Омилия

Есть у России заступник смиренный:
Савва,  молитвенник наш преподобный,
Душу омывший слезой умиленной,
Стаду Христову наставниче добрый.

Следовал Савва духовно учителю:
Сергий* давал все ему наставления,
Сергий и Савва в небесной обители,
Молятся ныне о нашем спасении.

Он основал на Стороже** обитель
Вскоре, по просьбе князя Георгия***,
Савва и ныне ее покровитель,
И чудеса там случались премногие.

Помнят те стены французов нашествие,
Храм разорить басурмане задумали,
Но сохранил монастырь свой от бедствия
Савва святой… Как-то ночью безлунною

Савва явился вдруг их предводителю
Италиянскому принцу Евгению****,
Очень просил оградить от грабителей,
И обещал он в сраженьях спасение.

Утром, увидев икону святого
В храме, Евгений ему поклонился,
Просьбу исполнил, и вскоре живой он
И невредимый домой возвратился.

То рассказал его сын в назидание,
Он к нам приехал к мощам приложиться,
Чтобы исполнить отца завещание,
И преподобному здесь помолиться.

Размах крыла — он важен для полёта:
размах от сердца
иль размах от зада.

Махающего, знаем, ждёт награда:
для сердца
или же для зада.

Размах крыла — решающий в полёте:
кого зовёте вы —
туда и приплывете,

откуда черпаете
вдохновенье —
туда и принесёт
судьбы теченье.

Размах крыла —
он
важен для полёта.

Подходя к дому, Ивакин заметил, что окна его квартиры ярко освещены. Значит, Инна уже вернулась с работы и привела из детсада Сашку… Что ж, в этом нет ничего удивительного: на дворе уже седьмой час вечера. В эту пору они обычно ужинали. Николай ускорил шаг. Наверняка, Инна с Сашкой ждут не дождутся его возвращения. Вот только стоит ли объяснять жене, почему он пришел домой так поздно? Может, отделаться банальным объяснением: «задержался на работе»? Хотя почему бы не сказать Инне правду? Она поймет — муж не мог поступить иначе. Но, разумеется, он утаит от нее свои страхи и подозрения. Не стоит понапрасну беспокоить Инну — в конце концов, все это может оказаться лишь плодом его воображения, цепочкой случайных совпадений… если бы только эта цепочка не была на удивление стройной, словно вышедшей из-под рук какого-то зловещего умельца…

Для нашего блага, для нашего счастья давайте
дадим себе обет, что с сего дня, от сего часа, от сей минуты,
мы будем стараться любить Бога уже выше всего
и исполнять Его святую волю!
прп. Герман Аляскинский

Дедушка Герман жил в лесу среди огромных елей и векового мха. Деревья спасали от сильных шквалов ветра, обрушивающихся на Еловый остров со стороны океана. А мох помогал сохранить тепло в небольшой лачужке, построенной ему молодым и крепким иноком Иоасафом, что из русской миссии, когда тот навещал его в первое лето. Мох лежал теплым ковром на полу его маленького домика внутри, мох покрывал зеленым покровом крышу снаружи. Оттого домик сразу и нельзя было отличить от обыкновенного холмика, коих в лесу хватало.

В путях земных ещё не обессилив,
Питая верность с нежных детских лет,
Моя душа принадлежит России –
Держав иных её не манит свет.

Мне здесь дано начать судьбы дорогу,
Вобрав навек тепло родимых мест,
Служить Руси плодами дел и слогом,
Во дни скорбей не бросив Божий крест.

Служить Руси, храня любовь и память,
Представить счёт не смея дерзко ей.
Иначе как пред Господом предстанет
Моя душа, избравши тлен страстей?

А кто стыдится быть России сыном,
Кто видит только грязь, ошибки, гнёт…
Кто угождал – Руси стрелявшим в спину, –
Тот слишком низко мыслит и живёт.

Хранит Господь: ещё не обессилив,
Питая верность с нежных детских лет,
Моя душа принадлежит России –
Держав иных её не манит свет.

2.12.2010 г.

Где-то в царстве-государстве
(Близком ли, далёком)
Триста лет стоит чудесный
Царь-дворец высокий.

Малахитовы палаты,
Окна расписные,
Львы гранитные у сада,
Будто бы живые.

А в палатах тех богатых
Молодец прекрасный
Изводился горемыка,
Тосковал несчастный.

Матушка-царица в горе,
Царь-отец в волненье,
Нет во царстве том покоя
Даже в воскресенье.

Сверкает радугой негаснущей над нами
Венец Божественных чудесных дарований,
Но в нем не каждому становится заметным
Жемчужный бисер тишины новозаветной.

Умы и прежде посещало вдохновенье,
И в тишине являлись дивные творенья.
До Рождества Христова тишина молчала,
А с Вифлеемскою звездою зазвучала.

Когда Спаситель наш молиться удалялся,
Весь мир таинственно за миг преображался.
Росою травы на закате умывались,
И отблески зари к стопам Его склонялись.

Душа коварная лобзаньем предавала
Учителя врагам. Безмолвно ночь стекала
С оливковых ветвей на плачущую землю,
И скорбь нежданная была по всей вселенной.

Когда рука солдата гвозди в Крест вбивала,
От боли тишина неистово кричала.
Спешила смерть победу праздновать особо,
Но просчиталась: Иисус воскрес из гроба.

Рассвет вершины неба озарил покоем,
И воздух радостью Божественной напоен.
Грядущий день стучит лучами в стекла окон
И возвещает миру о любви святой, высокой.

14.12.2011г.

