Ты посмотрел в моё окно...

Ты посмотрел в моё окно:
Там — грозовые перекаты,
Там — сорняки и вороньё,
И пылью застланы закаты.

И где-то в пряной духоте
Срывая голос, жаждет Слова

Моя душа.
  И в простоте
         Желает жить.
            Но не готова...

И потому в моё окно
Бог смотрит пристально и долго.

Я понимаю лишь одно —
Гноится рана от осколка —
От совершённого греха,
От страшного несовершенства...

Где покаяния река
Там свет небесного блаженства.

Свет нерукотворного факела любви и милосердия

Это очевидно: каждый человек хочет быть счастливым. Но не каждый знает, как этого достичь. В самом общем понимании этого человеческий опыт доказывает: достигнуть счастья можно лишь, заботясь о других.

Не все верят в это. Ибо априори — не все милосердны. Святой Павел говорил, что милосердие всему верит. Оно не противоречит, а дружит с правом давности. В нравственности, как и во всём остальном, ныне не совершается ничего такого, что не случалось вчера. Вне этой связи, как и в природе, и в обществе, не существует явлений нравственного порядка.

Поэтому события давнего времени так же, как и нынешние, окрашены в определённую степень нравственности и наоборот.

Круговерть

Я — человек хороший и плохой.
Живу себе, как будто бы не слышу
Нешуточные ссоры за стеной,
И не стремлюсь занять чужую нишу.

Обыденною стала круговерть:
Долги, соседи, сплетни, непогода,
Любовь, надежда, вера, горе, смерть,
Прощанье, одиночество, свобода.

До бешенства, до соли на губах,
До хрипоты в дурацких пьяных спорах,
До ревности, до одури в глазах,
До «тыканья» в дебатах-разговорах.

Не придумал слова на прощанье

Дорогому Павлу Борисовичу Баулину,
светлая ему память и Царствие Небесное

Не придумал слова на прощанье.
Приутихла со мною листва.
Соловьи ни о чём не вещали.
Поседела от пуха трава.

И заплакала Русь о Поэте
Материнскою, горькой слезой!
Небеса, словно в саван одеты,
Золотой заблестели строкой.

И взлетела душа над землёю.
Прошептала — я снова вернусь.
И душа та была мне родною.
За неё пред Отцом я молюсь.

Бичи любви

               Говорю же, что мучимые в геенне
               поражаются бичом любви!

               Преподобный Исаак Сирин

В морозном январе иль теплом мае,
В надежде утра и в тоске ночи
Глядят на нас, непониманьем маясь,
Изжогой жизни,
Русские бичи.

Им крова нет.
Законы улиц строги.
И утирают лица от крови.
И знают, людям не до их изжоги,
А взглядом ищут веры и любви. 

А кто не ищет?
Сердце ждет волнений.
Спешит любить и верить сгоряча.
Но как бы нам не мучиться в геенне
Под темным взглядом
Русского бича.

Вслед за Есениным...

Унесусь-ка я вслед за Есениным,
В Русь кабацкую, пьяную Русь,
Что давно на копейки разменяна,
В рюмке рифмы с названием «грусть».
Засияю звездой над берёзами,
Тихим ветром пройдусь по степи
И растаю полоской белёсою
Там, где синь небосвода слепит...

Неприбранный город. И не знаменит...

Неприбранный город. И не знаменит.
Ни храмовых комплексов. Ни пирамид.  
Дома типовые. Хозяина нет. 
Но жил здесь недавно — и умер поэт.
Обычный потерянный русский поэт,
Ему сорок шесть не исполнилось лет.
Не вышло подольше — обиды и быт.
Ни храмовых комплексов. Ни пирамид.
О нем справедливая власть промолчит.
Поэтому как-то еще не забыт.
А город неприбранный тем и стоит,
Что жил здесь и умер российский пиит.

Кошачий куплет

Шутка

Мастерит скамеечку утром старый дед,
Молит бабка Боженьку защитить от бед,
По утрам занятие каждому своё —
На подстилке кошечка песенку поёт:
«Как в дому у бабушки — Божья благодать,
Что еды на блюдечке — донца не видать,
Что захочет кошечка — выпьет молока,
Только зря вот пёсика держат за сынка.
Пёсик спит на коврике — на носу роса,
Снятся ему гончие из созвездья Пса,
Словно он, как Сириус, звёздным псам под рост,
Загребает лапами, аж  до самых звёзд,
Бабка Богу молится, крестит лоб и рот,
Пёс во сне врезается прямо в небосвод,
Дед лепил скамеечку  —  сляпал табурет» —
Допевала  кошечка утренний куплет.
 

Обнимался орех....

Обнимался орех
С расцветающей вишней.
Был здесь дождь, как на грех,
Третьим лишним.

Но, проснувшись едва,
Солнце дождь перепело.
Молодая листва
Заблестела.

И деревья свежо
Задышали на реку.
Как же тут хорошо
Человеку!

Пророки

Еще не выжжена пустыня
И вольной зелени поля 
Хранят и дом, и сад доныне,
И треплет ветер тополя.

Но нет приюта у пророков,
Горячи лица, взор глубок,
Чужда им правда без истоков
И громогласный тлена рок.

Лишь иногда в печали тайной,
На гарь лесов бросая взор,
Они пророчат о бескрайней
Любви Христовой злым в укор.

Лето бабье

Зеркало воды покрыто рябью,
видно, постучится скоро осень.
А за нею следом лето бабье
приземлится на верхушки сосен.

В зеркале настенном отражаюсь:
это мама тридцать лет назад.
Как  же мы похожи, удивляюсь,
стал с годами мамин даже взгляд.

Возле глаз морщинок паутинка,
в косы серебро заплетено,
и во взгляде легкая грустинка —
крутит жизнь свое веретено.

Я пойду далеко

На стихотворение Любови Нефедовой

Я пойду далеко, там, где вечер встречается с ночью,
Где заря угасает, теряясь на кромке земли,
Будет трудно идти, а вернуться назад уж не смочь мне:
Не осталось следов, их метели шальные смели́.

Мне поможет луна отыскать сад с калиткой в заборе,
Три ступеньки со скрипом проводят легко на  крыльцо.
Дверь приветливо впустит, теплом обнимая, и вскоре
Я почувствую рядом твое дорогое лицо.

Удивления не будет, как будто ты ждал меня ныне,
Лишь легонько коснешься губами ладошки моей.
...За окошком светает, и печка тихонечко стынет,
Только я не замерзну в рубашке, любимый, твоей.

 

Страницы