Омилия

- Ну, вот и всё. Такая она. Москва! Понравилась?
- Ещё бы!
Глазки у Коленьки искрились. Надо же, неделю почти без роздыху бродили они по московским улицам, переулкам, бульварам и проспектам. Тверская, Моховая, Никольская, Лубянка, Сретенка, Варварка, Волхонка… От одних названий дух трепещет, замирает сердце, и душа рвётся в полёт. А Плющиха! А Арбат! Сколько садов, парков обошли. И всё пешком. Какой трамвай, какой троллейбус? Метро ещё куда ни шло. Это же московское метро. Здесь каждая станция — чудо. Ах, любил Алексей столицу. До самозабвения любил. Каждый раз, ступая на перрон Курского или Павелецкого вокзала, едва ли не лезгинку плясал от счастья. Стремился сюда, календарики заводил: сколько осталось до поездки в… Ах, ты, Боже мой! В Москву! Слово какое! Звуки какие!! Мо-а-а!.. Мама. Мамочка моя! Мелодии твоих колыбельных маршей поили меня духовным молоком сквозь сотни и сотни километров, сквозь годы и десятилетия. Я жил где-то в глуши, зная, точно зная, что есть, есть у меня не строгая, самовлюблённая мачеха, а добрая, всеми любимая и искренне любящая мама — моя Москва…

Камертон, по В. Далю, это «звук, принятый за образцовый, как неизменный, для строю известной ноты». Выбор названия «Камертон» для литературного журнала может означать только одно: редакция ставит своей целью создать образцовое литературное пространство, где царило бы Слово, которое было в начале.

Ни для кого не секрет, что в наше время резко упал интерес к литературе, побуждающей думать, действующей не на нервы, а на душу читателя. Сложно судить о том, что первично: дельцы ли от литературы, стремясь, как и всякие другие дельцы, сколотить капиталы на эксплуатации человеческих пороков, подсовывают с этой целью скабрёзные описания под нос незадачливой публике; сам ли читатель, поддавшись духу времени, не желает больше идти узким путём, сверяя голос собственной совести с голосами тех, кто взял на себя ответственность призывать к добру.

Есть на свете народы, которые на протяжении всей своей истории претерпевают бесчисленные и кажущиеся бесконечными страдания и притеснения от алчных и беспокойных соседей или снедаемых завистью и ненавистью братьев. Прочие соседи и братья, хоть и вмешиваются порой, возмущённые несправедливостью и жестокостью, но большей частью предпочитают оставаться в положении любопытных, а то и равнодушных зрителей.

Сколько слышим мы сегодня о так называемом голодоморе, учинённом якобы злыми москалями ради не имеющего никакого смысла истребления «великого украинского народа»! Однако, приходя в умиление от этих беспримерных страданий, украинские СМИ с иезуитской расчётливостью ни словом не поминают о том, что довелось претерпеть от «мазепинцев» (одержимых москвофобией малороссов) угроруссам или русинам, населяющим Подкарпатскую Русь.

Из жития преподобного Севастиана Карагандинского (1884-1966)

В начале 1990-х современный поэт в стихотворении «Караганда» создал мрачный образ шахтерского города, где жива память о жертвах КарЛАГа: «На дымящие трубы нанизаны годы…/ В этом городе улицы в храм не приводят./ Да и храмов самих в этом городе нет». Эти строки ясно показывают, как оторвались мы в то время от своей подлинной истории и корней. Ведь именно город Караганда славен одним из великих русских святых XX века... В книге «Карагандинский старец преподобный Севастиан» (М., 2002) приводятся слова о старце митрополита Алма-Атинского и Казахстанского Иосифа (Чернова), который провел в лагерях и ссылках 20 лет: «Он все терпел со смирением, за всех молясь Богу о спасении и вразумлении. И вот за его слезы и молитвы ко Господу благодать Святаго Духа будет на Караганде до Второго пришествия».

Сирота

Молитвы за ближних,
За счастье, покой,
За духа смиренье
И за народ свой.

Молитвы от сердца,
Молитвы сквозь душу:
Так искренни, чисты,
Всё зло они рушат.

