Омилия

Господи, я больше не могу!
Оставаться здесь невыносимо:
От стихов и песен убегу
И от жизни, что неповторимо

Мечется и буйствует в тоске,
И в беде находит утешенье.
Господи, смотри на волоске
Я перед Тобой и чувство жженья

Окольцует обручем мне грудь:
(Точно умираешь понарошку).
Собираться, верно, в дальний путь:
Под иконой сяду на дорожку.

За всю историю рода человеческого от Адама до меня грешного каюсь, ибо вся история — в крови моей.
Святитель Николай Сербский «Моления на озере»

Август 1919 года

Мария Горохова вернулась в деревню Полевую к родителям и родила сына. Ей помогала в родах старица Матрона Ивановна. По ее совету Мария назвала и крестила мальчика в честь Николая — чудотворца и Тимофеева деда. Несколько раз она собиралась навестить старика, когда укладывала маленького Колю спать. Но вырваться из дома ей было очень трудно, несмотря на то, что малышу исполнилось три месяца. Спал он очень хорошо, а когда бодрствовал, то был невозмутимо спокоен, благодушен, и пускал слюнками пузыри, чмокая пухлыми губешками, радуя материнское сердце. Ей удалось оставить мальчика на попечение своей матери, и к Тимофееву деду Николаю Мария пришла не с пустыми руками. Она принесла ему большую чашку грибов, что насобирала утром в лугах, заросших молодыми посадками. Пальцы на руках женщины потемнели от того, что за два часа она сноровисто перебрала в одиночку и подготовила к жарехе и засолке два ведерка отличных сосновых маслят.

Ты, мой первый, мой рыцарь, был жгучим огнем.
Пожирал все, что есть, на пути, на своем.
Ты бросался, как в битву, и шел напролом.
Даже в доме своем был, как в поле чужом.

Был второй мой и тверд, и логичен — земля:
Все на месте своем, и причина — своя.
Он лепил и себя, и других, не тая:
«Ты и я, весь наш мир — мастерская моя».

...«Пусть дети хоть на суахили говорят, лишь бы были живы», — сказал писатель и художник Максим Кантор. После слов «пусть дети хоть» можно подставить что угодно, пусть дети станут педерастами и проститутками, наркоманами и каннибалами, отцеубийцами и святотатцами, лишь бы были живы. Лишь бы были живы — как будто жизнь эта земная длится вечно, и никогда и никому вообще не придется умирать и держать ответ на том самом Суде, не народном и не районном, без присяжных заседателей и ловкачей-адвокатов. Врагам не пожелаешь того, что желает Максим Кантор детям в виде залога жизни. «Когда распадутся слоги — распадутся и концы Вселенной», — сказал св. Григорий Нисский. Всего лишь слоги, а не слова и не языки. Но именно распада слов и языков добивались и добиваются адепты постмодерна, именно этого — уничтожения всех национальных основ, национальной памяти, национальной истории добиваются те, кто устраивает оранжевые революции, майданы, болотные площади и тому подобное. Об этом писали мудрые люди, жившие и в наше время — А. Зиновьев, А. Панарин, Л. Бородин, Л. Гумилев и многие другие, столь несхожие по взглядам на мировую историю и будущее мира, и настолько близкие по духу, когда речь заходила о нравственном смысле самой жизни и о врагах этого смысла.

Сонет

Медвяный цвет июльского заката,
И вязкий зной, струящийся устало.
Весь день светило жарко припадало,
А ныне – стало долькою цуката.

Когда же ливня прозвучит токката?
«Вода – животворящее начало,
Сойди с небес, – земля в бреду стонала, –
Пусть грянут грома щедрые раскаты!»

Я не думал, что Харьков мой будет
Для нацистов надёжный оплот.
И взрастят здесь потомков Иуды,
Предающих донбасский народ!

Я не думал, что смертью стальною
Наши танки пойдут на восток,
Чтоб топтать вместе с чёрной ордою
Новороссии хрупкий росток!

Я не думал, что братья по вере
Разделения жаждут с Москвой,
Чтоб сойти на раскольничий берег,
Потеряв благодатный покой!
 

Взывал Господь к народу через Ноя
Оставить жизнь по пло̀ти и спастись.
Столетний вопль остался за кормою,
Глухие и слепые – под водою...
Их в одночасье оборвалась жизнь.

Взывал Господь к поклонникам европы
Избрать свой крест, святую Русь хранить.
Но выбрали французский «свет» холопы,
К врагу на пир скорей направив стопы,
И враг пришёл чтоб русских умертвить.

Взывал Господь, но не вместилось слово:
Душа - под спудом собственных грехов.
Лютует враг, и на исходе мира – снова
Многострадальная земля Руси готова
Принять святую праведную кровь.
 

Когда уйду, когда закончится
Мое существованье странное,
Хотелось знать бы: что запомнится,
Что пригодится из оставленного
Тому, Единому, Всесильному,
В любви и жизни Изобильному,
Кто отделил одну из клеток
И отработать человеком
Ей дал задачу непосильную?

Шёл туман через дорогу,
отдыхал в пути немного.
Вперевалку шёл, медведем,
и со всеми был приветен.
Он клубился, словно пар
и катился, словно шар,
черепахой торопился,
каплями в траве толпился.
И, в конце концов, пришёл —
в молоко весь мир ушёл.

Тихо плачет уставшая муза.
Вдохновлять – ни желанья, ни сил…
Накричал на неё… нагрубил:
«Уходи! Убирайся, обуза!»

А она всю себя без остатка
Отдавала стихам и ему…
В кротком взгляде вопрос: «Почему?»
«Надоела…» - он выронил кратко.

2014

Трап… Палуба… То дух мистерий
с сознанием ведёт игру;
вхожу я робким подмастерьем
в каюту Мастера –  гурý
по волнам творческих исканий,
в мир подсознательного «я»;
и, скованный противочувств тисками,
освобождаюсь, новый Я,
дух вольный, странник по вселенным,
дух, с Вечностью звучащий в тон…
И слово – посох мой нетленный,
а вдохновение – хитон.

                               2010

Люсси везет мужа на его работу. Ашкелон всего в двадцати километрах. Она в отпуске, и все дети дома. «...И потом, у нас есть ты, Мамми, а я скоро вернусь!» Мамми угрюмо смотрит на сладко сопящую компанию. Двое в детской, а Ютта в комнате родителей. А если опять... «А куда ты денешься с подводной лодки...» — ехидно шепчет внутренний голос. Поодаль от садика стоит красивое бежевое авто, похожее на «Волгу» — Люськина служебная машина. Инженеру-проектировщику в строительной компании приходится кататься по объектам, и компания-то в другом городе... «Мамми — пить воду!» — строго напоминает дочь. Обезвоживание здесь — страшилка, как обморожение в России. Все таскаются с водой повсюду: от бомбоубежища до пляжа и театра. Уехали со своей кучей бутылок из морозильника.