Чья власть, того и гендер (Сергей Худиев)

В недавно опубликованном интервью министр иностранных дел России Сергей Лавров сказал, помимо прочего, что «этот бизнес „как обычно“, как его понимали на Западе, в Евросоюзе и НАТО, означал только одно: что мы всем должны и должны, прежде всего, стать такими же, как они. Если на Западе отношение, например, к правам человека эволюционирует в сторону вселенского попустительства и вседозволенности, то их не интересует, что это противоречит фундаментальным основам нашей культуры, которая базируется на православной религии — на христианстве».

Эти слова вызвали, в определенных кругах, насмешки — какой мол, из Лаврова защитник веры, и какая из нынешней России цитадель христианства — но они очень важны именно с точки зрения профессиональной сферы Сергея Викторовича, политики. Способность сказать «нет, у нас свои цивилизационные основы, и мы их намерены держаться» — это важный аспект национального суверенитета.

Гендерная идеология в наши дни является инструментом власти. Примерно также, как в средние века — и, особенно, после Реформации — в качестве инструмента власти использовалась религия. Принцип Аугсбургского мира, «Чья власть, того и вера», был вполне обратим — чья вера, того и власть. Утвердить свою власть над людьми можно было, принудив людей верить и молиться так, как скажет правитель. Это, конечно, могло иметь очень мало отношения к собственно, вере в Бога и богословским спорам как таковым — речь шла именно о власти. Во времена королевы Елизаветы Английской Папа Римский считал, что Елизавета — узурпаторша и еретичка, которой ни один добрый христианин не должен быть верен, а вот Архиепископ Кентерберийский, понятно, считал ровно наоборот, и быть католиком или англиканином означало, прежде всего, присягать различным центрам власти. Богословские рассуждения имели очень мало отношения к делу. Они превращались в символы лояльности той или другой стороне.

Идеологическое содержание, в принципе, может и отсутствовать — допустим, могущественный правитель N провозглашает, что носить, скажем, малиновую одежду есть признак доброго и справедливого человека, находящегося на правильной стороне истории, а носить одежды других цветов — гнусный обычай, выдающий злобных троглодитов, которым не место в цивилизованном обществе. Этими словами малиновая одежда из предмета нейтрального превращается в знак лояльности и повиновения правителю N, и в инструмент распространения его власти — те, кто напоказ облачаются в малиновое, признают именно за N право решать, кто тут добр и справедлив, и кто находится на правильной стороне истории, а к кому нужно принимать строгие меры, как к злобным троглодитам.

Этот механизм активно работает, например, в тоталитарных культах, где к людям предъявляют требования нарастающей оскорбительности и абсурдности — хотя они кажутся совершенно нелепыми, в них есть абсолютно прагматичный смысл. Приучаясь исполнять повеленное, люди начинают воспринимать лидера культа как повелителя, кого-то, кто устанавливает правила и от кого исходят законные приказы.

Когда Джо Байден говорит: «Меня не интересует, какая у вас культура», когда, вероятно, будущий президент США, Хиллари Клинтон заявляет, что религиозные и культурные традиции вовсе не «оправдывают дискриминации» — это не просто изложение определенных взглядов на отношения полов, это попытка предписывать всему человечеству, что люди во всем мире должны считать правильным и как они должны себя вести. Это демонстрация притязаний на контроль — в данном случае, глобальный контроль — со стороны политической элиты, которую большинство населения земли вовсе не избирало. Люди, которые назначили себя никому не подсудными, никому не подконтрольными и не терпящими ни от кого возражений первосвященниками религии «прав человека» получили работающий инструмент для утверждения своей власти и подавления несогласных. Начиная с самих США и Запада в целом.

Представим себе, что я хочу нанять фотографа для съемок венчания в православной Церкви. Я обращаюсь к фотографу, который известен тем, что его убеждения не позволяют ему входить под своды православного храма. Он, скажем, убежденный атеист или сектант. Он, предсказуемо, отказывается. Я тащу его в суд, суд признает его виновным в дискриминации православных, приговаривает к огромному штрафу, и, фактически, пускает по миру. Легко представить себе, что в этом гипотетическом случае мы получили бы бурю возмущения, и никто бы не сомневался, что имеет место акт грубой идеологической диктатуры и принуждения.

Но когда идеологическое принуждение практикуется другими людьми — а именно в США мелких предпринимателей преследуют и разоряют за отказ участвовать в гей-мероприятиях — это подается как торжество прав человека. И даже терпимости и любви. Причем провозглашается, что весь мир просто обязан последовать примеру США.

Сейчас в США в центре препирательств оказывается «право» лиц, психологически относящих себя к противоположному полу (трансгендеров) пользоваться туалетами, раздевалками и душевыми своего «психологического» пола. То есть, мужчины, объявляющие себя женщинами, получают «право» входить в раздевалки и туалеты к настоящим, биологическим женщинам.

Консерваторы, естественно, шокированы и возмущены — мысль о том, чтобы пускать в женские раздевалки мужчин, да еще с явными психологическими проблемами, нравится не всем. Тут и соображения безопасности, и то соображение, что женщины, в конце концов, тоже имеют права — право на некоторую приватность, например.

Но право на приватность — ничто перед требованиями ЛГБТ движения, и любые возражение отметаются через очернение оппонентов — они мол, злобные «трансфобы», которые имеют не больше прав быть выслушанными, чем Ку-Клукс-Клан с его требованиями расовой сегрегации.

Однако абсурдные и оскорбительные требования имеют важную функцию — обозначение того, кто тут хозяин. Мол, посторонний мужчина может зайти в женский туалет, где в это время находится твоя жена или дочь. Ты должен приветствовать это, иначе ты bigot и троглодит, и тебе создадут проблемы. Демонстративное принуждение к чему — то, что человек сочтет противным своим убеждениям, правам, достоинству, мировоззрению, вере, обязательствам — это важная демонстрация власти, способности ломать об колено всех и все.

И это также на международной арене — культура, традиция и вера народов должны быть сломаны об колено ради насаждения того, что узкий слой политической элиты Запада считает правильным. И тут самое время сказать — нет, так не пойдет. Вы не будете нами командовать. У нас есть собственная идентичность и традиции. И то, что Сергей Лавров это сказал — очень хорошо.

radonezh.ru