Молитвы нас учат
Беседовать с Богом,
Как душу очистить
Пред Ним и пред собою.

Молитве

Молитве за ближње,
за здравље и покој,
за спасење душе
и за народ свој,

молитве из срца,
молитве из душе,
искрене и чисте
сва зла оне руше.

Молитве нас уче
разговору с Богом,
да нам душе буду чисте
пред Њим и пред собом.

Кто в силах боли утолить,
Когда у нас душа кричит?
Христе Боже,
Это Ты –
Врач небесный.

Кто нам раны заживляет,
Если сердце всё рыдает?
Христе Боже,
Это Ты –
Врач небесный.

Кто даёт нам облегченье
И души успокоенье?
Христе Боже,
Это Ты –
Врач небесный.

Небески лекар

Ко нам боле лечи,
када душа јечи?
Христе Боже,
то си Ти,
- Лекар небески!

Ко нам ране вида,
кад нам срце рида?
Христе Боже,
то си Ти,
- Лекар небески!

Ко нам мелем даје,
руши уздисаје?
Христе Боже,
то си Ти,
- Лекар небески!

«Вечер уже переходил в ночь. Двое городовых прохаживались, притоптывая, около ресторана "Эрмитаж", что на Петровке, и озабоченно поглядывали на дверь, сквозь которую слышалось разудалое пение. Скоро уж вывалит на улицу профессорско-студенческая шатия-братия для ночного гульбища по зимней Москве. Татьянин день!»
(Н.Блохин Татьяна)

Под окошком вечерний салют,
И веселое нынче гулянье,
Шумно, громко студенчество чтут
В день великой святой Татианы.

Очень даже возможно…и пусть,
Доля истины есть ведь и в этом:
Проходя весь свой жизненный путь
Мы и к старости только студенты.

Все пред Богом мы в жизни равны,
Все ничтожны, слабы в искушеньях,
Все мы учимся Божьей Любви
Средь духовной борьбы, в прегрешеньях.

Так тернист и нелегок наш путь,
Его выбрали мы, христиане.
Впереди же нас ждет Божий Суд,
Наш последний серьезный экзамен.

К Божьей истине путь указав,
К вере-правде прямую дорогу,
Помолись же, святая, за нас!
Мы студенты навечно пред Богом.

Мир не так уж темен, как казалось…
Ночь не смерть; усердствует свеча;
Сединою выстрадана жалость
На висках пропойцы-палача;
Женщина моя на все готова;
Дом стоит, стихает снегопад,
И посредством истинного слова
Как всегда, преобразился гад.
Этот мир уж очень, очень светел,
Не видать звезды или огня,
Я боюсь, что ангел не заметил
Вот такого, светлого меня…
Мир не темен, тьма внутри и сбоку,
Посвети мне, я сойду во тьму,
Шаткие ступени – это к Богу,
И обледеневшие - к Нему;
Я сойду – там свет уже не нужен,
Ты свети, а я иду, иду,
Падаю, лечу, обезоружен
И подхвачен прямо на ходу…

Я встану затемно, и мне Господь подаст
Всего, что я просить уже не в силах -
Он Сам, Господь, от всех щедрот горазд
Убогих оделять, больных и сирых.
А я не сирый, даже не больной,
Ну, чуть убог… Иное - исправимо.
Чего просить мне? Крыльев за спиной?
Тепла побольше да поменьше дыма?

Земную твердь снегами замело,
Следов не счесть, да к небу нету хода...
Весь мир осел узором на стекло,
И вместо смерти - вечная свобода.
Чего уж тут выпрашивать, молить
В безвременье, где даже век - минута.
Я помолчу, мне незачем юлить
Перед лицом Творца и Абсолюта.

Мне незачем пенять на вся и всех,
Шарахаться шагов и резких свистов,
Я всех людей простил за глупый смех,
Я даже раз просил за коммунистов,
Но за себя? Нет прихоти чудней -
Выпрашивать, теряясь в общем гаме,
Того-сего... успехов, денег, дней -
Огня не замечая под ногами...
 

