Омилия

Привокзальной  площади  г. Харькова

Разболелось сердце снова.
Зашумел родной фонтан.
Мыльный шарик детским словом
Мчит в небесный океан.

Плавно музыка играет,
Кружит жизни карусель,
И о чём-то я мечтаю
Под печальную свирель.

И зачем-то буйный ветер
Из соседской стороны
Весть принёс о прошлом лете,
Где не знали мы войны.

Арнольд Шварцнеггер и Сильвестр Сталлоне,
Жан-Клод Ван Дамм, громилы, костоломы…
А дети смотрят – души жесточают,
К жестокости их с детства приучают.

Стрельба, убийства, драки, мордобои,
Жестокость, ярость, бешенство тупое,
Кровь, взрывы, хруст костей, насилье…
А дети смотрят. Души их спасите!

Арнольд Шварцнеггер и Сильвестр Сталлоне…
Плакаты их висят, а не иконы,
На стенах комнат. Дети вырастают -
Ни сострадания, ни жалости не знают.
Живут без Бога и без Бога умирают.
 

Вместо голоса — рык звериный:
это разве ты, Украина?
Обезумела, осатанела —
ты ж не в ад, в Европу хотела?
Морды дикие — вместо лиц:
озверение без границ.

Живой рекой истерзанный народ
Вольётся горем в глубину столетий.

Был ясный день, но вот явился третий
И разделил на нищих и господ:

На тех, кому взамен за тайну власти
Предать велел в который раз Христа,

Отречься от любви и от Креста,
Всех добровольцев погружая в страсти.

Смертельный зов вонзил полночный тать,
И пройден путь — вот точка невозврата.

1

Разговоры глухих со слепыми, слепых — с палачом.
Кто-то слышит тяжелую поступь по жестким ступеням,
Кто-то видит кровавую маску и через плечо
Западающий полог, и смутные тени...
Но все вместе едва ли рисуется им наяву:
То картинка, то звук западают в пространные ямы
Многоточий... отточий... и множится ложь на молву,
И число глухо-слепней растет непрестанно.

Жаль,что не лечит доброе слово,
Боль не уносит.
Дети болеют. Так бестолково
Кончилась осень.

Снова посуда в кухне не мыта
Не куда деться.
Только: пеленки, насморк, молитвы
Бдение в детской.

Горькие слезы, бледная кожа,
Руки на шею.
Дети считают, мама все сможет.
Мама сумеет.

Попробуй аромат черёмухи душистой,
В нём пенье райских птиц и ангелов полёт,
В нём незабвенный рай,
Прозрачный воздух, чистый,
В дыхании Весны — созвездие цветов.
В прохладе и тиши душа их зацветает,
И в нежном бархате рождается цветок,
Семейкой дружной нежданно распускаясь,
Он терпкой  сладостью манит нас на Восток.
Почувствуй, прикоснись, и утоли печали.
В цветах черёмухи найдёшь душе покой,
И то, что не сбылось, то сбудется в начале,
В преддверии Жизни,
Но совсем иной.

Оскудела молитва матери,
Земля высохла, пеплом засыпана,
Всюду слёзы, горечь, страдание,
Мать все глаза выплакала.
Постой, не спеши хоронить оставшихся,
Ты — мать, подними силу ратную,
Открой ей дверь, затвори горе,
Обратись горé,
Не опускай руки, молись,
Не заболтай жизнь,
Гибнут внуки,
По утру в росу лягут, не встанут,
В Победу верь!
Её добудут, вырвут, достанут!

Шёлковый шнурок твоей любви
бантиком завязан на груди —
алой лентой.

Аленький цветок
на груди моей прижиться смог:
истекаю пламенем вдали.

Господи, спаси и сохрани
ангела, летящего со мной,
ангела, зовущего домой,
ангела, хранящего любовь,
ангела, чью проливаю кровь,
ангела-хранителя идей... —
расцветают в них цветы скорбей
алые...

Ярится небосклон:
алой краской
обесцвечен
он.

Протоиерей Фёдор Конюхов отслужил акафист в Кафедральном Свято-Николаевском соборе Брисбена. Австралия. Штат Квинсленд.

Кафедральный Свято-Николаевский собор в Брисбене по истине уникальный центр православия и русской культуры в Австралии. За 90 лет своего существования, каких только известных личностей не побывало в стенах нашего храма. Это и королева Елизавета II, и последний король Югославии Пётр II (Пётр Александрович Карагеоргиевич), Княгиня Мария Владимировна Романова и бывший премьер-министр Австралии Кевин Рад, представители Высокопреосвященства и многие другие руководители государств, выдающиеся деятели культуры и искусства.

Ты не боишься боли,
Ты стал другим на войне.
Там не играют роли,
Там ночи горят в огне.

Припев:
В сердце войной пронзённый,
Ты с болью — за дом родной,
Где каждый живой — спасённый,
Где каждый ребёнок — твой.

Ты не боишься смерти,
Зная за что умрёшь.
Брошенный в круговерти —
Веришь и в бой идёшь.
(припев)

Началось — племенами сходились
Все земные народы — ростки,
Кочевали по прериям — выли
Звери дикие, выплюнув — рык.

И деревья шептались невинно,
Словно прятались тайно от ссор,
И у рек их шершавые спины
Гладил молча отверженный вор.

Или рыцарь, бежавший от мира
Вольнодумных глупцов и их слуг,
Точно в кронах скрипучих и сильных
Он дышать и геройствовать мог.

Уста полные жизни: жаждущие, устремлённые, ищущие. Им бы впиваться с нежностью в губы любимой. Им бы целовать своего малыша, растворяясь в любви к нему. Но уста эти принадлежат юноше, идущему на фронт, спешащему заслонить от беды своих любимых.

Есть в этом что-то равно страшное и прекрасное — разрывающее душу надвое. Страшное, потому что может не исполнится должное, самое важное, ради чего живут. Словно птицу на взлёте кто-то остановил, перекрыв путь в небо.

Но война не в силах прервать полёт, лишь  траектория пути нуждается в коррекции. Рискующий собой во имя спасения других — даже чужих, незнакомых и чуждых — он прокладывает путь в небо на фронтах судьбы.

Эти странные стелются травы,
словно сети по скользкому дну,
и колышутся воды «славы»
на лице, в лице... И «к лицу»!
Не привстать уже и не вскрикнуть,
темен этот «славный» наряд;
шум такой: никого не окликнуть,
не услышат уже... И опять
все, что было, небылью стало,
правит миром слепая мощь,
я бреду степным покрывалом,
по щекам моим катится дождь...