Повесть о преподобном Амвросии, старце Оптинском
Данный текст представляет собой адаптированную для детей младшего возраста редакцию написанного ранее рассказа «Оптинские яблони». В связи с чем автор заранее просит прощения у читателей за то, что в нем фигурируют ранее знакомые им реалии: например, Сосновка (без всякой, так сказать, «драмы»), и Григорий Бакланов из рассказа «Завещание». В
1
Передо мной старая, пожелтевшая от времени фотография . Девочка лет 5-6 с большими выразительными глазами смотрит на меня не по-детски серьезно. Ее взгляд глубоко пронизывает. Так, что становится не по себе от мысли, что вот она – эта девочка спрашивает меня:
— Сохранила ли ты свою детскую чистоту и открытость, любовь к живому, веру в людей, не разучилась ли ты радоваться жизни так, как делала это я?
Невольно отвожу взгляд. Убираю свою детскую фотографию в старый альбом. Но тут же ко мне подбегает моя дочь:
— Мама, мама, а что это ты убираешь? Покажи! А кто эта девочка? Это ты в детстве? А я на нее похожа? Да, да — похожа! Смотри, у нее мои глаза.
Оля бежит к зеркалу, переводит взгляд от зеркала на фотографию.
-—Я очень похожа на тебя в детстве? Правда?
— Да, Оленька, очень похожа.
На глаза набегают слезы. Смахиваю их украдкой.
— Мама, давай пожалеемся.
— Давай.
Я беру Олю на руки и мы долго сидим тихо, ничего не говоря.
2
Достоевский родился и воспитывался в Православной вере. Он никогда (даже в период революционной юности) не отрекался от нее. По отцовской линии он даже имел своим предком священника. Но тем не менее всю жизнь он трудно и долго шел к ясному исповеданию и проповеданию Православия. Он шел, как сам говорил, от «осанны мальчика» к новой «осанне» человека, прошедшего сквозь тьму всех сомнений и соблазнов.
Эта искушенность Достоевского делает его творчество неоценимым для нас — его поздних потомков. Даже порою кажется, что для нас-то он и писал, а не для своих современников, которые хотя и не замечали уже или презирали Святую Церковь, но все же не уничтожали ее.
Вновь запуталась луна
В паутине черных веток...
Снова ночью я одна.
Долго ль ждать еще рассвета?
Долго ль править бал зиме,
Злым снегам, ветрам, метелям?
В этом снежном феврале
В май грядущий свято верю!
В кипень белую садов,
В буйство зелени весенней,
В то, что после зимних снов
Вновь наступит пробужденье!
Туго слепленный комок
Из осколков чувств и боли -
Мое сердце, как снежок,-
От тепла растает вскоре!
И растают без следа
Мои давние обиды...
Беды – прочь! Идет весна!
Ее чувствую флюиды...
В дни строгие Великого поста
В душе моей тревога и волненье
Невольно возрастают неспроста:
Ведь это дни жестокого сраженья!
Суровое, невидимое, но
Реальное, не в море, не на суше,
Ведь поле брани той всегда одно –
Живые человеческие души!
Душа моя, трепещешь ты не зря,
Исполнена греховными страстями,
Как змеями! И главная змея –
Гордыня с многоликими главами!
А страсти те возможно усмирить
Постом и покаянною молитвой.
Лишь ими меч духовный навострить
Мы можем, чтобы стал острее бритвы!
И тем мечом безжалостно отсечь
Души грехи, пороки бренной плоти,
Которыми пытается вовлечь
Сам дьявол нас в пучину преисподней!
И стану я смиренно пред Тобой,
Всевышний, препоясавшись, для битвы:
И меч в руке, и веры щит живой,
И слово вечное спасительной молитвы!
“О, Господи, Владыко живота!
Дух праздности, унынья, пустословья
Отвержи от меня и никогда
Не дай любоначалья и злословья!
Мне кружевное полотно
из слов ажурных не соткать,
стихов моих веретено
плетет лишь ситцевую ткань.
И хоть вплести желаю нить
изящных фраз и идиом
И этой нитью ткань расшить –
Выходит лишь узор крестом
Простая вышивка Крестом
На ситце белом том...
Но всё ж своё веретено
я не оставлю - буду прясть
стихотворений полотно -
а по стихам – и жизни вязь.
