Дети войны. Село Весёлое

Отец мой к началу войны перешагнул девятилетний рубеж и считался по сельским меркам парнем вполне самостоятельным и способным к труду – труду нелёгкому, деревенскому. Тогда работали все, и проблем «оторвать ребёнка от компьютера» (впрочем, как и многих иных проблем) просто не существовало.
Девятилетний мальчик в селе, получившем в незапамятные времена красивое название Весёлое – поблизости от Лозовой, что в Харьковской области, на границе донецких степей и харьковской лесостепи – пас коров, помогал обрабатывать огород, пропалывать грядки. Мог выполнять (и выполнял, не отказываясь) всю домашнюю работу, помогал маме. Которая сильно переживала за мужа – Афанасий Федотович Рябоконь уже служил в Красной армии.
Взрывы бомб, снарядов – село бомбили самолёты с крестами – один из этих, жутко воющих, со свастикой на крыльях, пролетел вдоль дороги, поливая свинцом из пулемётов бегущих людей. Кто-то успел прыгнуть в кювет. Кого-то не зацепила очередь, что прошла пыльными фонтанами вдоль обочины.
Ад кромешный.
Люди прятались в землянках, вырытых на скорую руку. Хотя от прямого попадания авиабомбы землянка бы не спасла.
Когда в село зашли немцы, кошмар продолжился, уже по-другому. Но я хочу рассказать лишь о двух эпизодах того времени, связанных непосредственно с моим отцом.
Как водится, не все ребятишки в селе дружили – по разным причинам. Изредка попадались откровенные подлецы – это ведь только в книжках пишется, что все дети – милые ангелочки, а все старики – мудрецы. Бывает, что ребёнок вырос жестоким и злобным, а старики и старухи временами (редко, но всё же…) отличаются гадкими наклонностями и дремучим национализмом в убеждениях.
В общем, один подросток – кажется, самый старший из их компании – за какой-то пустяк прицепился к девятилетнему мальцу, и полоснул его по ноге здоровенным ржавым ножом. Нож оказался, несмотря на ржавчину, острым, и нанёс огромную рану, рассекая ногу до кости.
Взрослые сельчане, а также солдат-немец, что квартировал в ближайшей хате, выскочили на звуки ожесточённой драки, увидали лужу крови – и сообразили отнести мальчика к фельдшеру – естественно, немецкому, поскольку других в селе уже не оставалось.
Тот обработал чем-то рану, забинтовал, пацана отнесли домой.
Время от времени один из солдат, который жил в доме раненого, подсовывал то буханку хлеба, то ещё что, из простых продуктов, себя не обделяя (паёк фрицам выдавали знатный) – на ломаном русском, но больше жестами, объясняя, что он сам – рабочий, сын рабочего, и что они не хотели этой войны. И что он не стрелял в русских – то есть, в советских, солдат. Понятно, немцы не особо вникали в интернациональный состав Красной Армии – где служили рядом белорусы и русские, украинцы и казахи, татары и грузины, армяне и кабардинцы…
Получается, что «свой» подлец очень даже способен казнить (заражение крови или столбняк от ржавого клинка запросто могли тогда убить отца), а вроде бы враг – но враг поневоле – способен посочувствовать? И даже помочь в беде?..
Вспоминается рассказ выживших в страшной резне другого украинского села – рассказ, опубликованный, кажется, в еженедельнике «2000». На вопрос корреспондента, кто же из нападавших, немцев или румын, хорватов или мадьяр, проявлял бОльшую жестокость, сельчане ответили, что, мол, убийцы говорили «по-нашому», как украинцы…
В семье не без урода. И, наверное, нет ничего страшнее «близкого» мерзавца – ядовитой змеи, которую пригрели на груди. И от которой не ждут предательства.
Но мы отвлеклись.
Когда отец поправился, начал ходить, они с двоюродной сестрой – малышкой лет шести или семи – пошли на край села. Не просто так, а в надежде раздобыть дров, топлива для печи.
Дело в том, что сад, где можно было хотя бы наломать веток, сохранился лишь там. По всему селу немцы вырубили деревья. Всё пошло в печи, на костры.
Но вот незадача – под яблонями и грушами стояли замаскированные, укрытые свежесломанными ветвями, фашистские грузовики.
Что делать? Не возвращаться же домой с пустыми руками? Отец приказал сестре остаться поодаль, а сам, рискуя нарваться на охрану, подкрался к одной из машин. И начал вытаскивать ветки – нарушая, конечно же, маскировку.
Можно было бы сказать, что он хотел помочь нашим войскам и рассекретить данный «объект». Или сказать, что он таким образом решил сыграть в партизаны (здесь, в степях украинских, негде схорониться, и партизан тут, кажется, не было). Возможно, в подсознании зрела такая мысль – навредить фашистам. Всё же «на поверхности» лежала иная – принести домой дров для печки.
Вдруг откуда-то выскочил разъярённый здоровенный эсэсовец с закатанными до локтей рукавами. Свалил мальчика ударом кулака размером с кувалду и стал пинать ногами, злобно ругаясь – гавкая на своём непонятном языке.
Малышка-сестра с заплаканными глазами наблюдала всё это издали, из-за угла какого-то сарая.
Как выжил отец тогда, жестоко избитый, трудно понять. Дело, скорее, не в лени бьющего, а в природной крепости костей девятилетнего мальчугана.
После побоев он долго отходил – болело всё тело, голова, ноги… Как добрались тогда домой, он плохо помнил – наверное, помогла дойти сестра.

В завершение истории хочется упомянуть то самое, о чём уже здесь заходила речь, о детях и стариках. И о том, что все мы, хоть и похожие во многом, но всё же такие разные.
На минувших выборах небольшая часть населения (почти »меньшевики») голосовала за… фактически, за нацистов (пусть и называют их сейчас неонацистами, а сами они себя считают »антисоветскими патриотами») – за те мрачные силы, что возводили (да и сейчас пытаются возводить) в звания «героев Украины» фашистских приспешников, коллаборационистов, сотрудничавших с немецкими оккупантами и, по сути, предавшими свой народ – за тех «фанатов и почитателей» военных преступников, которым нет оправдания ни в одной европейской стране.
Говорят, если человек не хочет учиться – ни один педагог не сможет обучить его, скольких бы пядей во лбу ни был учитель.
Воистину, история ничему не учит бездарных учеников…

***