Со святыми упокой, Христе, душу раба твоего Владимира,
идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание,
но жизнь безконечная
Век, не серебряный, и не машинный,
Мастак пути удавкой заплести.
Меняле под начитанной личиной
Не скажешь по старинке: «Гой еси!»
В нём суета, надменная плутовка,
За трюком трюк, потехи, словеса –
И вот уже почти не сыщешь тропку,
Сокрытую в болотах и лесах.
Когда в плену сплошных несоответствий
Устанешь жить, не веря естеству
Земных вещей – захочется, как в детстве,
Потрогать белый ландыш наяву…
И нет предела маленькому счастью,
Когда настолько верится в него,
Что мир перевернётся в одночасье,
И ни при чём тут будет колдовство.
Как славословит Бога соловей!
Невидимый среди ветвей,
сокрытый в самой гуще
черёмухи цветущей,
в дрожащей утренней прохладе
издал он посвист свой отрадный.
И полилось, зарокотало,
защёлкало, застрекотало..
Звёзд сегодня на небе – гроши,
Ночь на время осталась без дела.
И в природе бывают пробелы,
Но страшнее – пробелы души.
Мысли путанные ни о чём.
И корёжит от пёстрых сумятиц,
И знобит от тринадцатых пятниц,
Да гори они синим огнём.
Мы живем во времена подмен, описываемых языком подлинной жизни. Любовь – это и часть Завета человека с Богом, но она, сохраняя подлинность в своей глубине, вбирает в себя множество перефирийных состояний и облекается в права жить собственной, отдельной и от человека, и от бытия, жизнью. Эпоха постмодерна предлагает такие дикие проявления любви, как союз лишенных пола существ. Так, Бодрийяр говорил об эпохе постмодерна, производящей символы или знаки. Символы нашего времени отрицают человека и предлагают диалог с роботом-оператором. Абсурд становится реальностью и диктует свои правила игры: партнерами по игре в шахматы и собеседниками выступают роботы, они же выносят приговор человеческой несостоятельности даже в качестве водителя собственного автомобиля.
Рукою властной он шлёт меня
То в пламень адский, то просто в пламень.
Мой горний Мастер – светлее дня,
А я – лишь камень, лишь серый камень.
К моим надеждам главу склоня,
Любовью в сердце и взглядом строгим
Мой горний Мастер, светлее дня,
Приметил что-то в моей породе.
Чтоб вышла доброй тугая сталь –
И жар, и холод, и молот нужен.
Мой горний Мастер до света встал,
Чело тесёмкой стянул потуже,
Так – да святится любой удар,
Алмазной гранью рубцуйтесь, раны,
Гряди, рассвет мой! Светила жар
Души коснётся, и в ней взыграет.
Я, конечно, другой. И за быстрой рекой
Не тревожил поля ни серпами, ни косами,
Не ковал жеребца, не удил «на живца»
Судака и сома верным дедовским способом,
Словно девочка в лёгком пальто
Замерзала душа, замерзала –
От неверия выход искала.
Но молитва без веры – ничто,
А любви никогда не хватало.
Святая ночь или пасхальное чудо
(По мотивам рассказа «Под Светлый праздник» из сборника «Небесная стража: Рассказы о святых», автор-составитель В.М. Зоберн)
Сцена Первая
Те, кто уже знаком с литературным творчеством Алексия Лисняка, отмечают, что образы и персонажи, созданные автором, надолго привязывают к себе. Читатель будто бы сам оказывается на страницах светлых Лисняковских рассказов вместе с добродушными бесхитростными героями, которые кажутся близкими и даже родными.
В детстве мне казалось, что "бессмыслица" это бабочка…
В. Блаженный
Понедельник, ветрено, дождливо.
Вот такой вот маленький сюрприз.
Скукота особого разлива,
Грусть – непредсказуемая «мисс»…
(Из ранних стихов)
Я ветром беспечным коснусь милых рук,
Сожму в легковесных объятьях,
И ввысь, чтоб зажечь ослепительный круг
И снова вернуться обратно.
Вберу аромат зазвеневшей весны,
По атому мир я смакую!
Зевая, несутся отставшие сны,
Чтоб свиту пополнить ночную.
1.Царевна-Лягушка
Эта дама молодая,
О царевиче мечтая,
Не выходит из болота,
Всё сидит и ждёт кого-то.
2.Дюймовочка
У девицы низкорослой
Первый был жених несносный,
Переменчивый – второй,
Третий – старый и хромой.
Всех отвергнув, молодица
Вышла замуж лишь за принца.
Светлая тронет звезда
черные струны веков.
Память истлеет тогда,
если погубят любовь.
Только гнетущая ночь
зыбких, несбыточных снов
мне наиграет точь-в-точь
эхо любимых шагов.
Из цикла «Зачем мы здесь?», 2003
***
Когда одному человеку
становится плохо,
то другой человек,
приходя на помощь,
становится для него ангелом…
***
Хорошо быть ангелом. Он среднего рода, никакие неожиданности и страсти ему не грозят − служба у него такая. Он как конвой, который сопровождает свой объект до самого конца его следования, что бы ни случилось… Быть ангелом, наверное, лучше, чем быть человеком − меньше свободы для выбора, значит, легче выполнять программу.
Программа для человека − прожить жизнь, а программа для ангела несколько иная, она − над жизнью.
Когда я умру
Откройте все окна,
Когда я умру
Откройте все двери...
Я веровал в счастье,
Что все промокло
От слез любимых,
Которым я верил...
По струнам чутким пальцами тронул..
Душа излилась кружевом строк.
Он пел и пел, подобные стону,
Псалмы. Их слышал любящий Бог.
В ночи обильно плакали очи,
Горело сердце, памятью жгло.
Господь, помилуй грешного очень!
Звучала арфа. Солнце взошло.
Исчезло время. Смерти не стало.
Звучат доныне, тронув сердца,
Псалмы Давида - острое жало
Для духов злобы. Божья слеза!
И снова ночь, как опытная жрица,
Вгляделась прямо в душу и зажглось
Желание, которому не сбыться –
Цена моих невысказанных просьб.
Реальная действительность достала.
Непрошеные мысли – ни о чём.
Унылого бросаю маргинала,
Учуянного вдруг в себе самом.
***
Под расписным одеялом
Лежалось уютно вполне.
И почему-то казалось,
Что я не один в тишине.
Я чувствую несовершенство.
Какую-то слабость опять,
И вместе с тем в сердце – блаженство,
И кажется раем кровать.
Старуха смерти ждёт, припавши на клюку —
ворон считает, голубей не кормит,
а только кормится глазами. Мол, ликуй:
пусть ты уходишь, остальное — в норме.
Природа ластится и к небу, и к земле —
как голуби, клюки не сторонится.
Она умеет жизнь ценить и подряхлей:
гробница для неё — всего граница.
Заботы старости — судьбы плохой портрет
да радостей чужих свои всполохи.
Старуха смерти ждёт, а той всё нет и нет:
душа уж в горлице — клюёт чужие крохи.
