Омилия

Отрывок из проповеди святого Кесария Арелатского (V-VI в) о проповедании Слова Божия священниками и всеми святыми

Братия, если мы не пытаемся осуществить наши обязанности проповедания Слова Божия сами или через наших братьев, нам следует опасаться, что то чем Господь угрожает устами пророка, осуществится на нас: «Вот наступают дни, говорит Господь Бог, когда Я пошлю на землю голод,- не голод хлеба, не жажду воды, но жажду слышания слов Господних.» (Амос 8, 11)

По свидетельству Священного Писания, мы и наши слуги получили меру пшеницы, чтобы разделить её со всеми. Какое оправдание мы будем в праве предъявить Господу во время Его пришествия, если мы пренебрегли тем, что нам вверялось в заботу. Мы должны устрашиться, что за все те души, которые по нашему нерадению умерли от голода по Слову Божию, будет с нас спрошено в Судный День. Как сказал Пророк: «Я взыщу кровь его от рук твоих» (Иез.3, 18).

Благодатная ночь поклонилась рассвету,
Хрусталем засияла на травах роса.
Пробудившись от сна вместе с утренним светом,
Прославляю небесного Бога Отца.

Наступающий день благовестие дарит.
Бесконечная радость пришла от Креста,
Воплотилась от Девы Любовь для страданий.
Прославляю Спасителя мира Христа.

На закате в багрянец оделась заря,
К невечернему свету открыта дорога.
Облачилась душа в подвенечный наряд.
Прославляю Бессмертного Духа Святого.

На вселенную щедрой рекой излилась
Красота из Источника жизни Благого.
Не иссякнет вовек та живая вода.
Прославляю величие Троицы Бога.

24.01.2000 г.

Отрывок из романа

И пришли на место, называемое Голгофа, что значит «Лобное место». Почему оно так называлось не знал ни сотник, ни легионеры, ни зеваки, столпившиеся вокруг креста. Спроси любого и он ответит тебе: «Деды наши от дней, когда вошли в землю обетованную так называли сеё место, и мы так называем». Здесь, на Голгофе и совершались иерусалимские казни. Это было небольшое возвышение, пригорок, больше походивший на лысину какого-нибудь иерусалимского старца из ревнителей, потерявшего волосы, но прятавшего соразмеренное сочетание разума и расчета под нарочитой аккуратностью головного убора, чем на лоб вора, прелюбодея или колдуна, осужденного по Закону на очищение через смертельные муки. Сюда, за ворота великого города выводили благочестивые мужи иудейские сотни лет насильников, мужеложников, тайных слуг Ваала и побивали их каменьями до смерти. Здесь, на древе позора, казнили преступников и воины кесаря. Нет для Иудея более унизительной казни, чем смерть на проклятом древе, со времен Авессалома.

Такой загадочной, свободной,
отважной, тихой и живой,
твой шепот - плеск от глади водной,
Легко ли быть тебе одной?

Спокойной древности отвага,
в глазах твоих уж нет побед,
в словах твоих о прошлом сага,
и на губах расстаял свет.

Уже давно не ждешь ты счастья,
покой хранит тебя от бед,
не воин ты, но странной властью
кидаешь миру слово "нет".

Когда жрецы в безумной пляске
бросали клич войны тебе,
ты улыбнулась, словно ласке,
своей таинственной судьбе.

И повинуясь силе этой,
жрецы склонились пред тобой,
пред той таинственною метой,
какой отмечен образ твой.

И в фимиаме благовоний,
в звенящем пении зурны,
в изгибах ласковых бегоний
тебе стихии все верны.

Но ты не хочешь этой власти,
тебе дороже красота,
иль может, нежеланье страсти,
иль птиц летящих высота...

«Мир ловил меня, но не поймал», - эту автоэпитафию протянул своим потомкам Григорий Сковорода. Эти слова явились бы достойным итогом пути Арсения Тарковского, который не менее высокой мерой жизни оплатил свое художественное творчество. Этот эпиграф и выбрал он к стихотворению-посвящению знаменитому философу:

Я жил, невольно подражая
Григорию Сковороде.