Вязь Красных Букв IC XC
- я тку и ставлю Крест-на-Крест.
Есть день такой, который предваряет
Собой начало строгого поста:
Прощеным воскресеньем называет
Люд православный день тот неспроста.
Ведь в этот день – так исстари ведется
На нашей славной матушке-Руси –
В вине своей пред ближним признается
И просит каждый: "Ты меня прости!"
Сегодня восхожденье начинаем
Мы за Христом, распявшимся за нас!
К стопам Его, стеная, припадаем:
- Прости за все, Всемилостивый Спас!
Веди же нас, наследников Адама,
Из глубины падения – наверх:
Звездой во мгле сияет купол Храма,
Где ждет нас Бог, давно простивший всех!
Простим и мы друг другу прегрешенья,
Склонив повинно головы на грудь,
Не то напрасны будут устремленья –
Посты, молитвы не спасут ничуть!
Чтоб не копилось тяжести на сердце,
Чтоб отчужденья холод растопить:
Открой скорей спасительную дверцу
И все свои обиды отпусти.
Мы всепрощеньем души очищаем,
И в них надежда, как свеча горит
На то, что если ближних мы прощаем,
То это значит – Бог и нас простит.
Научи меня любить, Отче!
Я прошу тебя о том очень.
Не хочу я серебра, злата –
Научиться мне любить надо:
Всех, кого встречаю я, Боже, -
Своих близких и врагов тоже,
Чтобы Образ видеть Твой в людях,
Не ходить ни для кого в судьях...
Мне б обиды не копить комом,
Всех прощать и отпускать с Богом!
Никогда не осуждать брата,
Всех любить, как любит мать чадо!
Научи меня любить, Боже,
Так, как Ты один любить можешь:
Бесконечно, горячо, свято,
И не требуя взамен платы!
Научи любить Тебя крепко,
Прикипеть к Тебе душой лепко!
И гордыню не холить боле,
Покоряться лишь Твоей воле...
Научиться б мне любить если,
Я бы стала петь Тебе песни!
От избытка чувств поет сердце,
В небеса приотворив дверцу!
…Ах, как в мире без любви душно -
Мне б любовью оживить душу!
Без нее нет сил дышать больше!
Научи меня любить, Отче!..
13.04.2010
С веток льются искры зноя,
Листья падают и спят,
Говорят, что неземное
Здесь разбило тихий сад.
Говорят, в глазах пантеры
Вдруг мелькнет тоска и грусть,
Говорят, в любви есть вера,
та, к которой я вернусь.
Говорят, что речки струи
утоляют боль сердец,
что простые поцелуи
счастья тихого венец.
Над рекой мерцают слезы,
это след от крыльев сов,
эхом стонут в небе грозы,
повторяясь, словно зов.
Говорят, что в сердце - розы,
что и кошка смотрит вдаль,
где расстают все угрозы,
говорят, что мир - устал.
Что огонь - тоска вселенной,
и дождем не смоешь высь,
что душой, навек смиренной,
птицы по небу неслись.
Неприличным кажется моление –
«Пережиток, – говорят друзья, –
Зряшен пост, смешно ночное бдение,
Что, прожить без глупостей нельзя?»
Говорят, что Церковь «эта самая»
Вызывает только тошноту.
Говорят мне: «Разве в Тайнах главное?
Ты наследовал стезю не ту!
Старомодно крест на лоб накладывать,
Бесполезно стены окроплять…»
Говорят с усмешкой люди: «Надо ведь,
Вспомнили и «твёрдый знак» и «ять».
Говорят любители дискуссии:
«Всё не так в религии твоей.
Православье, это ж только русские», –
Обрусевший говорит еврей.
Говорят: «Вы странны, суеверия
И обряды странные у вас…
Ну, причём тут грим и бижутерия? –
Двадцать первый на дворе сейчас!».
Говорят: «Вы дикие, немытые,
На одно неумное лицо».
Говорят вальяжные, маститые,
Не напоминая подлецов.
Что же, храм мой, храм,
Ты в горле косточкой?
Чем же, клир и причт, вы не милы?
Молчанье в глубине плодотворит
Дорогу сердца. Все на ней — всерьез.
Тебя полюбят спутники твои
За те слова, что ты не произнес.
