Омилия

Моему брату было лет пять, когда он поругался с дедушкой. Казачья кровь: упрямым и своенравным он был всегда. В сердцах заявил деду:

— Дурак!

Сам дед был донской казак, от него эти качества и достались внукам. В угол ставить мальчишку он не стал, а строго заявил:

— Все! Пока не извинишься, я с тобой разговаривать не хочу. Ни одной сказки тебе больше не расскажу…

Вся семья целый день уговаривала братца извиниться. Но его упрямство было сильнее. Он держался до вечера, и лишь когда стемнело, подошел к дедушке и виноватым голосом пролепетал:

— Дедушка, прости меня, пожалуйста! Я БОЛЬШЕ НИКОМУ НЕ СКАЖУ, ЧТО ТЫ ДУРАК…

Дед был растроган. Он простил внука, и долго думал:

«А что же он мне такое сказал-то?!»

Смеялась вся семья.

Женился ноутбук на аккумуляторной батарее. Выбирал самую-самую: высококачественную, высокопродуктивную, высокоэффективную, с большим внутренним объёмом и потенциалом. И всё для того, чтобы питала она его как можно лучше и как можно дольше. Без подзарядки. Не любил ноутбук отвлекаться на всякие там подзарядки, считая их батарейкиным вздором.

Так они и жили: ноутбук питался всем на зависть, а батарейку свою не подзаряжал. «И так хорошо работает», — думал он, занимаясь своими ноутбуковскими делами. А батарейка попискивала иногда, подмигивала, надеясь вразумить своего супруга и направить его на путь истинный. Мол, и я нуждаюсь в питании, несмотря на то, что я — батарейка. Но писк её поглощали равнодушные предметы, разбросанные по дому, и пустота.

Не маяться и, всё как есть оставить,
Не слушать всех кто «против» и кто «за»,
Куда-нибудь с утра себя направить,
Пока ещё блестят мои глаза.

Отправиться до лесу по щебёнке
Да к Генчику заехать по пути,
Он умер, этот Генчик от «палёнки»,
Сказать ему последнее «прости»…

И поклониться низко ветерану,
Что каждый день у паперти сидит…
Не мне судить: больной он или пьяный,
Но, если просит, значит позабыт…

А жизнь – не биография в анкете,
И мир стоит всем бедам вопреки,
Пока ещё живут на белом свете,
Поверившие в счастье чудаки!
2012

Брюссель забавный город. Вроде большой, но очень спокойный. На Гран-пляс, центральной площади, снова выложили огромный герб королевства. Все цвета – из цветов. В аккуратных горшочках. Несколько дней простоят, на открытки попасть успеют. И туристов удивить.

Но было в Брюсселе что-то странное. Он большой, но слегка неопределенный. Город расположен на фламандской территории, но говорит по-французски. Суеты особой на улицах не видно. Неподалеку, через пролив – Англия. На севере – Голландия. На юге – Франция, сзади Германия подпирает. Сверху дождик капает.

Дождь и сейчас тихо и вкрадчиво капал мне на макушку. Шапку я не взял. Как обычно. Может быть, именно поэтому я решил забежать в одну из кондитерских. Они здесь бывают забавными: маленькая шоколадная фабрика и магазин в одном помещении. В одну из этих лавочек я и зашел. Спросил по ошибке конфеты конкурирующей фирмы, едва ноги унес. Конкуренция.

В нашем доме есть такие люди,
У которых всё всегда стабильно:
Вовремя проплаченный мобильник,
До краёв набитый холодильник.
И «Боржоми» в фирменной посуде
По утрам из чашечки фамильной…

И одеты стильно и по моде
Всякий раз в одежды непростые.
И живут не так, как остальные,
И при встрече – вежливо-скупые,
Им кивнёшь, тебе ответят вроде,
Но глаза, глаза у них пустые…
2012

Что за странное название: «Элмерс Энд»? Просто станция в графстве Кент. Красно-серые дома из сырого кирпича. Совсем как на соседней станции, или на станции после нее.

Но мне было нужно именно сюда. По крайней мере, так значилось в листочке с адресом. Я сошел с электрички, вышел на тихую улочку, свернул налево. Потом, подумав, направо. И снова направо...

Минут через пятнадцать блужданий по однообразным лондонским улицам, я подошел к нужному мне двухэтажному дому, примостившемуся в неприметном тупичке. Пабов или магазинов на этой улочке не было: типичный спальный район. От одного взгляда на него нормальному человеку хотелось спать.