Белый свет уж не мил, и закон не указ;
Что мне эта ржаная свобода?
Коли солнце не спалит, так вышибет глаз
Корифей високосного года…

И за что мне такая чудная напасть -
Жить и жить посреди, а не справа?
Долго длится проезд, и не держится власть,
И суставами щелкает слава.

Что же делать, убившему столько своих
И убитому трижды - своими?
Сколько раз призывал я друзей и святых,
А остался с одними святыми.

Велика ты, Россия, да негде присесть.
Всюду холодно, голодно, голо.
Вместо имени шлейф, вместо лирики - жесть,
И трава не растет для футбола.

Мнит синоптик себя… да Бог ведает, кем,
Может, даже самим Даниилом….
Только ветер-то, ветер-то - он не из схем,
А все больше по нашим могилам…

И чудес я не жду, ни к чему они мне.
Если что-нибудь вдруг и случится,
То уж точно не всадник на бледном коне -
Конь в пальто костылем постучится.
 

Памяти Сережи Евсеева

Болеет сердце. Я здоров, как бык.
Молчит душа, свирепствует свобода.
Я прочитал семьсот священных книг,
когда, как все, вернулся из похода.
А что ждало ушедшего в поход?
Пещера ли без дна? Даль океана?
Зачем вы мне заглядывали в рот,
которым я дышал легко и пьяно?
Не суждено осужденным кричать,
а я иду, во всем подозреваем, -
не стоило, товарищ, руку жать,
ведь мы друзей руками убиваем.
Что ждет тебя-меня, везущих груз
через Баграм, погрязший в мести мерзкой?
Неужто не отметится Союз
за нас, убогих, честью офицерской?
Пока ты, гад, раскуривал косяк
и плакался в жилетку всякой мрази,
наш экипаж клепал отбитый трак
и жизнь свою выталкивал из грязи...
Ну что ж, прости... Тебя не ждет никто.
За перевалом нет библиотеки,
и не спасет тебя стишок Барто
О мячиках, что наполняют реки.
Там ждет тебя, водитель, путь зверей
под перезвон нетронутых копилок.
Тебя спасет начитанный еврей
В ковчеге из прессованных опилок…

Свято место пусто не бывает.
По ночам там ветер завывает,
В полдень — ночь кемарит в уголке.
Или забредет какой прохожий,
На простого ангела похожий,
С посохом ореховым в руке.

Снимет он треух пятирублевый,
Огласит молитвою суровой
До камней разграбленный алтарь,
И придут лисица да волчица,
Чтобы той молитве научиться…
— Здравствуй, — он им скажет, —
                           Божья тварь…

Солнце глянет в черные отверстья,
Голуби, как добрые известья,
Разлетятся в дальние края.
Грянет с неба благовест усталый,
И заплачет ангел запоздалый…
— Здравствуй, — скажет, — Родина моя…

          По аллее проводят лошадок…
          Анна Ахматова.

Поболеть бы пару дней,
Полежать бы и послушать,
Как по улице коней
Под уздцы ведут конюшие,

Как на длинном поводке
Лошадь бегает по кругу,
Круг рисуя на песке,
Выгибая шею туго;

Косит карие глаза
С фиолетовой прожилкой,
Возит битых полчаса
Маленькую пассажирку:

Как душа она легка,
Все лицо ее – улыбка,
Водит детская рука
Вдоль по конскому загривку;

Тает, тает лазурит,
Бабье лето сна прозрачней,
Лошадь головой покачивает,
Воздух клёнами горчит…

Где мир природы утомленно сник,
Где угнетал долины зной надменный, –
Свежайшей влаги полон был родник –
Земле иссохшей дар благословенный.

Радушно нес спасительный поток –
Как свет любви – отраду вод хрустальных,
А без нее сей жизни островок
Иссяк бы вмиг бесследно и печально.

Пусть мал родник, в заботах детски чист,
И вод его живому не хватало,
Но за любой зеленый редкий лист
Земля хвалу не скупо воздавала.
…
Свое добро природа узнает,
И в час невзгод Творца не обличает, –
А мир людей на святость восстает,
И на добро лукавством отвечает.

17.12.2009 г.

Све што дише

Ори се небом
песма славуjа,
умилним гласом
Творца славе,
земљу умива
мирисна роса,
травке и цвећа
дигоше главе.

