и работы со словом
Борис и Глеб – одни из первых древнерусских святых
В народе говорили: «На Борис и Глеб поспевает хлеб…»
…В знаменитой книге Сетона-Томпсона «Прерии Арктики» есть фрагмент, повествующий о диких муках голода, который испытывали индейцы вместе с белыми в том памятном рейде. Как ни странно, муки голода происходили при «катастрофическом» избытке мяса! А вот хлеба – не было. Тоска по хлебу становилась всё сильнее. Индейцы называли это чувство «мучным голодом». Мясная пища трижды в день вызывала отвращение…
Однообразная пища – мясо лося и чай – подрывала силы. У людей появилась дрожь в ногах. «Дружный сплочённый коллектив» грозился взорваться с минуты на минуту вспышкой бунта… Вот что может сотворить «мучной голод»!
А теперь наша история – в противовес американской, она с бОльшим уклоном в сельское хозяйство.
Жила однажды среди красивых Балканских гор одна дружная семья. Братья всегда помогали отцу пасти овец и пахать землю, вместе они построили себе высокий новый дом, вместе отбивали набеги диких соседей — турков с южных гор и северных светловолосых варваров.
Как-то заболел отец и созвал своих сыновей.
— Дети мои, — сказал отец, — сердце подсказывает мне, что дни мои сочтены. Чувствую, трудно вам будет без меня, ну да что поделать, уж так устроена жизнь, человек не может вечно ходить по зелёной душистой траве, по родной своей земле...
Старшие братья закручинились, а младший, по имени Босняк, вроде бы и не очень расстроился. Правду сказать, очень уж ему понравилась одна черноглазая турчанка — её видел он пару лет назад, когда в горах проходила орда с юга. Знойная красавица полонила сердце легкомысленного юноши, и с тех пор Босняк о родственниках почти не думал — все мысли заняты были южной красоткой.
Отец мой к началу войны перешагнул девятилетний рубеж и считался по сельским меркам парнем вполне самостоятельным и способным к труду – труду нелёгкому, деревенскому. Тогда работали все, и проблем «оторвать ребёнка от компьютера» (впрочем, как и многих иных проблем) просто не существовало.
Девятилетний мальчик в селе, получившем в незапамятные времена красивое название Весёлое – поблизости от Лозовой, что в Харьковской области, на границе донецких степей и харьковской лесостепи – пас коров, помогал обрабатывать огород, пропалывать грядки. Мог выполнять (и выполнял, не отказываясь) всю домашнюю работу, помогал маме. Которая сильно переживала за мужа – Афанасий Федотович Рябоконь уже служил в Красной армии.
Взрывы бомб, снарядов – село бомбили самолёты с крестами – один из этих, жутко воющих, со свастикой на крыльях, пролетел вдоль дороги, поливая свинцом из пулемётов бегущих людей. Кто-то успел прыгнуть в кювет. Кого-то не зацепила очередь, что прошла пыльными фонтанами вдоль обочины.
Ад кромешный.
История, которую расскажу вам сейчас, произошла в годы Великой войны, ставшей Отечественной для нашего многострадального народа – войны во сто крат более страшной и разрушительной, чем первая Отечественная война 1812-го года или первая мировая.
В донецком городке жила моя мама, которой к началу боёв с фашистами исполнилось всего пять с половиной лет. Так случилось, что родителей рядом не было – в доме лишь три человека: дедушка, бабушка и маленькая девочка Люда.
Имя русского изобретателя самолёта, Александра Фёдоровича Можайского (1825 – 1890), заслуженно находится в первых рядах талантливых учёных и конструкторов, изобретателей, оставивших свой исторический вклад в деле технического прогресса человечества, людей, которые в определённом смысле шли по стопам гениального Леонардо да Винчи.
Но в великой гордости за славян, многое сделавших для развития цивилизации, есть и малая толика горчинки, образно и лаконично озвученная Михаилом Задорновым в одном из своих выступлений. Чем отличается наш человек от западного? Наш придумывает, изобретает – а западный человек знает, где всё это запатентовать. Наш – не знает, где что регистрировать (а когда узнаёт, сколько нужно всяких бумажек-справок-документов, плюёт на это дело). А западный – знает. Поэтому в официальной истории науки (так сказать, в «западной» её версии) мало славянских имён. Да, что-то в последнее время и наши наших стали забывать…
Амур – величайшая река мира!..
Амур и капитан Невельской
«…Интересно, что на Сахалине дают названия селениям в честь сибирских губернаторов, смотрителей тюрем… но совершенно забывают об исследователях, как Невельской, моряк Корсаков, Бошняк… память которых, полагаю, заслуживает бОльшего уважения…»
А.П. Чехов. «Остров Сахалин»
Чехов написал эту свою книгу после поездки в 1890 году на Сахалин. Спонтанной назвать её трудно: Антон Павлович основательно готовился к путешествию, изучая труды исследователей, углубляясь в историю края – «русской Амазонии», распахнувшей для России широчайшее океанское окно в обе Америки, в Азию, Австралию…
Возможно, историческое значение Амура – величайшей реки мира (по крайней мере, величайшей для многих россиян) – потомки со временем оценят полнее. Как лишь спустя годы и столетия оценили «прорубленное» Петром Великим окно в Европу на тесной, но такой необходимой Балтике.
(литературно-биографический очерк)
Иван Евсеевич Вениаминов (1797 – 1879) – русский этнограф, естествопытатель, миссионер, около пятнадцати лет живший среди алеутов, иных племён Русской Америки (с 1824-го по 1839-й) – заслужил искреннюю любовь местного населения на поистине огромных просторах.
Один из английских путешественников невольно выразил восхищение православным подвижником (несмотря на то, что Россия и Англия конкурировали на международной арене, что в середине 19-го века привело к вооружённому противостоянию, которое завершилось на Тихом океане полным разгромом вражеской эскадры защитниками Петропавловска-Камчатского, в результате чего, не перенеся позора, застрелился адмирал Прайс), сообщив современникам, что епархия Иннокентия – самая обширная в мире. В неё входил весь север Тихого океана (громадный регион!) с Беринговым и Охотским морями, со множеством островов, а также ВСЯ Аляска, Охотское побережье, Камчатка, Чукотский полуостров и Курильские острова.