Маленький палисадник, две магнолии. Розовые цветы. Белые рамы окон. Я неуверенно подошел к дверям и нажал на звонок. Первая дверь была просто стеклянной, но вторая – тонированного стекла. Шагов за дверью я не слышал, видеть ничего не мог. Первая дверь открылась бесшумно, худой господин в сером пиджаке вышел и распахнул вторую
- Добрый день, я от Рассела…

Человек предполагает, а Бог располагает. Люди творят нечто по замыслу прекрасное, но потом в страхе отшатываются от того монстра, который вышел из рук их. Или, наоборот – хотят развалить все до основания, но в результате лишь расчищают стройплощадку для проекта будущего.

Одним словом, человек никогда не достигает того, чего хочет. Тем более что он редко знает, чего, собственно, хочет.

Так возникают праздники, имеющие одну цель при возникновении и по прошествии времени удаляющиеся от этой первоначальной цели в сторону противоположную. 8 Марта – одно из таких событий.

Где память о «маршах домохозяек»? Где борьба за общее избирательное право? Где попытка превратить женщину в товарища и страстное желание сего «товарища», чтобы на него не смотрели с искрой желания, но лишь крепко жали ему руку и хлопали по плечу?

Вся чушь сия, как пена слезла, и осталось желание женщины быть женщиной, при согласии мужика хоть изредка признавать за ней это смиренное и естественное право.

Красочная ярмарка из цветов живых –
Жёлтых, красных, розовых, белых… да, любых!

С пёстрыми тюльпанами кисточки мимоз
И букеты царственных, величавых роз.

Принесли с нарциссами полное ведро…
Ароматов ярмарка… переход метро…

На снегу проталины, но весна грядёт,
И преображается в марте женский род.

Прячут за букетами блеск счастливых глаз,
Радуются солнышку, будто в первый раз!

08.03.12

 Наполнен бурей край пустынный,
Исполнен грусти волн прибой,
Пространство моря и доныне
От бурь рождает свой покой.

Пространство мира в море тонет,
В твоих глазах их отблеск спит,
Там над волнами синь обронит
Остатки света. Даль скорбит

Рассветной краской, ожидаю
Извечной тайны красоты,
Но мир стареет, облетают
С дерев упавшие листы.

Когда-то шел по миру нищий,
Что не искал земных дорог,
Мне не дано того. Отыщешь
Быть может, ты, что он не смог.

Как незаметно вскрылась вечность,
И не объят был свет во мгле,
И замедлялась быстротечность,
Чтоб мы успели на земле

Найти друг друга. Плачет море,
Взрываясь бурей. Бьет волна.
Тебя касаюсь, тает горе,
Слабеют волны. Не познать

Того, что было, есть и будет.
Мы лишь в любви найдем с тобой
Секунды вечности. Не судят
Над морем мир, где жив покой.

Всем женщинам-христианкам посвящается…

Кто из нас, девочек, хотя бы раз в жизни не досадовал, что она не мальчишка? Особенно придя в храм. Нет, правда, мальчишкам можно и брюки носить, и ходить с непокрытой головой, наш же удел — платки и юбки. Им в любой день разрешается прикладываться к иконам и причащаться, нам же периодически приходится прятаться в притворе, боясь осквернить святыню. Им разрешено даже входить в алтарь, а некоторые получают благословение и на принятие диаконства или священства; мы — на алтарь смотрим через Царские врата, а о том, чтобы служить в сане нам и помыслить нельзя.

Зачем поэту тяжкий груз регалий?
Ценней таланта светлого печать, –
Когда б стихи не только ум питали,
Но для души могли опорой стать.
………………………………………
Пока не дружишь с Истиной святою
И без любви в людские смотришь лица,
Пока не блещет сердце чистотою, –
В стихах твоих добру не воплотиться.

Когда тебя не манит отблеск Неба,
А внешний лоск, подобно хлебу, важен,
Когда в гостях у вечности ты не был, –
То как тогда другим о ней расскажешь?

Когда ты сам игре страстей послушен,
Смирился с тем, что нерадив и грешен,
Когда познать свою бессилен душу, –
То как тогда чужую ты утешишь?

Беда, когда поэт враждует с Богом,
Ведь стих – не только самовыражение,
И мастерство не только в силе слога.
Нельзя забыть про сердца очищенье.

10.12.2010 г.

Плоды гинкго резко и неприятно пахнут. Горелым маслом. Внешне на вишни похожи, или на желтые сливы мирабель. Только пробовать их на вкус не хотелось. Уж очень дерево странное. И плоды необычные.

Дерево – ровесник динозавров. Я много раз проходил по этой аллее, не подозревая, что эти скромные деревца и есть те самые гинкго. Листья у них были странные, похожие на недоделанную карточную масть. Крестовую или бубновую? Не знаю, может, и пиковую. Но больше всего лист гинкго похож на две половинки разорванного посередине веера. Считается, что именно листья гинкго обладают рядом целебных свойств.

Смертельно раненая птица,
я не могу летать.
Молчу. Убитая словами,
обречена
          молчать.