Све што дише,
лети, гмиже,
сваки педаљ
земље ове
лепоту
и љубав куjе.
Славе Творца
постоjањем.

Са Њим се
све радуjе!

Всё, что дышит

Звучит на небе
Песня соловья,
Что чудным гласом
Бога прославляет.
Землю умыла
Сладкая роса,
И травы и цветы
Головки поднимают.
И всё, что дышит,
Движется, летает –
Любой клочок
Сырой земли
Любовь
И красоту куёт.
Славит Творца
Существованьем.
С Ним вместе
Радостно поёт.

Перевод Сергея Ильина

Благословени
намењено Андјелији Радовановић, енклава Ораховац

Играјући, ти си 
Крај клупе застао
И случајне поглед
Ка цркви бацила
И видела ти си,
Сва устрептала:
Пред олтаром стоје
Светитеља два,
Утом њима приђе
Мајка Божија
Са Спаситељем Христом
На светим рукама.
Преплашена била си,
Па си вриснула,
а Мати се Божија
Теби смешила.
На твој врисак твој
Другари приђоше,
Потрчаше теби,
И с тобом гледаше
Где Пресвета стоји
Крај своје иконе,
Прелепог лика,
Дивне, чудотворне.

Полагано нестадоше
Свети ликови,
Удивљени гледасте
Док душа вам ври.
Тада Мајка Божија
Исто нестаде,
Само радост у грудима
Вашим остаде.

Да вас чува Господ,
Пресвета Мајчица,
Да сте благословени
На век векова!

Беседа с кандидатом медицинских наук, акушером-гинекологом
Николаем Петровичем Ячменевым

— Знаю, что, работая в роддоме, вы постоянно поддерживаете связь со священником, который при необходимости исповедует и причащает будущих мам. Зачастую, благодаря этому, беда отступает… Приведите, пожалуйста, из своей практики яркий пример плодотворного сотрудничества священника и врача.

— Когда меня просят быть крестным, я к этому отношусь крайне ответственно. Женщинам или родственникам сразу говорю: «Я плохой крестный. Потому что мне некогда исполнять свои обязанности». Но по необходимости я это делаю. Простейший пример. Когда я учился в аспирантуре, меня послали в командировку… Прием пациентов я вел в одной из районных больниц Смоленской области. К нам поступила женщина на сохранение, я диагностирую исмико-цервикальную недостаточность в 17 недель. Хотели наложить швы, чтобы сохранить беременность.

Лошадка бежала с серебряной гривой –
Мороза любимые краски.
В санях добрый дядя и мальчик красивый,
О, люди, как хочется сказки!

Быть просто счастливым от чьих-то веснушек,
Любовь  согревая словами.
И снег, что ложится на купол церквушки,
Ловить языком и губами.

Душа улыбнётся наивно-беззвучно,
И в сердце запахнет цветами,
Ах, что же так грустно, о, что же так скучно,
Зимой иногда вечерами?

Ну, где ты лошадка с серебряной гривой
И сани чудесной раскраски?
А, может быть, я этот мальчик счастливый?
О, люди, как хочется сказки!
2009

Я помню. Город спит на огромной рыбе.
Когда-то ее потеряла при шторме Кама.
И берег приют дал каменной глыбе
С глазами рыбьими
и ртом ненасытным хама.

Мы ходим по ней, испытывая сердцебиенье
Трамвая последнего, что двигается на сушу,
Где братья и сестры наполнены рыбьим презреньем
К душе человеческой, имеющей форму груши

Куда при желании воздух добавить можно
Или закрыть совсем доступ кислорода,
Тогда мы начнем дышать жабрами, осторожно
Глотками мелкими пить и ценить свободу…

Но, если рыбе, вдруг, не понравятся наши планы?
Захочет сбросить с хребта окаянный город!
Ведь наши шаги – на ней оставляют раны
И мы иногда кожей чувствуем рыбий холод,

Особенно, в праздники, если народ успешный
На рыбьих чешуйках раскладывает припасы.
И кто-то вдруг осознает, слепой и грешный
Что рыбе тоже пора попробовать мяса.