Омилия

Действительно ли может рухнуть эта крученая чугунная лестница? Все когда-нибудь рухнет. Но ее отливали в Берлине в девятнадцатом веке. В центре — пролет башенный, под ногами — ступеньки, а в ступеньках — дырки ажурные. Побольше воздуха, поменьше опоры. Я пробежал еще через несколько ступенек, опасаясь заглянуть в пролет. Лестница качалась. Или мне это показалось?

Откуда-то снизу раздался спокойный голос.

— Не волнуйтесь, лестница не обвалится. Сам канцлер Бисмарк по ней ходил. Только бежать не нужно. Там наверху открывается чудесный вид на весь остров. Можете полюбоваться. Потому что выход я сейчас закрою. Любуйтесь сколько хотите…

Кто же это? Чугунные кружева ступеней скрывали говорившего. Я попытался выглянуть, но лестница снова угрожающе задрожала. Я поднялся еще на несколько ступенек. Голос снизу с издевкой пропел:

— Все выше, выше и выше… Не устали?

Я выругался и сбежал вниз. Чугунное дрожание мне было уже безразлично. Человек услышал это, и быстро выбежал за дверь, закрыв ее с другой стороны. Замок был крепкий, я чуть ручку не вырвал.

Отгремели бои,
Отшумела война.
Только память болит,
Только память жива.
Нету с нами друзей.
Далеко острова…
Только память болит,
Только память жива.
Умолкает салют,
Затихают слова.
Только память болит.
Только память жива.

Сок жизни —
вытесненная прессом зла
любовь —
струится всюду.

Зачерпни её,
напои уста,
утоли жажду сердца —
зло иссушает.

Шифонный покров
любви
надёжнее
сотни кольчуг.

Один добрый человек из Архангельска подарил Ивашке свистульку. Хороша свистулька! Сама глиняная, крутобокая, да с цветками по сторонам, да в серёдке — с сухой горошиной.

Приложил Ивашка свистульку к губам и тихонько попробовал:

— Твирь!

А потом со всей мочи:

— Твииирррь!

Да от смеха не удержался:

— Тви-тви-твирь!

Долго с ней Ивашка игрался, и так приучился твиркать, что случись ему испугаться ли, удивиться ли, он в неё сразу дует. И откликнется инструмент нехитрый, и запрыгает в нём горошина, а кругом все со смеха так и покатятся.

С той свистулькой пошёл Ивашка по матушке-Руси вёрсты считать. Загибает пальцы, старается: раз верста, два верста, три верста…

На четвёртой попалась ему на пути деревенька. Глядь — у красной избы два чудака друг дружку дубасят, только искры летят.

Не успел Ивашка опомниться, не успел своё «твирь» закончить, как уж драке конец пришёл. Потому что борцы, как свистульку заслышали, так чужие бока в покое оставили, за свои со смеха схватились.

Да наш странник тоже ведь не теряется, добавляет:

Наедине с самим собой,
Когда забыто покаянье,
Легко находишь оправданье
Греховной «шалости» любой;
Легко находишь след врагов,
Узрев, где плут, где соблазнитель;
А сам как будто не таков –
«Чуть пошатнувшийся ревнитель».
Меж тем, не ведая стыда,
Спешишь войти туда, где злачно…

Увы, не будет в день Суда
Всё так легко и однозначно.

31.12.2010 г.

Дребезжащие звуки клавесина заполняли комнату. Сначала мне показалось, что играет радио. Но вспомнил, что радио у меня нет. Да и кто сегодня по радио клавесинную музыку передает? Я оторвался от книги и пошел по направлению к звуку. Он доносился из-за дверей большой комнаты. Квартира была моей, так что стучать я не стал.

Посреди комнаты стоял светло-желтый ящик клавесина. За ним сидел кардинал в пурпурной сутане и закатив глаза с упоением играл какую-то знакомую мелодию. Бокал красного вина стоял прямо на крышке клавесина, ходившего ходуном. Бокал от этого сползал к краю, намереваясь залить вином клавиатуру. Угадав этот вариант, кардинал прекратил играть, проворно схватил бокал и сделал несколько глотков. Он вытер губы рукавом сутаны, поставил бокал на прежнее место и вновь вдохновенно заиграл какой-то бравурный марш.

Дом, в котором живёт моя семья, стоит на взгорье. Из окон открывается удивительный вид. Я называю Максимиху — русская Швейцария.

