Все реки
сплетаются в общий канат,
чтобы течь к океану.
Канатоходцы идут по нему
как единое племя —
един человек,
прикормивший время
пищей вечности.
Гигантское дерево,
в небо растёт как канат.
Плодоносит обильно -
для птиц, прилетающих
время от времени.
ЛЕТЧИК
Жорж, низкорослый старичок с плешивой головой и огромной бородищей, пономарь новый, в алтаре от всего испуганно шарахается и крестится невпопад. Состоял он прежде недолго сторожем и одновременно дворником при храме: ночью блаженствовал на топчане в сторожке, днем помахивал метлой по дорожкам внутри ограды. Числился Жорж лицом без определенного вида жительства, но , обосновавшись на приходе, стал выглядеть вполне прилично, прибарахлясь «шмотками» , оставленными на паперти прихожанами. Как же иначе: « форс» держать надо — в авиации, бабкам хвастал, в молодости служил.
Никакого лица, никакого пафоса —
присутствие отсутствия.
Утро дарит гонца:
ветер не обгонит его,
время не обманет — ибо пойман
другими присутствующими
в отсутствии.
Всё, что есть — отсутствует
здесь, присутствуя там.
Потому, что лишь отсутствуя,
можно присутствовать здесь.
(Из ранних стихов)
Разнеслась тополиная весть
По округе родимого края:
– Я прощаюсь с привычностью мест,
Спилят, кончено всё, не рыдаю!
Раздарил вам снежинки из тех,
Что не тают в объятиях лета.
Мне б расти там, где дикая степь
В бесконечность пространства одета.
Никому б не слезил я глаза
И не слушал упрёки сквозь чихи,
А смотрел как небес бирюза
Льёт печаль величаво и тихо.
Обходил бы меня стороной
Хмурый путник – уставший и редкий,
Только б ветер скандальный, хмельной
Всё цеплялся б ногами об ветки…
Сиротой тополиная весть
Разнеслась по родимому краю:
– Распрощался с привычностью мест,
Умер я, никому не мешаю
Весна начинает с капели –
Стаккато третьей октавы.
Синиц оживленного пения
В сиянии солнечной славы.
Но к вечеру всё умолкает.
Луна цепенеет над елью:
В испуганном лике – Каин
И Авеля убиенье.
Задиристый ветер морозен,
Качнет древоснежные выси –
И сон потревоженных сосен
Туманным созвездием вспыхнет.
2018
Здесь рыцарь верный обронил признанье,
А роза девы – лепестки любви,
Обречены на страстное сгоранье
Под кронами и шапками листвы.
И розовеет и роняет пламя,
И нежность, время черствых осудив,
Эмблема тайны – небосвода знамя,
Здесь ветер страстности жарой кадил.
Ничто так не давит немой пустотою,
Как дней бессловесный уют.
Но всё мелочное уйдёт с быстротою
За несколько светлых минут.
Если ты проливаешь слезы о том,
что нет солнца, - ты в это время
не увидишь звезд.
Рабиндранат Тагор
… и счастье никогда не улыбнется,
и не раздастся в доме детский смех…
Бесшумно одиночество пройдется
по узким тропам, пережитых вех.
Позабудем обиды, которых не счесть.
Твоего я не стою мизинца.
Принимай, если хочешь, такого, как есть,
Ну, не принц я, куда мне до принца.
Но сегодня под вечер я счастлив вдвойне,
Потому что задуло с востока,
Потому что есть ты в этой странной стране,
Где без нежности так одиноко.
Сотворённый Богом мир был хорош. Нынешний — нет, ему предстоит погибнуть, и причина нехорошести этого мира — грехопадение людей. Мир не сам по себе зол, он по нашей злобе стал таким. Следовательно, чем больше в этом мире будет действительно хороших людей, тем лучше будет и мир. Он, конечно, всё равно обречён, но от нас зависит как быстро несовершенный мир превратится в совершенный ад. По крайней мере, христиане призваны быть тормозом процессов деградации мира, ведь дело веры — личными усилиями осуществлять на земле желаемое и ожидаемое Христово Царство (рай). Осуществлять как акт личной воли, веры и личного делания, т. к. «вера без дел — мертва»...
Каждый в предлагаемых жизнью обстоятельствах делает, что может. А если не делает, то либо не может, не умеет, либо не желает, либо требуемое вообще находится за гранью его разумения. Потому нелепо требовать от другого: будь таким как я считаю правильным. 1) Если мы сами действительно правильны (праведны), то мы должны делиться с другим праведностью, а не своими претензиями. Любить — это говорить другому: будь счастлив, а не требовать: сделай меня счастливым...
