Присутствием твоим питала сердце,
Словами вечными сплетала вязь лугов,
Душою открывая тихо дверцы,
Я находила край, где сущее без слов
Без препирательств глупых – рвалось к небу,
И там, столкнувшись с синевою – вознеслось,
Как пало на ладони, словно хлебом,
Как крошками голубизны - остыла злость.
Россия ждёт деяний, а не слов,
Поднять её с колен ещё не поздно.
Служили б ей не в поисках даров,
А жертвенно, Творца призвавши слёзно.
О Родина! Тебе пришлось пройти
Сквозь бездну тьмы, предательства и страха.
Не гнев Отца – исток того пути,
Безбожие тебя свело на плаху.
Тебе твердят, смеясь: «Обречена!»,
Сынов твоих толкают к отреченью.
Но правда в том, что ты наречена
Невестою Христовой во спасенье.
Оставь, Россия, обречённый взгляд –
Тебя Господь явить желает миру,
Вернув чистейший свадебный наряд,
Величие, могущество и силу.
Пора стряхнуть былых времён позор
И дани не носить к тому подножью,
Где высечен твой смертный приговор:
Безверие, бесчестие, безбожье.
18.02.2011 г.
Окончание. Сначала читайте:
«Быть человеком»
«Быть человеком II»
III
Вопрошание об истине, поиск истины создают в человеке человека. Но что есть истина? Этого страшного, заоблачно высокого слова люди избегают и даже боятся. Оно им кажется заумным, непонятным и бесполезным для жизни. Но «истина — это то, что есть на самом деле» (такое определение дал профессор богословия А. И. Осипов). Не то, что кажется, а то, что есть! Оказывается, увидеть мир и вещи такими, как они есть, не так уж просто, и наше представление об истине вовсе не тождественно истине. Мы давно потеряли себя среди своих мнимостей и чужих хитростей. Таковы и наши представления о правильном и нравственном...
Примером распространенных понятийных ошибок может служить шутка, которую я очень люблю и часто повторяю: «Эгоист — это тот, кто любит себя больше, чем меня». Изумительная фраза! Ирония её в том, что субъект такого высказывания видит точкой отсчета лишь себя, и потому не замечает, что сам является куда большим эгоистом, чем тот, о ком говорит. Более того — тот, другой, как мы понимаем, вовсе не эгоист, а обычный человек, который просто не позволяет поработить себя, завладеть собой как предметом. О, как часто мы обрушиваем свой «праведный гнев» на тех, кто не позволяет сесть себе на голову. И, по большому счёту, все наши добродетели похожи на эту борьбу корысти против эгоизма — в другом, но не в себе. Такова болезнь нашей заблудшей совести.
Страницы книжек, не дочитанных до корок...
Лом школьных истин на свинец дворов меняя,
Прочёл случайно, что есть где-то древний город,
Какой-то Иерусалим — Йерушалаим.
В агитбригадного мыча составе хора,
Слова о вере уравняв с собачьим лаем,
Я проклинал, зевая, чуждый миру город -
Поповских басен колыбель — Йерушалаим.
"Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему дай славу, ради милости Твоей, ради истины Твоей".
113 псалом
Двести лет после битвы нас спасает молитва,
За Отечество наше, за российскую честь.
Привлекает внимание простор русских пашен:
Чьих-то злых пожеланий у России не счесть.
Но живет в нашем сердце
Бородинское поле.
Никуда не задвинуть,
Эту горькую весть.
И горит в нашем сердце
Божия воля:
За Россию погибнуть
Мы сочли бы за честь.
(основан на реальной истории)
Томно и не спеша прибывал день, согревая землю тёплыми лучами весеннего солнца. Уставшие от зимнего однообразия горожане спешили соединиться с природой, оставляя в городской суете вчерашние заботы, мечты настоящего и обещания будущего…
«Вся моя жизнь — зал ожидания с бесконечными проблемами и неурядицами…» — размышляла Наталья по дороге в кабинет старшего следователя уголовного розыска Загорулько. — «Этот загогулька мне совершенно не нравится, просто сил нет уже в сотый раз ему объяснять что мне нужно… Хм… А может я сама не знаю чего хочу?» Наталья, постучалась в кабинет и, не дожидаясь ответа, открыла дверь.
Как хорошо писать только прозу!
Не сходить с ума, не взлетать в облака.
На подаренные тобой розы,
Смотреть свысока.
А глина на кладбище рыжая,
И небо легло васильком…
И встану к покойнику ближе я,
Прикрывшись черным платком.
Ни плача нет, ни смирения.
Отец мой, прости меня.
Двенадцать лет вдохновения,
Страдания и огня.
Двенадцать лет откровения.
Двенадцать рябиновых лет.
Двенадцать лет сожаления,
Что папы на свете нет.
Бурки да калоши –
Тёплая зима.
Снег травой взъерошен,
В полусне дома.
Распластался вечер,
Дышится легко.
Фонари – как свечи
У святых икон.
Постоим, покурим,
Поразмыслим вслух:
Не несутся куры,
Не поёт петух.
Горе смеющимся попусту вечно,
Души которых подобны слепцам:
Выбравший маску с оскалом беспечным
Вряд ли заметит начало Конца.
Счастлив ли здесь созерцатель ленивый?
Жизнь для него – сновидений поток.
Будет бесплодной душевная нива –
В мёртвой земле не взойдёт колосок.