Гористая местность, поросшая лесом. Лиственные породы чередуются с хвойными, создавая удивительное множество оттенков зеленого цвета. Вдали — высокий песчаный откос, справа — полигон воинской части. И вдоль всего пейзажа проходит сначала извилистой лентой, а потом широкой зеркальной гладью разливается река — Томка. Здесь сооружена высокая (по местным понятиям) бетонная плотина. Поэтому река в этом месте превратилась в озеро, очень красивое, поросшее камышом и кустарником.

В первое время в озере развелось большое количество карпов и окуней. Но потом на озеро стали съезжаться толпы отдыхающих и любителей «легкой» рыбалки и изобилие рыбы быстро пошло на убыль.

Загадка и грусть на холстах Боттичели,
Слова неуместны, какие слова?
И «счастье возможно», и смерть не права,
Мне кажется, мастеру ангелы пели,
Реальность часов ощущаю едва…

Порой эта жизнь, как улыбка Джоконды,
Которую здесь не понять, не испить,
И всё-таки нравится, хочется жить,
Оставить в душе — бесконечное рондо,
Любовью врачуя безумную прыть…

2012

Все меньше Вас приходит, ветераны,
На митинги к могилам дорогим.
Все чаще нам приносят телеграммы:
«Болеем, уж простите, помним, чтим».
И тем с годами горще Ваши слезы.
И Ваша память злее и верней.
Простите, что мы дарим Вам не розы,
А похоронки Ваших сыновей.
Солдаты, старой гвардии солдаты,
Десантники, пехота и стрелки.
Вы помните бои и медсанбаты.
Жестокие бомбежки и штыки.
И маленькую девочку с цветами,
Что пела Вам в окопе о весне.
Солдаты, старой гвардии солдаты,
Рассказывайте людям о войне.
И вот минута скорбная молчанья.
И с нами те, кого давно уж нет.
Минута единенья, пониманья.
Что, кажется, скорбит весь белый свет.
Но в небо сыплет жаворонок трели.
И все сильнее неба синева.
И пусть сейчас все раны заболели.
Давайте жить, на улице весна.

Дорогие Светлана, Андрей, все омилийцы и читатели сайта! С праздником Великой Победы всех вас!

Пылают красные тюльпаны,
Звенят медали в тишине.
Шагают молча ветераны,
Всплывает память о войне.

Ряды заметно поредели,
Но, как и прежде, строен шаг.
Ещё смогли прийти, сумели,
Ещё в руках победный флаг.

Фронтовики и фронтовички,
Поклон вам низкий, старики!
Солдаты в прошлом, медсестрички,
Вы – берега одной реки.

Война везде прошлась с косою –
В тылу и на передовой.
Держались стойко вы с мечтою
Вернуться целыми домой.

А мы стоим и слёзы прячем,
И души наши – на разрыв…
И разве может быть иначе –
Так мало вас – кто нынче жив!

Сегодня солнце ярче светит
И лишь для вас цветёт сирень.
Сегодня ваши внуки, дети
Запомнят сердцем этот день!

07.05.12

«Я где-то тебя уже знал» — «Я убит в малолетстве,
Злой отчим… ножище,
А наши домá на земле находились в соседстве,
Но знаешь, дружище,
Счастливей, по-моему, души, которые в детстве
Ушли, они чище…»
2012

Это стихотворение посвящаю всем погибшим в ту войну. А также моей бабушке Людмиле и прабабушке Ольге, пережившим блокаду Ленинграда. Помолитесь об упокоении их душ, пожалуйста.

Я плачу, смотря в ваши лица,
В них память живая кричит,
И свет на прожжённой странице
Тех фото, как отблеском — спит.

Как отзвуком — гул от снарядов,
Родные мои — как же так!
В аду металлическом — рядом,
Вы жили, любили. И знак

Той силы — как слёзы пожарищ,
И пепел летел над страной,
Мне каждый из Вас, как товарищ,
Любимый и в горе родной.

Родные мои, я поплачу,
О вас в этот вечер весны,
Дороги войны не запрячешь,
И снятся, и снятся нам сны

Как деды и прадеды ждали
победу, идя на Берлин,
Как землю — осколками стали
Вспахали. Один на один

Разлили молоко на небосводе,
И пенкой пузырятся облака…
Весна неслышной поступью уходит,
Уходит всё – и годы, и века…

Вновь солнце обжигает утром ранним,
А раньше было нежным, золотым.
Накатит грусть волной воспоминаний
О днях былых, растаявших, как дым.

