Вновь душа воспарила под свод голубого шатра,
Выше хвойных вершин, выше хриплого птичьего грая —
Это кровная память во сне догоняет ветра,
Веселящие хлеб в белых нивах Алтайского края.
Всё по тем же дорогам кивают вослед ковыли,
И тяжёлое облако вечно клубится в прицепе,
Где давнишние предки тонули в горячей пыли,
Намотав на запястья литые кандальные цепи.
Нам не прознать, что поцелованные Богом,
В обход стремнин и кротких воркований,
Льстецы… что толку нам в расписанной дороге,
Что довела до беспросветной рвани.
Не видим зла, не разгребаем обреченность,
Слепцы… узревшие времен заплаты,
Одна цена пустых — впросак нести короны,
От века обреченные на траты.
Пока не треснут кожаные одеяла,
Покрывшие и время и пространство,
Бежать нам в глупости рассветные причалы
Из сердца неоплаканного чванства.
Захотелось снова снега,
Захотелось мне зимы,
Жеребёнком чтобы пегим
Мчался ветер сквозь холмы.
А ещё пусть ель искрится,
Та — из детства, ярче всех!
Захотелось мне влюбиться
В луга дремлющего мех.
Пусть Луна расскажет сказку
Над уснувшею землёй
И снежинки на салазках
Мчатся шумною гурьбой.
Тревожу неба тетиву —
Там ангел спит,
И точно счастье наяву
В ладонь летит.
Лыжня проложена сквозь звезд
Пастель миров,
А рядом юркий серый дрозд
Поет без слов.
Мир раскрывался на глазах,
Взрослея ввысь,
Не торопись, придет и взмах
На рост листвы.
Нобелевская речь и нобелевский банкет, приходящиеся на начало декабря, завершают премиальную страду и являются высшим звездным часом для большинства лауреатов.
Весьма немногие, подобно Солженицыну, и в дальнейшей своей жизни являются истинными мужами судьбы. У большинства лауреатов нобелевские торжества — это единственный миг в их жизни, когда мир слушает (или хотя бы должен слушать) те заветные мысли, которые увенчанный премией сочтет нужным сообщить городу и миру.
При том, что лауреат, в общем-то, не обязан сообщать собравшейся публике глаголы вечной жизни или поражать ее ученой сверхмудростью. Известны чисто дипломатические речи. Бунинская речь 1933 года — это краткое выражение аристократической вежливости, благодарность свободе и гостеприимству, выражаемое изгнанником, — и не более того.
Шолоховская речь 1965 года более всего понятна в ключе брежневского наступления разрядки. Испытанный казак партии строит речь дипломатически, сопрягая верность коммунистическим идеям и верность идеалам общемировым, никто не уходит обиженным, а в завершение, как то и подобает, благодарит и кланяется.
Из цикла «Стихи о Балтике-2»
Раушен. Берег моря. Солнечные часы.
Белый песок сочится теплыми струйками.
Вкусен копченый окунь. Прямо с Куршской косы.
На солнце блестит золотыми чешуйками.
Разве такое забудешь? Балтийский рассвет
В окна заглядывал через прохладу парка.
Лучом раздвигал деревья, которым сто лет,
На яблоке желтом рефлекс оставлял яркий
И вернулся назад, туда, где море не спит.
Ритмично стучит метроном. И, в жерле пены
Ты вдруг услышал, как прибой с тобой говорит
О том, что недолговечны башни и стены.
Над пустотою нависая криво,
Вцепясь корнями в трещины камней,
Стоит сосна у самого обрыва,
Не зная, что стоять недолго ей.
Её давно держать устали корни,
Не знающие отдыха и сна;
Но с каждым годом круче и упорней
Вверх — наискось — всё тянется она.
Уже и зверь гордячки сторонится,
Идёт в обход, смертельный чуя страх,
Уже предусмотрительные птицы
Покинули гнездо в её ветвях.
Стоит она, беды не понимая,
На сумрачной, обветренной скале...
Ей чудится — она одна прямая,
А всё иное — криво на земле.
Наступила последняя ночь.
Она будет, как миг, коротка.
Поскорее краем платка
Промокни покрасневшие очи.
Нам дано читать между строк.
В них сокрыта тайна страдания.
Мы восприняли неба дыхание —
Воскресения верный залог.
Не очерчен ли смерти предел
Опустевшими пеленами?
Разве ангел тогда не сидел
На отваленном камне?
Статья Александра Ципко «И снова мания грандиоза»[1] в «Независимой газете», посвященная резкой критике «учения патриарха Кирилла об особой русской цивилизации солидарности», крайне удивительна и в то же время показательна.