Свободный дух украинского правдолюбца манил к себе будущего русского поэта еще с ранних лет.

Город Елисаветград (нынешний Кировоград), где в семье народовольца-«восьмидемятника» Александра Карловича Тарковского в 1907 году родился сын Арсений, был в свое время центром культурной жизни: здесь охотно концертировали известные музыканты и композиторы, устраивали литературные вечера поэты. Юношу поразили выступления Игоря Северянина, Константина Бальмонта, Федора Сологуба.

Волей Божией мне посчастливилось почти полгода прожить в общине Свято-Германовской Семинарии на острове Кадьяк, штата Аляска. Большинство студентов семинаристов – алеуты и юпики (эскимосы) – местные северные народности, принявшие православие от первых русских поселенцев в 19 веке и до сих пор свято хранившие свою веру. Многие студенты приехали в семинарию из своих далеких деревень вместе с женами и многочисленными детьми – всего на кампусе во время моего посещения было 11 студентов и 34 ребенка. Все алеутские семьи, а также преподаватели американцы - отец декан протоиерей Иоанн и его матушка Би, старенький архимандрит Иувеналий, библиотекарь Ириней и секретарь - молодая девушка-богослов Серафима - составляли семинарскую общину.

В семинарию меня пригласили написать несколько икон для храма. У меня был свой небольшой домик мастерская. Там я писала иконы, а по вечерам занималась с детишками-алеутами рисованием.

Мне хочется поделиться с Вами несколькими зарисовками из церковно-приходской жизни этой общины. 

Когда ощущаешь завьюжную стужу,
Иль адское пламя, что рвётся наружу,
Печаль или радость в объятиях душат,
Спасай свою душу! Спасай свою душу!
Чему бы не быть в этом мире заблудшем,
Который себя в прегрешениях рушит,
Погибели плод уж давно им надкушен,
Спасай свою душу! Спасай свою душу!
И даже когда уже вовсе не в силах
И ропщешь о том, чего нет, и что было,
И ты для невзгод, как боксёрская груша,
И тень твоей смертности явственно кружит,
И даже, и если, и сто обстоятельств,
Твоих недостоинств во всём доказательств,
Покайся, не падай, потом будет лучше,
Когда ты спасёшь драгоценную душу,
Тот дар, что от Бога однажды достался,
Тобой оказался и вечным остался.
Ты им пред Творцом, несомненно, предстанешь,
Сегодня с трудом это действо представишь,
Но время пройдёт, как у страждущих жажда
И с Господом встреча свершиться однажды.
О, что это будет, блаженство иль мука
Единство во Царстве иль в бездне разлука?
Сегодня об этом не многие тужат,
Но ты среди них,
Так спасай свою душу!
2005 г.

Шёл мой конь по дороге прямой,
У огромного камня застыл,
А на камне безвестной рукой
Текст начертан загадочный был:
«Если вправо и влево пойдёшь,
Если прямо коня понесёт,
Всё одно – пропадёшь, пропадёшь,
И везенье тебя не спасёт!»
А внизу мелким шрифтом ещё:
«И назад не пытайся свернуть!»
Прислонился я к камню плечом,
И надумал его развернуть.
Приналёг, повернул и гляжу –
Те же буквы с любой стороны.
И настала великая жуть –
Все дороги, выходит, равны.
А вокруг того камня костей,
Чёрных воронов, змей и кольчуг!..
Распрощался я с жизнью своей –
Злобен враг и отсутствует друг.

«Великой рекой разливалось беспросыпное, омерзительное пьянство народа, и гибли в нем святые человеческие души, как кровавые жертвы зеленому змию.

Стоном стонала от пьянства великая Русская земля, и конца этим стонам не видно было… Зловещим пламенем пылала и горела родная страна, и в этом бушующем пламени, в этом ярком костре сгорали добрые, святые сердца, сгорало все хорошее, светлое, святое, чем вправе был годиться человек.