И перебродит в терпкое вино
Все то, что с губ твоих не сорвалось.
Из тысяч слов останется одно,
Как зерен спелых золотая горсть.
И это слово ты не утаишь.
Оно — итог. Бессмертие. Печать.
Тогда и Бога возблагодаришь
За то, что смог однажды промолчать.
Угнетающие душу обстоятельства,
ощущение беспомощности - вдруг
озаряют смыслом просвещающим
мой тупик и размыкают круг...
Где ж мой плод, достойный покаяния?
Обманулась или обманул...
Сил не приложила и - оставлена...
В пустоте кромешной страшный гул...
Бог даёт условия и правила.
Сердцем и душою путь ищу.
Продвигаюсь ли по тропке праведной,
может быть, над пропастью вишу...
И приходят мысли о смирении...
Каясь в прегрешениях своих,
я шепчу: в Тебе благоволение,
Господи, помилуй и спаси!
11 февраля 2011 г.
Димка знал, что завтра у него самый лучший день — день его рождения. А это значит, что будут подарки, в гости приедут друзья и можно будет лечь поздно.
Друзей Димка очень любил, но подарки любил еще больше. Если бы друзей не надо было угощать, делиться, поздравлять с их днями рождения, то это были бы просто золото, а не друзья. А так, придут, поздравят, съедят бабушкины пироги и, что еще хуже, захотят поиграться любимой радиоуправляемой машиной. Одна эта мысль разрывала Димкино сердце на сотни маленьких кусочков.
Бабушка Галя, заметив нахмуренное Митино лицо, решила узнать, в чем дело.
— Митя, а Митя. Посмотри, какие румяные пироги. Твои любимые — с брусникой.
— Вижу, — буркнул Митя и уставился на стоящую на кухонном столе папину чашку.
— Ты, часом, не заболел, внучек? А ну, рассказывай, что стряслось.
— Не хочу я день рождения, — выпалил Димка.
— Вот те на. Как это не хочу? Почему?
Звук дождя походил на барабанную дробь – звонкий, ритмичный, отрывистый. Сережка влился лбом в заднее стекло и смотрел на мокрые носы автомобилей. Ему казалось, что это большие морские котики плывут по океану и фыркают-здороваются друг с другом. И он был одним из них и фыркал им в ответ. Огромный красный морской кот с грохотом проплыл мимо, обрызгав Сережкино стекло. Невоспитанный какой! Сережка отвернулся.
Они ехали на дачу. В машине было тепло и уютно. Папины глаза в зеркале – голубые и грустные – как дворники на стекле двигались в такт проходящим машинам. Тик-так-тик-так-тик-так.
-А давайте купим арбуз! – вдруг предложила мама.
-Арбуз! – закричал Сережка.
Папины голубые дворники улыбнулись.
-Да, да, купим арбуз! Арбуз! Арбуз! – теперь забарабанил Сережка.
Они проезжали арбузные ряды – так здесь называли многочисленные лотки с арбузами, расположенные прямо у дороги. Арбузы под дождем блестели и напоминали Сережке полосатые мячи. Морские котики с полосатыми мячами! – восторженно думал он.
Папа остановил машину.
Бывает так, что всё наскучит:
Книг перечитанных тома
И недоделок разных куча,
И эта долгая зима,
Где с каждым утром откровенно
Заметны признаки весны,
А также взвинченные цены
На жизнь, которой нет цены.
Махнёшь рукой, ворчать – пустое,
Пусть перекрыты все ходы,
Но есть же что-нибудь святое,
Помимо зрелищ и еды.
А холода не бесконечны
И даже кризис затяжной…
В конце концов, ничто не вечно
Под небом, солнцем и луной.
Зима уйдёт благополучно
И злая скука вместе с ней,
Но, как бы ни было мне скучно,
Я не читаю новостей.
2011
Мини-были
Человек умирает, когда созревает для вечности. Проходят годы, отсеиваются плевелы, в памяти остаются зёрна. Малую горстку их, бабушкино наследство, я просыпаю на эти страницы.
***
Бабушка осиротела в 10 лет. Ее воспитывала мамина мама, с младых ногтей приучив к постоянному труду. Такое прилежание помогло в войну, на трудовом фронте: клея коробки для патронов, она, шестнадцатилетняя, неизменно выдавала две нормы.