Но погружённый в раздумья «блаженный»
С сеткой морщинок на светлом челе,
Душу живую приводит в движенье,
Истины свет обретя на земле.
Я зверем рычал: «Вот, возьми и отстань. Отстань наконец. Уйди».
Выкидывал сердце — остывшую сталь из каменной ложи груди.
Он брал его молча. Вздыхал. Уходил. Туда, где никто не искал.
В то место, где душную сырость могил внаём предлагает тоска.
В том месте не сходятся ленты дорог, там нет даже дров для костра.
Там каждый, туманом объятый, чертог венчают сомненье и страх.
Там, тщетно пытаясь успенье искать, влачится потерянный век,
Плутают следы на зыбучих песках отпетых духовных калек.
«Я – царь горы!» - закричал небольшого росточка мальчишка, грубо растолкав детвору и забравшись на глиняную кучу. Другой, посчитав воцарение в столь наглой форме незаконным, вопреки правилам детской игры бросил в царя резиновый мяч. От неожиданности без пяти минут «владыка», не успев вступить в свои законные права, шлепнулся на глиняный трон. Хохотала детвора, с которой я гоняла пыль дорог моего детства: уличная справедливость торжествовала.
Сталкиваясь в очередной раз с хамством, всегда расстраиваюсь, даже робею поначалу. Но, вспоминая сверженного царя глиняной горы, быстро обретаю душевное равновесие. Представляю наглеца маленьким цыпленком из детского рассказа Корнея Чуковского. Цыпленок захотел подобно красавцу петуху взлететь на забор и закукарекать, но силенок было еще маловато, шлепнулся в лужу. Мама-курица подбежала, нежно обняла, утешила.
Беседа с протоиереем Василием Мазуром, настоятелем Свято-Сергиевского храма при областной больнице Херсона, доцентом кафедры экологии и географии Херсонского государственного университета.
Не ищите любви у подножия призрачных статуй,
В ожидании зря не растрачивайте времена.
Человек перестал удивляться, немой и горбатый -
Он уставился в землю - засохли любви семена.
Не ищите любви среди липкой и глянцевой грязи,
Человек захлебнулся в болоте насущных проблем -
На пределе слова, обрываются линии связи,
Он давно побирается в мире нелепых дилемм.
1.
Я себя потеряла в веренице «прилогов» и масок,
В серой ленте тоски, что кольцом охватила мне шею.
Я себя закопала в одинокую злую траншею,
И не вижу Божественных, радостных красок.
Никому я не верю, ни людям, ни птицам, ни зверю,
Отойдите! - шепчу чьим-то злым голосам.
Как себя мне найти? Несравненную с болью потерю.
Как поверить мне райским святым чудесам?
Вычеркнуть тебя из памяти суток, года, тысячи лет.
Скальпелем вырезать из своей кожи, из своего дыхания.
Ехать от тебя как можно дальше: лететь на красный свет,
Пока все стоят и смотрят… вот испытание.
Пока все матерятся и крутят пальцем у виска,
Взлететь от тебя как можно выше в облака.
Ты будешь смотреть, как я превращаюсь в птицу.
Ты этого хотел добиться?
Не дождешься…
Любовь проснулась снова – тихо так,
Что и не слышен голос этот нежный,
Неведомо раскрылся сердца знак,
Расправившись тропою вдаль - безбрежной.
Любила ли до этого? Кого?
Любовь страшится лжи земной и только,
А от земного от всего - навек
Берет извечное, не зная сколько.
И рассыпаясь по сердцам людей,
Отмерит молча вещее прозренье,
Ее присутствие легко – везде,
А тяжело бывает лишь сомненье.
«Время разбрасывать камни
и время собирать камни…»
«Всё – суета сует, томленье духа», –
Экклезиаста древние слова.
Но, как века назад, царит разруха
Сейчас в сердцах людей и головах.
Богатства алчем в жизни быстротечной,
В душе тельцу златому жертвой став…
Но, как приходим наги, так и в вечность
Уйдём нагими; деньги – суета.
Берег вечной тоски омывался языческой пеной,
Водоём — сирота, в забытьи, от начала мельчал.
Только изредка сумрак дробил тихий плеск песнопений
О предвечном Отце и Его предрассветных лучах.
В воды истин ступив по колено, в духовные мели,
Оперев удилища сердец о Завет, рыбаки
На блесну оловянной луны ловят звёздную мелочь
Ждут, когда из-за ночи появится солнечный Кит.
С рыбарями и я в сон вселенной забрасывал спиннинг...
На крючок (я — его? он — меня?) луч Христов уловив,
Не стесняясь землёй и держась за китовую спину
За пределы мирского плыву, на глубины Любви.
Крылом взмахнула птица
И в золото небес
Взлетела чтобы скрыться,
Забыть земной гротеск.
На малый миг, покуда
У крыльев хватит сил,
Она летела к чуду,
Просила. Он простил, -
Стремленье сердца видел
И силы придавал.
Один коварный выстрел
Её полёт прервал...
Душа затрепетала,
Кричала боль в глазах,
И, падая, глотала
Холодный липкий страх.
Последний миг и бездна
Разверзла мрачный склеп...
Внезапно боль исчезла,
Ворвался яркий свет,
Любовью озарился
Души последний вздох,
Спасенья путь открылся
И в нём - Воскресший Бог!
