Запели птицы в феврале

В туманной утренней золе,
Нестройною капелью
Запели птицы в феврале —
И как они запели!
Что солнцу — быть, весне — звенеть,
Сиять, расти, струиться!..
Дай, Господи, и мне запеть
Подобно этим птицам.

И не решаюсь постучаться...

Не нарушая тишины,
И не показывая вида
Живет сознание вины,
Переправляя медь обиды.
Уже не плачу ни о чем,
Привыкла к ноше (слава Богу!).
Зачем с котомкой за плечом
Плетусь к знакомому порогу?…
Сильнее память у добра,
Насыщеннее — у печали…
И вы, любимые вчера,
Кем для меня сегодня стали?
А может быть, еще одну 
Добавят в душу каплю счастья?
…И снова я тянусь к окну,
И не решаюсь постучаться…

Закхей

Смогло святое любопытство,
Безгрешный детский интерес,
Сквозь медные пласты пробиться,
Из рыхлой мертвости воскреснуть.

Пусть первые шаги на небо
По мягким веткам пролегли —
Кто оторвался от земли,
Над миром одержал победу.

Кто оторвался от земли,
Вступает в притяженье Света
И пьет на Вечери любви
Из чаши Нового завета.

Социальный инфантилизм

Почему-то людям кажется, что чем больше запретительных мер будет принято, чем больше запретительных органов создано, тем больше будет порядка. А судьи кто? До этого простого вопроса современный (наивный и инфантильный) человек не доходит. Ему хочется, чтобы всё было как надо: чтобы как в раю, а не в аду. Но ведь рай созидается внутренними усилиями, даже социальный, который суть утопия. Хотя, конечно, утопия лишь отчасти, ибо советский опыт красноречиво свидетельствует, что сравнительно справедливое общество может быть построено в реале.

Запретительные меры в несправедливом обществе приводят только к нагнетанию напряжения и ещё большей несправедливости. Внешние меры контроля — путь насилия, и на верху пирамиды — не боги, к сожалению. Неужели русский человек мечтает о несвободе, тоталитаризме и терроре? Нет, он просто верит в справедливую вертикаль власти. Насколько эта вера оправдана в нынешних условиях — другой вопрос.

Вертится человек винтиком в социальной машине, и машине только того и надо. Самому человеку тоже кажется, что система работает на него и для него. Но так ли это?

Наше представление о «правильной» благодаря запретительным мерам жизни — утопия куда большая, чем мечта о справедливом общественном устроении.

В каком-нибудь безгрешном феврале

В каком-нибудь безгрешном феврале,
Дочитывая писем заклинанье
Людей, меня любивших на земле,
Учуять строк весеннее дыханье.

Увидеть вдруг луча скользящий свет
По тусклым фотографиям без срока,
По лицам тех, которых больше нет,
По рже крестов, застывших одиноко.

Склониться к островкам былой любви,
Какая бы кручина не достала.
Услышать это жгучее: «Живи!»,
И просто жить, а что ещё осталось?

Привольное глаголье тишины...

Привольное глаголье тишины,
И выкрикнуть, как будто снова одичать,
Мы здесь идем пока с тобой одни,
И завиток листвы раскрылся помолчать.
Обетование черпаю рек,
Глаголы мира на устах лежат венцом,
Здесь проходил Господь и имя рек,
А там вдали война и пули со свинцом.
Вокруг дорог кварталы и листва,
Я перекати-поле — солнцем закаляй!

Сретение

Мы тоже, как когда-то Симеон,
Услышали о Деве и не верим:
Как из утробы девственныя Он,
Христос и Бог стучится в наши двери.

А может это Сретенье и есть
То главное событие, в котором
Почувствовав спасительную весть,
Мы избежим посмертного позора?

Пусть праведными в жизни нам не стать,
Но, может быть, сегодня нас коснется
Той самой — детской — веры Благодать,
Среди зимы духовной — лучик солнца.

«И день обязательно настанет» — О книге Александра Донских «Родовая земля»

Сегодня всё чаще можно услышать рассуждение о том, что русская литература умерла, и что всё лучшее, что было создано в ней, осталось в 19-м и 20-м веках. Между тем, и в наше время создаются произведения, которые могут занять достойное место в ряду русской классики.

Роман не только ставит вечные вопросы — в лучших традициях русской классики, — но и даёт ответы на многие из них: ведь за последние 100 лет сама жизнь, расставив точки над i, ответила на многое из того, что так волновало наших соотечественников в позапрошлом веке. 

Автор наводит читателя на размышления о том, как разлад постепенно проникал во все сферы русского мира, как готовилась и удобрялась почва для принятия людьми общественной катастрофы, и существенную роль в этом разладе сыграл слом векового жизненного уклада и традиций, и — что самое страшное — потеря веры. В справедливой заботе о хлебе насущном, людей всё больше завораживала погоня за материальными благами, увлечённость земным, ложная идея построения рая на земле. Постепенно, поколение за поколением впитывали в себя яд русские люди, не замечая его разрушающего действия, а когда рвануло — оказались не готовыми противостоять злу.

Плачущее небо

Над лесом небо потемнело
И дождь зашелестел в листве.
Стекая с веток неумело,
Пошел кругами по воде.
Всю ночь стучал по нашим крышам,
Но не открыли люди глаз.
И вряд ли кто-нибудь услышал,
Как небо плакало о нас.

Мелькали пузыри на лужах,
Бежали вдоль дорог ручьи.
Проснулся город неуклюжий
И взялся за дела свои.
И дождь пошёл ещё сильнее,
Но не подняли люди глаз.
Себе все под ноги глядели,
А небо плакало о нас.

Когда же небо прояснилось
И побелели облака.
Зонты на улицах закрылись,
Гром прогремел издалека.
Мерцали вдалеке зарницы,
Едва заметные для глаз.
И лишь о том кричали птицы,
Как небо плакало о нас.

Февральские думы

Я помню дни, растраченные зря,
Когда зима за окнами крепчала,
И ни к чему меня не вдохновляло
Морозное дыханье февраля…

Что может быть мучительней, чем жизнь,
В которой ничего не происходит,
И плоти зов в тупик страстей приводит,
И сердце, охладев, не рвётся ввысь.

Что может быть блаженнее, чем смерть, —
Когда душа в заветный Рай вступает,
Когда Отца наследство обретает,
Оставив бренных странствий круговерть.

Ночные прогулки

Всё дальше мой город, всё тише
Особый дорожный уют.
И мысли, как серые мыши,
Галопом из сердца бегут.

Хрустят деревенские булки
С вареньем густым по рублю.
Такие простые прогулки,
Я больше и больше люблю.

Пусть давит звонок телефона,
Пусть встречные слепят лучи.
И взгляды смазливых девчонок
Призывно глядят из ночи.

Промчимся легко, словно ветер,
И булки свои дожуём.
Как будто одни мы на свете —
Дорога и друг за рулём.
 
 

Страницы