Патриарха обвиняет бывший профессиональный советский обществовед и автор книг по теории социализма
Странно, хотя в чем-то даже забавно, что в нежелании «уйти от однозначной христианской моральной оценки Сталина как несомненного злодея» и «апологии колхозного строя» (!!!) Патриарха обвиняет бывший профессиональный советский обществовед и автор книг по теории социализма. Конечно, и Александр Сергеевич порой испытывал некоторые карьерные сложности в советское время, и он, бывало, вступал в конфликт с совсем уж кондовым официозом того времени. Тем не менее, думается, об отрицательных сторонах коммунизма и преступлениях сталинизма Патриарх, который в школе даже не был пионером и дед которого прошел 47 тюрем и провел в заключении более 30 лет, знает никак не меньше Александра Сергеевича. Происходя из священнического рода, будущий Патриарх как служитель преследуемой Церкви узнал все «прелести» советского коммунизма, что называется, буквально на себе и на своей семье. В отличие от Александр Сергеевича, который, хотя и пишет, что «много лет, со студенческих времен (а это было полвека назад), посвятил изучению религиозной философии», но специализировался всё же на историческом материализме и защитил в 1985 году докторскую диссертацию на тему «Философские предпосылки становления и развития учения Карла Маркса о первой фазе коммунистической формации».
Только бы свет Твоих дивных страниц не погас,
Да сохранил меня, грешную, Твой херувим…
Как терпеливо Ты свет возжигаешь для нас,
Чтобы согрелись сердцами люди над ним.
Как одинока свеча возле царственных врат,
Это пришла я к Тебе, чтобы стать мне иной,
Только б женою Лота не оглянуться назад,
Не замереть от сомненья, как столб соляной.
Будем читать мы молитву за третий час,
— Верую! — храмом полупустым пропоём,
Только бы свет Твоих дивных страниц не погас,
В сердце мятущемся, в сердце усталом моём!
Пусть на сонном маршруте особых предвестников нет,
Времена парусами уныло повисли на реях —
Я мечтаю доплыть
до черты, за которой рассвет
Вспыхнет новым светилом, и тёмное сердце прозреет.
Там усталый апостол достанет из волн свой улов,
Серебристые рыбы блеснут одесную-ошую;
Но тогда надо мною исполнится истинность слов,
И отверстое небо вовек ни о чём не спрошу я.
Ночь. Цикады звенят в травяной кузне.
Облепили столбы фонарей совки.
Чёрной глыбой вдали, горизонт сузив,
Выпирают на юг из земли сопки.
В тёмных пихтах тревожно кричат жёлны.
Разорвав в небесах полотно в клочья,
Загорится просвет молодым жёлтым,
Будто солнце оттуда встаёт ночью.
Часто можно услышать заявление каких-нибудь псевдо-библейских сектантов, что «мы-то живем по Писанию, мы библейские христиане, а вы, те, кто называет себя православными, всё время ссылаетесь на какое-то Предание, а ведь еще Иисус обличал предания старцев, имея в виду фарисеев. Получается, что вы, ссылаясь на Предание, сами себя записываете в фарисеи». Этот стереотип противопоставления Писания и Предания, ощущение их почти онтологического различия во многом мешает грамотно организовать противосектантскую полемику. Поэтому попытаемся разобраться, что же такое Предание.
Прежде всего, необходимо подчеркнуть онтологический статус Предания. Само утверждение, что «Иисус Христос нам оставил Писание, и мы по нему живем», уже неверно, так как что-то оставляет тот, кого уже нет. Л.Н. Толстой оставил собрание сочинений, он давно умер, но его сочинения мы читаем и так следим за его мыслью.
Спаситель никогда не говорил, что оставит Свою Церковь. Он сказал: «Я с вами всегда, до скончания века». Он всегда пребывает в Своей Церкви, по слову Своему. Очень важно обратить внимание собеседника на эти слова.
Для всех евангеликов типична идея, что Церковь была вначале, потом исчезла, а в новейшие времена возродилась. Но разве Спаситель говорил: «Я побуду с вами немного вначале, потом Я вас оставлю, а приду в XVI веке с Лютером»? Или в XIX веке с Чарльзом Расселом, основателем секты «Свидетелей Иеговы»? Или с Джозефом Смитом, основателем секты мормонов? Он сказал: «всегда», — и если мы Ему верим, то Его слово непреложно — значит, никакого временного исчезновения Церкви в принципе быть не может. Христос основывает Свою Церковь навеки, и Он в ней пребывает.
Клочья мяса, пропитанные грязью,
В гнусных ямах топтала нога.
Чем вы были? Красотой? Безобразием?
Сердцем друга? Сердцем врага?
Перекошено, огненно, злобно
Небо падает в темный наш мир.
Не случалось вам видеть подобного,
Ясный Пушкин, великий Шекспир.
Да, вы были бы так же разорваны
На клочки и втоптаны в грязь,
Стая злых металлических воронов
И над вами бы так же вилась.