Надо было спешить на пожар… Надо залить ужасное пламя… Надо спасать от пьянства людские души. Ведь «пьяницы Царствия Божия не наследят», для них закрыты врата райского блаженства. Но слава и благодарение Господу Богу!»

Есть в русском православии одна особая икона Божией Матери, получившая название «Неупиваемая чаша», которая ежегодно, 5 мая почитается в РПЦ МП .

Особой икона стала, потому что целенонаправленно и необъяснимо с научной точки зрения, а по мнению церковных иерархов - промыслом Божием, избавляет людей в России от алкоголизма.

Я сегодня покаюсь пред Богом,
Помолюсь об обиженных мной,
И пойду покаянной дорогой
За небесной далекой страной.

Я сегодня покаюсь в сомненьях,
Что терзали порою меня,
Как же трудно собрать все каменья,
Дай же, Господи, в сердце огня,

Что согреет уставшее тело,
И прольется сердечной слезой,
Помолюсь пред Тобою несмело,
Богородица Дева, покрой!

И пред Девы Небесной красою
Упаду на колени, моля,
О надежде, что тихо покроет,
Недостойную счастья, меня.

Богородице Дева, молюсь я,
Благодатная Матерь Христа,
И пред Ликом Твоим приклонюсь я,
Чтоб коснуться Живого Креста.

Я сегодня покаюсь пред Богом,
И омою слезами порог,
И пойду покаянной дорогой,
Милосердный, не будь ко мне строг…
 

Боль – это медленно.
Бог – это медленно,
Медленно – это любовь.

Волна зарождается в точке,
Где камень уходит под воду,
Где море на самом пределе,
Где небо на самом пределе,
И встреча невыносима.
Камень рождает волну,
Море рождается камнем,
Небо рождается камнем –
Медленно, глухо, предельно.

Тяжесть под воду – уходит,
Море встречается с небом,
Света тугая волна
Начинается болью.

Боль – это медленно.
Бог – это медленно,
Медленно – это любовь.
 

Васuлию Дмитриевичу Юкову,
моему деду

Мой самый старый друг,
Мой самый первый
И самый позабытый среди всех,
Ушедших позже, и больней, и гopшe.
А ты yшел так рано,
Так легко,
Как падают высокие деревья,
Как тонут взорванные корабли.

И самый первый крест,
И самый первый
Лоб ледяной
(Прощальный поцелуй)
Моих пятнадцать лет не остудили.
Мой верный дрyг,
Я так тебя забыла,
Что ты не умер, деда,
До сих пор.

Ты до сих пор
Ведешь меня за руку
По снежному огромному Днепру
(Еще не обреченному, живому).
И зимний день так долог,
Как любовь,
Которою меня не отпускаешь,
Которой тайно мы освящены.

Ведешь меня по водам,
Над водою,
И берег оставляешь впереди
Непознанным,
Как старость и надежда,
Как детство или смерть.
А там, вдали,
Качaются выcoкиe деревья
И талый лед взрезают корабли.
 

Во время службы я стою около иконы и смотрю как горят свечи. Некоторые горят спокойно, ровно, как будто уверены, что молитва их будет услышана. Некоторые трещат и беспокойным пламенем то возносятся вверх, то страшаться потухнуть, а некоторые - плачут и плачут так, что восковые слезы капают на подсвечник, на пол, а иногда и на мою руку. Но и первые и вторые и третьи превращаются в огарки, я тушу их и кладу в ящик. А на подсвечнике уже новые - горят, трещат, плачут - все по-своему взывают ко Господу.
Я стираю воск со своей руки и думаю - наверное, важно не только гореть, но гореть разумно.