Мы стремимся казаться хорошими,
исполняя занятные роли.
Все же, прошлое гостем непрошеным
одурманит, солжет, не позволит
простодушнее сделаться, искренней
неподкупнее, чище, добрее!
Но для нас – «мудрецов», так немыслимо
отпереть невозможному двери.
Проверяем отмерив, но режем мы,
ошибаясь, и меряем снова!
И ушедшим, о главном все реже мы
успеваем промолвить хоть слово.
Но ненужным былое становится,
а свершенное, сделанным в скуке,
если дом упованием полнится,
и с доверьем малыш тянет руки.
01.11.2016
В горе мы учимся быть людьми...
Как птицы летят на юг, мы летим во сны,
иначе никак нельзя дожить до весны.
* * *
Всё — кажимость, мы кажемся себе,
как и другим. Мы сны вчерашней ночи.
И так привычно голову морочим
себе и людям — дань земной татьбе.
Открытым полем, словно одеялом
застелен дом судьбы, назначен день.
Луна привычно небо измеряла,
чтоб солнца взгляд не заслонила тень.
Надевши маски, по ступеням утра
поднимемся, как капельки росы.
Снам кажется она предельно мудрой:
взлетай с росой без взлётной полосы.
Кто испарится, обретёт бессмертье...
Со святыми упокой, Христе, душу раба твоего Владимира,
идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание,
но жизнь безконечная
Век, не серебряный, и не машинный,
Мастак пути удавкой заплести.
Меняле под начитанной личиной
Не скажешь по старинке: «Гой еси!»
В нём суета, надменная плутовка,
За трюком трюк, потехи, словеса –
И вот уже почти не сыщешь тропку,
Сокрытую в болотах и лесах.
Когда в плену сплошных несоответствий
Устанешь жить, не веря естеству
Земных вещей – захочется, как в детстве,
Потрогать белый ландыш наяву…
И нет предела маленькому счастью,
Когда настолько верится в него,
Что мир перевернётся в одночасье,
И ни при чём тут будет колдовство.
Как славословит Бога соловей!
Невидимый среди ветвей,
сокрытый в самой гуще
черёмухи цветущей,
в дрожащей утренней прохладе
издал он посвист свой отрадный.
И полилось, зарокотало,
защёлкало, застрекотало..
Звёзд сегодня на небе – гроши,
Ночь на время осталась без дела.
И в природе бывают пробелы,
Но страшнее – пробелы души.
Мысли путанные ни о чём.
И корёжит от пёстрых сумятиц,
И знобит от тринадцатых пятниц,
Да гори они синим огнём.
Мы живем во времена подмен, описываемых языком подлинной жизни. Любовь – это и часть Завета человека с Богом, но она, сохраняя подлинность в своей глубине, вбирает в себя множество перефирийных состояний и облекается в права жить собственной, отдельной и от человека, и от бытия, жизнью. Эпоха постмодерна предлагает такие дикие проявления любви, как союз лишенных пола существ. Так, Бодрийяр говорил об эпохе постмодерна, производящей символы или знаки. Символы нашего времени отрицают человека и предлагают диалог с роботом-оператором. Абсурд становится реальностью и диктует свои правила игры: партнерами по игре в шахматы и собеседниками выступают роботы, они же выносят приговор человеческой несостоятельности даже в качестве водителя собственного автомобиля.
Рукою властной он шлёт меня
То в пламень адский, то просто в пламень.
Мой горний Мастер – светлее дня,
А я – лишь камень, лишь серый камень.
К моим надеждам главу склоня,
Любовью в сердце и взглядом строгим
Мой горний Мастер, светлее дня,
Приметил что-то в моей породе.
Чтоб вышла доброй тугая сталь –
И жар, и холод, и молот нужен.
Мой горний Мастер до света встал,
Чело тесёмкой стянул потуже,
Так – да святится любой удар,
Алмазной гранью рубцуйтесь, раны,
Гряди, рассвет мой! Светила жар
Души коснётся, и в ней взыграет.
Я, конечно, другой. И за быстрой рекой
Не тревожил поля ни серпами, ни косами,
Не ковал жеребца, не удил «на живца»
Судака и сома верным дедовским способом,
Словно девочка в лёгком пальто
Замерзала душа, замерзала –
От неверия выход искала.
Но молитва без веры – ничто,
А любви никогда не хватало.