Иль спаслись бы, спрятавшись с дрожью,
По-мышиному, в норку, в чулан,
Лепеча беспомощно: низких истин дороже
Возвышающий нас обман.
Я сижу одна на крылечке, на крылечке,
И стараюсь песенку тинькать.
В голове бегает, кружится человечек
И какой-то поворачивает винтик.
Я слежу вот за этой серенькой птичкой…
Здесь меня не увидит никто.
Человечек в голове перебирает вещички,
В голове непрестанное: ток, ток.
«Это дурочка», — вчера про меня шепнули,
И никто не может подумать о нём.
А, чудесная птичка! Гуленьки, гули!
Человечек шепчет: «Подожги-ка свой дом».
Голова болит из-за тебя, человечек.
Какой вертлявый ты, жужжащий! Как тонок!
Вытащу тебя, подожгу на свечке,
Запищишь ты, проклятый, как мышонок.
Кухонные «стратеги», искренне считающие массированный ядерный удар универсальным средством решения любой внешнеполитической проблемы (даже максимально жесткой, на грани военной конфронтации), крайне недовольны умеренной позицией российского руководства в турецком кризисе. Впрочем, они и прямое вовлечение Вооруженных сил России в сирийский конфликт считают недостаточным. И действия Москвы на украинском направлении их не устраивают.
Но никто почему-то не задается одним простым вопросом. Как вообще случилось, что Россия в один прекрасный день начала не просто активно противостоять мировому гегемону в глобальной игре, но переигрывать его по всем статьям?
Ведь к концу 90-х годов это было государство, в экономическом и финансовом отношении находящееся на уровне стран третьего мира. Внутри страны назревал антиолигархический бунт. Она вела бесконечную и бесперспективную войну в Чечне, уже начинавшую перехлестывать в Дагестан. Наконец, безопасность страны обеспечивалась только ядерным арсеналом (поскольку для проведения сколько-нибудь серьезной операции даже на собственных границах армия не имела ни обученного личного состава, ни соответствовавшей современным нормам техники, флот не плавал, а авиация не летала).
Что за чудо, что за зверь
прилетел и сел на дверь?
Крылья бабочка раскрыла,
Вене голову вскружила
неизвестной красотой:
Ве за ней, как за мечтой
носится, летит сквозь травы —
нет на Венечку управы.
Ах, чудесная нептица,
дай тобою насладиться!
Веня бабочкой бы стал,
если б завтрак не настал.
Дай чуть-чуть укушу —
понарошку,
я собака-кусака немножко.
И собака-играка: как кошка,
я катаю по полу картошку,
мяч гоняю, как мышку
и фишку;
размотаю клубочка излишки.
Синий гусь сильный кусь
не стерпел:
разорвался и прочь улетел.
Мышь порвалась, разорван и лось.
Зашивать все игрушки пришлось.
Будка треснула, словно бокал,
хоть её я совсем не кусал,
лишь охотился в будке своей
на игрушечных разных зверей.
С 5 по 6 ноября 2015 года состоялась XVI конференция Ассоциации писателей Урала. На протяжении длительного времени она является крупнейшим литературным форумом Урало-Сибирского региона, на который съезжаются десятки известных писателей из разных уголков России.
В рамках подобных конференций традиционно обсуждаются важнейшие вопросы современной литературы, проводятся многочисленные встречи с читателями и представителями культурной элиты принимающего региона. В этом году конференцию принимал гостеприимный город Шадринск в Курганской области. На два дня он превратился в столицу литературной жизни Урала и Сибири.
Завершился крупный писательский форум вручением престижной ежегодной Всероссийской литературной премии Д.Н. Мамина-Сибиряка, учредителями которой являются Союз писателей России и Ассоциация писателей Урала. Награждение состоялось 6 ноября — в день рождения Д.Н. Мамина-Сибиряка.
В числе лауреатов православный поэт, клирик Свято-Троицкого храма города Челябинска, протоиерей Алексий Зайцев. Официальная формулировка вручения премии гласит: «За книгу стихов „На пути к Богу“, продолжающую лучшие традиции русской православной литературы».
На ладони мира упала роса,
Словно выплеснув море
в не-вечность,
И как детские птиц звучат голоса,
Капли волн разлетелись
картечью.
Невозвратность для юности —
шаг вперед,
Боль — привычка в чужой квартире,
И спасает от пошлости огород,
Мир в прицеле лежит
теле тира.
Суеверно я «чур» говорю опять,
Ветер сегодня силен и плачет,
Подоконник гремит и мешает спать
В доме на уличе вечных стачек.
У жестокости мира изъят предел,
У толпы одинокой всё дружно:
И кусают и кушают между дел,
Точно так на земле
жить и нужно