Судить о прошлом – нужно ли всё это?
Сравнить и взвесить меркою какой?
И будут снова думы до рассвета
Над мелочью, казалось бы, простой.

Нет, мелочей у жизни не бывает,
И у судьбы нет милых пустяков.
Об этом знают годы, возраст знает,
Когда к полёту в Вечность дух готов.

Когда Господь открыл на правду очи,
И жизнь, как киноплёнку, прокрутил.
Когда от горьких слёз взмокрели ночи,
По милости, когда, Господь простил.

За каждое прожúтое мгновенье,
Душа захочет сердце оправдать.
Придёт оно – желанное смиренье,
А с ним вернётся Божья благодать.

Смирил Господь – Он каждому по силе
Вручил свой крест пожизненный нести.
И те, кто не роптали и не ныли,
Увидят Свет спасенья впереди.

Вот так, мой друг, живу и не мечтаю
О будущем, о мире, о себе,
Сегодня в небе звёзды – к урожаю,
А я лежу, молчу и не гадаю
По линиям ладоней о судьбе.

Останется навечно след глубокий
Последних слов в доверчивой душе.
И майский дождь, такой же одинокий,
Ночной шансон в классическом «чароки»,
Окно во двор на первом этаже…

А может быть списать всё на погоду,
Расслабиться, дать воле слабину'?
Купить «мерло'», умчаться на природу
В дубовую, сосновую свободу,
По-новому влюбляясь в тишину…
2012

Он появился в утреннем летнем небе без приглашения. Деловито прочертил небо, будто по линейке: не торопясь, выискивая что-то с высоты. Соколы и коршуны в Германии ничего не боялись: представить, что какой-нибудь охотник в них выстрелит, было просто невозможно. Птицы чувствуют, когда они находятся под защитой государства. Для природы это неплохо, но сами птицы от этого наглеют.

Мало того, что никто не мешает их беззаботной жизни, но хищники в этой стране перестают охотиться. Они просто сидят на проводах вдоль немецких автобанов и ждут. Ждут, пока нескончаемый поток машин не задавит какого-нибудь зайца, крысу или енота. Пернатому хищнику нужно только успеть быстро спикировать на дорогу и подобрать добычу. И к чему ему, после этого, на кого-то охотится? Зоологи бьют тревогу: немецким хищникам грозит ожирение!

Ох, не мило солнце красное,
Ох, да на сердце мучение…
Проводила братца Васеньку
Я в дружину – в ополчение.
Говорил: сестрица милая,
Голубица сизокрылая,
Не навеки ухожу – я России послужу!
Мне видение явилося – не посмею я приврать, -
В небесах из туч сложилася
В золотых доспехах рать.
Мчались всадники крылатые –
Все мечи да палаши –
Услыхал я крики внятные:
Эй, Василий, поспеши!
С Первым земским ополчением
Брат спешит то в дождь, то в тьму…
Видно, Божье поручение
Так открылося ему.
Чтоб с земли Нижегородчины
Князь Пожарский войско вел,
Чтобы ни в единой вотчине
Враг спасенья не нашел.
Защитят поселки малые
И посады- города,
Чтобы Русь, как зорька алая,
Расцветала на года!
Что ж, не буду я печалиться,
Мне терпенья не занять –
Чтоб у башни у Почаинской
Братца милого обнять!

В краю лесном отраду нёс родник,
Всегда готов спасти в беде кого-то.
В низинах же, скрывая мутный лик,
Дышало смрадом ветхое болото.

И роднику по праву было жаль:
Любви живой болото не имело,
Но, источая томную печаль,
В самом себе замкнувшись, зеленело.

…А для болота был родник смешон –
В стремленье вод, где жертва без награды,
Где труд «малейшей радости» лишён:
Ни тишины, ни тучности, ни смрада.

21.12.2010 г.

Ах, как хочется мне кричать
На всю землю, на всю планету!
Невозможно в душе сдержать
То, что рвётся потоком света!

Вновь предчувствие вечных благ,
За которые битва нáсмерть,
Реет, словно победный стяг,
Манит, словно белая скатерть:

Невозможно представить пир,
Приготовленный нам Владыкой.
Не видал и не слышал мир
О таком в суете безликой!

Открывайте глаза свои,
Обостряйте свой слух духовный.
И ловите поток Любви,
Люди, к вам – Любви безусловной!

20.03.10