Я иду еле-еле,
тщательно продумывая свои шаги:
– я не хочу упасть.
Нет – страха нет. Я спокойна.
Я стала очень спокойна.
Но во мне живет Боль -
Боль падений и шрамы на крыльях.
Я не бегу,
не летаю,
не парю,
как раньше.
Теперь - я иду не спеша,
не оглядываясь назад,
не смотря по сторонам.
Я – просто иду.
Я иду, потому что знаю – надо идти,
и потому что идти может быть тоже очень интересно.
А о том, что я иду Домой, и что меня очень ждут
– об этом я стараюсь не думать,
или хотя бы не думать постоянно,
иначе начну волноваться
и снова захочу побежать,
полететь,
помчаться,
а мне нельзя.
Нельзя бежать -
скользко.
Нельзя летать –
Боль оживает, скручивает,
цепенеют мои крылья.
Я теряю равновесие и ….
Нет! удержалась.
Сложила крылья.
замедлила ход.
Просто иду.
Осторожно.
Иду.
Мудрая и спокойная.
Иду
шаг за шагом
Иду
Иду
Иду…

Однажды вечером поэт
Предстал перед земным судьею,
Чей суд жестокий много лет
Довлел над подданных судьбою.

От милосердия свободный,
Не зная страха и сомненья,
Правитель жалкий и холодный,
Карал он мир без сожаленья.

И царь спросил тогда поэта:
«Что скажешь ты, презренный раб,
Ведь говорят, на все ответы,
Ты дать любому песней рад.

Ты бродишь по миру, как нищий,
В лохмотья ходишь, как в шелках,
Скажи же мне, чего ты ищешь
В своих причудливых словах?»

И молвил странник так смиренно,
Как говорят порой с дитём:
«Все в этом мире грешном бренно,
О том с гитарой мы поем».

И попросил он вдруг с надеждой,
о том, чтоб здесь царю сыграть,
о чистоте, как пел он прежде,
чтоб тот сумел его понять.

И пораженный дерзкой просьбой,
Царь разрешил гитару взять,
Сказав, что фруктов летних гроздья,
Ему приятно обрывать.

Высокомерие истца,
Прищур, и губы сжаты плотно…
Какая скука – без Творца
Писать великие полотна.

О, выраженье без лица!..
Хоть кисть опущена в палитру,
Какая скука – без Творца
Носить скуфью и даже митру.

Подобьем снежного дворца – весь мир,
Заледенело утро…
Какая скука – без Творца
Жить долго, счастливо и мудро.
 

        Лягушонок

Приснился лягушонку сон,
Что кушать кашу должен он.
Малыш от страха закричал
И сразу к маме поскакал.

«Я ква-ква-квашу не хочу,
Я лучше муху проглочу!»

Смеётся мама: «Бре-ке-ке,
Откуда каше быть в реке?
Не бойся, каши я не дам,
А муху ты поймаешь сам!»

        Светлячок

Как-то раз в лесу густом,
Под малиновым кустом,
Познакомились жучок
И малютка-светлячок.

Говорит жучок: «Темно,
Мне домой пора давно.
Только как же мне идти?
Ночью я собьюсь с пути!»

Улыбнулся светлячок:
«Помогу тебе, дружок.
Темноты я не боюсь –
Сам, как лампочка, свечусь!»

     Чашка-бедняжка

Мы с сестрёнкой чай попили –
Чашку на пол уронили.
Ручка отломилась,
Чашка рассердилась:

- Злые дети бьют посуду!
Убегу сейчас отсюда!

Царице моя преблагая,
Как дивны Твои образа!
В молитвах к Тебе прибегая,
Встречаю родные глаза.

С тоской и сердечною болью
Тебя о спасеньи молю,
И Ты исцеляешь любовью
Смятенную душу мою.

Христа на руках Ты носила,
Кормила своим молоком, -
И нас, словно странных и сирых,
Согрей материнским теплом.

Родившая Свет невечерний,
Явившая Солнце звезда,
Молись о рабах твоих верных -
Да минет нас скорбь и беда.

2008

Вопрос, словно тяжесть Креста
Непросто он мне даётся.
Ужель и стихи суета,
И их поглотит пустота
Растают они под солнцем.
Сгорят, превратятся во прах,
Являя мирскую бренность,
Но их бытие на устах,
Должно превозмочь мгновенность.
Нет тайному смыслу границ,
До той незримой границы
Где должно всему проявиться
И пасть пред Господом ниц.
Их голос не пропадёт
Ничто не забыто у Бога
Ещё потерпи немного
И к строкам звучанье придет.
2007 г.