Вы здесь

Русский роман о любви. Книга первая. 4 глава. Напутствие

За всю историю рода человеческого от Адама до меня грешного каюсь, ибо вся история — в крови моей.
Святитель Николай Сербский «Моления на озере»

Август 1919 года

Мария Горохова вернулась в деревню Полевую к родителям и родила сына. Ей помогала в родах старица Матрона Ивановна. По ее совету Мария назвала и крестила мальчика в честь Николая — чудотворца и Тимофеева деда. Несколько раз она собиралась навестить старика, когда укладывала маленького Колю спать. Но вырваться из дома ей было очень трудно, несмотря на то, что малышу исполнилось три месяца. Спал он очень хорошо, а когда бодрствовал, то был невозмутимо спокоен, благодушен, и пускал слюнками пузыри, чмокая пухлыми губешками, радуя материнское сердце. Ей удалось оставить мальчика на попечение своей матери, и к Тимофееву деду Николаю Мария пришла не с пустыми руками. Она принесла ему большую чашку грибов, что насобирала утром в лугах, заросших молодыми посадками. Пальцы на руках женщины потемнели от того, что за два часа она сноровисто перебрала в одиночку и подготовила к жарехе и засолке два ведерка отличных сосновых маслят.

— Да, я пожарю ему грибочков, свиной жир еще остался, спасибо тебе за заботу, — благодарила старица Матрона Ивановна, намереваясь заплести Марии косу.

Юная мать расположилась на теплой, нагретой солнцем завалинке, рядом со старым деревянным крылечком, и из груди ее понемножку, родниковыми струйками, подтекало молоко. Поэтому кофточка в области груди была влажной, но быстро высыхала под ласковыми солнечными лучами. Мария смотрела на рыжих трудолюбивых муравьев, что копошились под пахнущими сосной досками, наваленными у забора, и, осторожно, чтобы не обидеть старика, спорила с ним. Но это спор радовал и утешал его. Мария утверждала, что твердо уверена в том, что Тима не мог погибнуть. И кто бы, что не говорил злое и несправедливое про Тимофея, она никому не поверит, что он ее бросил одну с ребенком, так же, как и в то, что его могли убить.

— А это доченька один Бог знает, где наш Тима, жив он или мертв, — ласково говорил старый дедушка Николай, но было видно, что плохие новости относительно его внука, гулявшие по всей деревне, окончательно подкосили здоровье старика. Из последних сил он старался держаться, но как часто по его дряблым, заросшим седой бородой щекам, пробегали горючие слезы. Они, как блестящие горошины, как жгучие капли ртути закатывались в его густую окладистую бороду и, то оседали на ней сверху, то скрывались в ее серебристых недрах.

— Тимки мне часто не хватает, — жаловался дед. — Он ведь для меня все делал, и воду носил, и дрова рубил, и забор поправлял, не только книжки одни читал.

Старик стал вспоминать, как Тимофей читал ему научные книжки по физике, химии и геологии. В последние годы, дед Николай стал очень плохо видеть, строчки сливались у него перед глазами и превращались в разбегающихся лесных паучков. Пожилому человеку неудобно было их всех ловить и собирать на одной странице, поэтому Тимофей, когда жил у деда, с удовольствием ему читал, ориентируясь на вкус старика. Ближе к ночи они обсуждали прочитанные научные статьи, и Тимофей радовал своего деда умными суждениями, четко сформулированными мыслями и идеями, возникающими на том материале, который был им освоен.

Помимо всех неурядиц, дед Николай еще катастрофически стал слепнуть. Ходить он теперь мог, только согнувшись в три погибели, опираясь на дубовую палку, изготовленную своими руками, а старица Матрона все так же сноровисто хлопотала по дому, помогала ему по хозяйству. Только кожа у нее стала суше, и волосы совсем побелели. В ее бревенчатом доме, находившемся по соседству, теперь жил Глеб Антонов, бездомный уполномоченный от советской власти. Про него говорили, что это бывший слесарь с завода, он был направлен из города, чтобы помогать деревне — осваивать колхозную деятельность. Антонов так сильно пил и буянил в выходные, что Матрона спокойно, без скандала ушла, оставив ему жилье, переселилась в ветхий домик старика Николая.

Вот и на этот раз, привыкшая заботиться о ближних, руками, похожими на высохший пергамент, она расчесывала Марии волосы деревянным гребешком и утешала:

— Ты, девочка, не горюй. Сынка тебе Господь дал! Вот им и утешайся. Придут времена и сроки, все узнаешь, как есть. Не томи себя, горклым молоком мальчика не корми. Ребенок ни в чем не виноват.

Дед сидел все там же, неподалеку, на березовом чурбачке, и слушал, о чем говорили Матрона и Мария, согласно покачивая седой головой. И Мария, почувствовав его моральную поддержку, решила обратиться за советом. Матрона, заплетая Марии тугую русую косу, стала прислушиваться к тому, что скажет старик.

— Замуж меня Дмитрий зовет, — смущенно произнесла Мария, — Говорит, что сыну отец нужен, пусть и неродной. А сам служит в Красной Армии. Вот недавно снова приезжал на коне, в новой форме, продукты привез. Я не хотела их брать. Но чем кормить сына? Ведь корову и лошадь у отца забрали. И жены братьев на меня косо смотрят — два лишних рта в семье появилось. Ненавидят они нас с Колюшкой за то, что им делиться с нами приходится. Все время мне стараются гадости исподтишка делать. Родители этого не замечают, а я не могу им сказать. Братья же, своим женам больше поверят, чем мне.

— Устраивай свою судьбу, доченька! Что тут скажешь. Если Тимофей чудом остался жив, то ушел с белыми за дальневосточную границу, — сказал дед, и, пристально, невидящими глазами посмотрел на Марию, а затем тяжко вздохнул, — И я бы с ними ушел. Но ждет меня другой путь. Скоро, скоро, пойду по нему. Стар стал и немощен. И одна теперь у меня забота: домовину себе успеть подготовить. Ты, уж, прости, старика окаянного, что ничем помочь тебе не могу.

— И Вы меня простите, в чем я перед Вами виновата.

Мария знала, что дед, когда себя чувствовал лучше, мастерил себе аккуратный прочный гроб. Готовая крышка уже стояла в сарае. Вокруг лежали кучкой свежие стружки и опилки, дымящиеся от легкого ветерка из щелей сарая. Из чувства сострадания молодая женщина ничего больше не могла сказать деду, поскольку понимала, что дни его на земле сочтены.

— Ты мне правнука-то принеси показать, — сказал дед на прощание, и Марии стало очень стыдно, что он до сих пор не видел маленького Колю.

— Ладно, дедушка, — придем к Вам с Колюшкой в гости.

Домой она прибежала весьма быстро, переживая, что задержалась, и ребенок проснулся.

— Спит Коленька, и в ус не дует, — успокоила ее мать, Нина Егоровна, и, оторвавшись от домашней работы, протерев руки полотенцем, позвала дочку посидеть с ней у крылечка.

— Ну, как дед Николай живет? — Начала она беседу издалека, поглядывая на вечернее солнце, омывающее своими теплыми лучами куст шиповника с багряными плодами, рядом с которым мать и дочь присели на скамейку из бревен.

— Да старенький он совсем стал, плачет все время, и руки у него дрожат, — попыталась заступиться за старика Мария, опасаясь материнского осуждения.

Но та и не думала его осуждать, она хотела всего лишь выяснить, не появлялся ли у своего деда Тимофей, но, посмотрев на лицо дочери, поняла, что спрашивать это не нужно, все было понятно без лишних вопросов.

Комментарии