Омилия

Прогоняемы проклятьями с земли,
отступают ангелы дождя.
Их никто не разглядит вдали,
а они возносятся, скорбя.

Неразумных им безмерно жаль…
И рождаются печальные стихи
о немогущих вглядеться в даль, —
вдруг уж послан Ангел всех земных стихий?!

             Светлой памяти свёкра Игоря Павловича…

На рассвете читая псалтирь,
Понимаешь, что жизнь быстротечна.
Нашей памяти жгучий имбирь,
Пробуждает в сердцах человечность.

Вот и свёкра пора хоронить,
Смерть украла у нас дорогого.
Мог еще бы лет двадцать прожить,
Бог не дал нам исхода другого.

Отец Георгий из села Горянина, как известно, любит жизнь. Особенно Жизнь Вечную. Батюшка часто о ней мечтает, и всякий раз при мысли о Вечности его стареющий взгляд просветляется.

А недавно отец Георгий видел сон. Будто он на лугу. Только-только пробежал дождик, радуга в полнеба, а вокруг — ах! — даже слов нет! Умытые фиалки щурятся свету, колокольчики малиново трезвонят, иван-чай кивает пузатому шмелю, приветствует: «Утро доброе!» Душа поет! Облака в синеве — барашками, и где-то там, высоко-высоко, ручейками льются жаворонки. Вокруг отца Георгия доб

* * *

Здесь ступала ножка мироносицы...
Трепетная дева иль жена
Будто за Христом вослед уносится,
Мыслью невозможной сражена
О Его отсутствии физическом:
Там, в пещере, — только пелены...
Для кого-то пусть не героический
Подвиг веры — но смогли они
Женским сердцем ощутить незримое
Торжество Превечного, пока
Разуму мирскому невместимое,
Но — для сердца — прочное. В веках
Торжество Любви как Милосердия,
Что не превозносится, не ждет
Похвалы иль золота. Усердием
Прирастает. И плоды дает.

Посылка для Маки

…Тяжелое ведро с мокрым бельем больно ударяло по ногам. Мака шла медленно, боясь поскользнуться на обледенелых местах. Протоптанная тропинка в снегу, петляя по валунам, вела к дому. Куда ни кинь взгляд, кругом снежные вершины, незримый покой и величие вечности. Но Маке было не до живописности пейзажа. Тут лишь бы не загреметь на скользкой дороге.

Сзади хрипло крикнули:

— Эй, дорогу давай!

(з циклу «Таємниці рідного краю»)

Питаю якось в кума:
— Як думаєш, чому обіцяний прорив
Не наступив,
І зубожіє день у день народ?
А він почервонів, сопе і каже:
— Ти не патріот.
Питаю якось в кума:
— Як думаєш, а може, ми стрибали марно,
І ті, кого обрали ми, не зовсім гарні,
А цей, наприклад, взагалі злодюга та урод?
А він заплющив очі, весь побілів та й каже:
— Ти не патріот.
Питаю якось в кума:
— Як думаєш, кумасю милий,
А може, нас, по ходу, обдурили?

А вы видали, как ночью в небе бьются звёзды?
Как громко тикают часы, слыхали? Иль в тишине
тоскливым эхом пульса лишь ритм мятежный
выдаёт смятенье и сеет боль в глаза,
когда осколки звёзд тихонько падают на землю
и, остывая, тухнут, чтоб не гореть.

Смотрю в ночное небо и вижу,
огромные киты плывут, из спин фонтаны бьют:
они сбивают звёзды.

Возможно, этим звёздам не суждено гореть —
они сожгли бы небо в пепел, без остатка.

Я вижу звёзды
потому, что есть киты, которые ночами
тушат пламя.
Киты — пожарные...

Нет Игоря, Бори и Вити,
И Миши не встретить нигде.
Лишь с неба упавшие нити
Лучами скользят по воде.

А хочется, чтобы как в детстве,
Светилась прозрачная жизнь
Без громких дежурных приветствий,
Без этих притворных «Держись»…

Я сяду за маленький столик
И вспомню о каждой  душе.
Они о пронзительной боли,
Наверно, забыли уже.

     Архимандриту Андрею

Тягучий звон в целующемся мае.
Смотрю в окно. Прислушался. Притих.
Вибрирующий звук перекрывает
Бессмысленный шум улиц городских…

Спасибо Вам за то, что приходили
Мой добрый друг, мой ангел во плоти.
Но был февраль и муки тоже были,
Когда внутри всё умерло почти.

Спасибо Вам. 
Я выберусь из дома
К черешне белой в утреннем саду.
Обласканный весеннею истомой,
На целый день бесследно пропаду.

Самый мучительный дар есть на свете,
Тот, что не нужен стал никому.
Золушка в тыквенной мчится карете,
По терновому злому холму.

Колёса буксуют, идут под воду,
Пламя взлетает вверх до небес.
Золушка плачет и терпит невзгоды,
Но не пытается сбросить крест.

Аист красиво над полем летит,
Спят облака, будто сытые кони.
Царствует май или делает вид…
Город смеётся, болеет, хоронит.

Похоть одних возбуждает других,
Третьи воюют с собой то и дело.
Сколько на свете сегодня таких,
Вечных рабов непокорного тела?

Хочешь свободы? Бери и живи.
Мёртвым уже не до скучного трёпа
О непонятной какой-то любви,
И между нами — огромная пропасть.

Ничего не зависит от наших желаний
В переменчивой этой судьбе.
Так что, хочешь не хочешь, 
А в самообмане
Скрыться легче, чем выжить тебе.

Только прошлые дни никуда не уходят, —
Просто некуда больше идти. 
Заблудились в шкатулке любимых мелодий,
Будто ищут начало пути. 

Мы ясно помним: будто заново
В купель рожденья окунулись,
От службы злу с её обманами 
На радость Господа очнулись.
Забыли души боль страдания, 
Ведь их, изъяв от доли бренной,
Омыли слёзы покаяния
В день обращения священный.

Но время жизни безвозвратное 
Искусы сыпало умело.
Увы, дарами благодатными
Мы дорожили не всецело:
Мирских утех всё чаще чаяли
И не хранили веру строго,
Всё реже, реже замечали мы,
Как удаляемся от Бога.