...Но
разбивая отраженья
                        кривых зеркал!
Опровергая откровенья
                        застывших скал!

Ныряю в озеро святое,
в его лазурь,
где нет времён, а только — вечность,
и я вне бурь.

Вновь облекаюсь в постоянство
нежнейших лир:
здесь православное пространство —
Любовь и Мир.

«Се, стою у двери и стучу…» (откр. 3:20)

Кипела пагубная смесь
Обид, разбавленных тоскою.
Я не хотел ни пить, ни есть,
Но Ты пришёл и успокоил,
Испепеляя всякий страх
Любовью самой настоящей…
И причастил меня монах,
А мне казалось, я – пропащий…
2012-03-07

6 марта - день почитания Козельщанской иконы Божией Матери

Снова жду я поездку в обитель сестёр,
В храм души – монастырь Козельщанский.
И чем ближе поездка, тем жарче костёр,
И тем ярче души моей краски!

Почему? Потому, что нельзя обмануть
Своё сердце, что ищет покоя,
Свою душу, что часто не может уснуть
От того, что убита тоскою.

Этот маленький рай на Полтавской земле,
Как магнит, притяженье имеет.
Как оазис в пустыне, как лучик во мгле,
Всех, кто ищет тепла, отогреет.

Матерь Божья Мария покров Свой святой
Над обителью сей распростёрла.
И заботой Своей Материнской, живой
Всем насельницам слёзы утерла.

Эти души святые пошли за Христом,
Мир оставили без сожаленья.
И не ропщут они, и довольны крестом
Под названьем: любовь и смиренье.

Труд нелёгкий у них и душе, и рукам,
Всё с молитвой творят непрестанной.
Хоть закрыты от мира – добры они к нам,
Даже если визит наш нежданный.

Гласит пословица в народе:
"Кто сыт - голодному не брат".
Он праздно дни свои проводит,
Застольям несказанно рад.

Идёт, наевшись, из трапéзной –
Да где ж тут алчущему внять?
Он не умеет сострадать
И не желает быть полезным.

Он тот, кто в жизни заблуждаясь,
Земным богатством наслаждаясь,
Как в неге, в роскоши живёт, –
Счастливей всех за годом год.

В нём каждый день душа черствеет:
Не видит он вокруг себя
Тех, кто от бедности скорбя,
Кусочек лишний съесть не смеет.

Расплаты день придёт – и вам
Платить придётся по счетам!

Кто крепок телом и не знает,
С которой сердце стороны,
Здоровьем мощным обладает,
Кому лекарства не нужны,

Тому не нужно тратить время
На посещенье докторов.
Не сознаёт, что он здоров,
Болезней он не знает бремя.

Здоровье он ценить не может,
Ничем больному не поможет.
Но времени обычный ход
Его к реальности вернёт.

Вот в темнице Ты, Господь. Вот в темнице…
Через пропасти веков вижу лица.
То неверие на них, то страданье,
То бичующих холопов старанье…

Что за вера у людей подзаконных?
Как безумие толпы мне знакомо:
Линчевать, колесовать, уничтожить…
Рев безумный — рык зверей. Дух безбожный…

В наше время тоже воют неплохо,
Не заметно, что другая эпоха
Ты, Иисусе, всех простил, даже этих.
Сквозь оковы тьмы и зла лик Твой светел…

Вот снова делят землю по частям
Три карлика с безумием в зрачках,
И мальчики шагают по костям,
И город вырастает на костях.

Я вижу: в этом городе живет
Убитый неоплаканный народ,
И время в нем с простреленным лицом
По улицам гуляет мертвецом.

Я вижу вместо пыли всюду прах,
И в жилах у меня не кровь, а страх,
И легкий вздох в бездушной тишине,
Как пуля, пробивает сердце мне.

И мысль моя лепечет странный бред,
Что мы не родились, и жизни нет,
Есть колебанье страсти в веществе
И тайная мольба о Рождестве.

Проснуться бы, испить воды живой,
Зажечь скорее лучик восковой
И попросить в молитве об одном,
Чтоб страшный сон остался только сном.
 

Уйти легко, забыть нельзя
О том, как искренне дружили.
Я благодарен вам, друзья,
Но не дай Бог, чтоб вас забыли.

Ужель и вправду всюду мрак,
Осталось врать и лицемерить?
На деле, в жизни – всё не так,
Я не хотел бы в это верить!

Так видно сверху суждено:
Друзей надёжных единицы,
А вот приятелей полно,
Но что им я? Они как птицы:

Покормишь, чуть ли не с руки, –
Позволят даже прикоснуться.
Склюют последние куски
И улетят, чтоб не вернуться…

И я с тоской смотрю вокруг,
И, замыкаясь на Распятом, – 
Кровавом деле наших рук,
Иду за Ним, к Нему, ребята…
2012