Ходила на работу и с высокой температурой, и с открытым воспалительным процессом. А чудом выздоровев, находила возможность радоваться и даже шутить.
Воистину были они другим поколением, другими людьми.
***
Говорят, она никогда не унывала: ни в холод, ни в голод, ни падая с ног от усталости. И даже когда вступила в войну с паспортом на известную дворянскую фамилию и записью в графе «национальность» - немка.
За окном тихо шуршал снег. Город спал. Сонное утро пронзил резкий телефонный звонок. Илья нехотя потянулся за телефоном. Звонил его лучший друг Гришка.
«И чего это ему в такую рань не спится!».
Но Гришке не только не спалось, все было намного хуже. Он собирался вытащить Илью наружу, в это унылое царство холода, льда и снега.
Дело в том, что уже месяц Илья посещал «молодежку»-православный клуб для молодежи.
Многие приходили сюда из любопытства, потом сходились по интересам и начинали заниматься интересными и полезными делами. Именно тут зародилось первое волонтерское движение. И именно сюда, в волонтерскую поездку, пытался сейчас субботним зимним утром Илью вытащить его лучший друг.
Иван Андреевич проводил врача и вернулся в комнату жены. Подошел к столу и решительным движением взял рецепт. «Вот увидишь, дорогая моя Лизонька, - обращаясь к жене, ласково произнес он, - ты поправишься. Я сейчас схожу за лекарством».
Иван Андреевич открыл дверцу шкафа, в котором они много лет хранили свои деньги, и опустил руку в старенькую шкатулку. На дне лежала стопочка мелких купюр. «Ну вот, и не хватает, - сосчитав деньги, мысленно произнес он. - Ничего, зайду к соседям. Одолжу. Не много ведь надо», - успокоил себя Иван Андреевич. Вышел на площадку и позвонил в дверь.
У стоп Твоих хочу я плакать,
Из рук Твоих зерно клевать,
Хочу оранжевую мякоть
Твоих суждений понимать.
И с полувзгляда, с полуслова,
С полукивка, полузевка,
С полупинка хочу основы
Понять, неясные пока.
На суше Ты – претит мне море.
Ты в море – грунт сплошной обман.
Мне тесен Рай, когда Ты в горе,
Мне тесен ад, когда Ты пьян.
Ты полон слез, Ты полон смеха.
Дай мне сомненья побороть,
В беде и радости утеха
Лишь Ты один, о, мой Господь!
Хочу достичь границ творенья,
Хочу чертог свой освятить.
Лучи светила и затменье
Хочу в искусство воплотить.
Чтоб била жизнь ключом прозрачным,
А не ключом по голове.
Пошли язычникам удачу,
Свое весло дай в руки мне,
Чтобы пред тьмой не лицемерить,
Чтобы в ладье Твоей любви
Быть каторжником, взмахи мерить
И цепь лизать, мозоль о гриф
Чтоб натереть, лады измучив,
Чтоб струны звонкие не рвать,
Чтобы Тобой весь мир озвучить,
Чтобы Тобой одним дышать!
"Что на Аляске делать среди льдов?
С причала наблюдать китов?"
Я улыбаюсь. Если б знали Вы,
как здесь прозрачны и чисты
озёра. Как шумит прибой,
как день исполнен глубиной,
и как в ночи полна луна!
Пересекает океан
дорожка бисера и блёск,
и сотни миллиардов звёзд
на небе - словно решето.
Как здесь, задумчив, шепчет дождь,
и как серебрянный туман
о верности расскажет Вам.
И как отчаянно кричат
порою чайки в ранний час,
чтоб Вы махнули им рукой.
Они зовут Вас в путь с собой -
тонуть в бездонных небесах.
И как дремучи здесь леса,
и ели в шапках изо мха,
стоят, одеты, как в меха,
в ту зелень с древней бахромой.
А ветер кружится с волной,
и камни, всё терпя, молчат,
о том, что время мчится вспять
здесь, на Аляске, среди льдов...
А если ранит Вас Любовь,
Вы не устанете сидеть
на берегу и вдаль смотреть,
как по волнам плывут киты...
Быть может,это сами Вы
скользите плавно по воде
к своей мечте?