Декабрь. Дождливо. Несерьёзно
Зима пришла, не торопясь.
И по ночам уже морозно,
А днём плюс восемь, лужи, грязь.

И небо землю то и дело
Кропит водою с высоты.
И скука прячется умело
Под разноцветные зонты.

А может я всё перепутал
 И, сданный временем в ломбард, 
В озябший город почему-то
Неряшливый ворвался март…
2011

Две пожилых женщины на лавочке у подъезда. Они сидят неподвижно на плоских поролоновых подушках, в теплых пальто и шалях, и глядят вперед, на искрящиеся сугробы двора. Одна, не поворачиваясь, громко произносит какую-нибудь фразу. Другая, так же глядя вперед, ей отвечает. Они не смотрят друг на друга – нагляделись за много лет.
Одна из них – Ангорьевна. Вообще-то ее зовут Анна Григорьевна. Но имя обкаталось на языке соседей от частого торопливого произнесения и получилось слово, в котором чудится что-то мягкое и теплое – ангорское. Ангорьевне это слово к лицу: ее взгляд, полные щеки, улыбка - мягкие и теплые, рядом с ней всем делается уютно и не хочется торопиться..

Практика у Вани – студента педагогического факультета – закончилась досрочно. В летнем оздоровительном лагере он, работая вожатым, особо не надрывался. Поэтому начальник лагеря пообещал Ивану троечку за практику и тактично попросил ехать домой.
Домой Ваня не поехал – ему хотелось отдохнуть от ежедневных домашних скандалов, а отправился в гости к тетке, которая была младшей сестрой его матери. Позвонив, он предупредил о своем приезде, а часа через три был уже на месте. Светлана, так звали тетю, племяннику сначала обрадовалась. Но через два дня она и вся ее семья уже стали тяготиться незваным гостем, который только и делал, что смотрел телевизор, сидел за общим компьютером или с плеером лежал на диване. Да еще выходил покурить каждые полчаса. Чтобы хоть как-то его растормошить, Света решила съездить с племянником на дачу. Тем более, что уже созрела малина и ее срочно нужно было собирать.

Под утро, сон нарушив тонкий,
Меня незримо кто-то звал.
И голос был, как у ребёнка,
Он мне доверие внушал.

И, растворяясь в этом звуке,
Не понимая – сплю,не сплю,
Куда-то вверх тянулись руки
И мне казалось – я в раю…
2011

Образ –
Один из братьев и простых рыбарей.
Это –
Подарок батюшки – апостол Андрей.

Утро,
Свеча зажжённая, слова тропаря.
Радость
Необъяснимая, среди декабря…

Завтра –
Проблемы вечные, возня, беготня.
Ныне –
Святая память отрезвила меня.

Патрос
И злой правитель городской – Егеат.
Город,
Где ученик был, Первозванный, распят…
2011

 Есть в мудрости особый строй и лад,
Он с памятью времен мирских замешан,
И путь приоткрывает в Вечный Град,
Дорогой той идет и свят, и грешен.

Есть в таинстве прозренья яркий свет,
Что дух укутывает в звездное молчанье,
В нем всяк смирен приобретет ответ
На боль свою и тяжкое страданье.

Есть в Имени Одном живая суть,
Она одна над мудростью людскою
Поставлена - заблудшего вернуть
В чертоги вдохновенного покоя.

И правда сути той открыта и проста
Во всем она объемлет жизни время,
Принявший в сердце Господа Христа-
Снесет любых страданий злое бремя.

Восторги сопутствуют мраку
И утром и солнечным днем.
За право на бодрость готовы на драку
И челюсть любому свернем.
Бодримся же мы по науке:
«Я – солнце! Я – космос! Я – бог!».
Бодримся за делом, бодримся от скуки,
Вдыхая космический смог.
Внушенье и самовнушенье –
Вот два вековечных столпа.
Жизнь наша – дорога, жизнь наша – броженье,
А бодрость – всему голова!
Бодры колдуны и масоны,
Бодры короли и шуты,
Бодры богачи, их костюмы, кальсоны,
Авто, секретарши, коты.
Мы сами – вселенские судьи,
И поднят высоко наш рог!
Подумайте, как не бодриться нам, люди,
Отвергшим понятие «Бог»?

- Ты на луг спешишь опять? -
Муха у пчелы спросила.
- Только не могу понять,
Чем цветы тебе так милы?

Знаю место я сытней,
От него все – в восхищенье,
Там занятней и теплей,
Днем и ночью – гам, веселье!

Ты лети за мною вслед,
Вон – вдали жужжат и пляшут,
Собран там весь высший свет,
На помойной яме нашей.

- Но привыкла я к цветам,
Чтобы все благоухало…
Нет, не по дороге нам, -
Пчелка кротко отвечала.

                ***
Размышляю неспеша:
Муха иль пчела душа?

(Первоисточник притчи: проповеди протоиерея Валериана Кречетова)
 

Тихо у кладбищенской ограды,
В сердце подозрительно-минорно.
От могил печального парада
Горько льются слёзы непритворно.

Шелестят берёзки вдоль аллеи,
К высохшей земле всё ниже плечи.
Я на небо глаз поднять не смею,
Время успокоит, но не лечит.

Тут свой шаг заканчивает гордость,
Исчезает зависть незаметно.
Здесь не помнится людская подлость,
И вопросов куча безответных.

Зажигаю свечи неумело
И смотрю на фото виновато.
Ждёт моё издёрганное тело
Вырытая яма и лопата.

Господи! Как сложно всё и просто,
Тянет прошлое пудовой гирей.
Я псалом открою девяностый
И утешусь строками псалтири.
2011