Омилия

Осень, как ты на ту похожа,
Как похожи реснички елей…
Помню, с ней мы напевом сложным
Колыбельную вместе пели.
Я тогда была чуть моложе –
Ненамного –  на миг, не боле…
Только та не была тревожной,…
Что ж ты нынче тревожишь болью?!

Оттого ли, что скрыла память
Колыбель дождевой завесой…,
А дитя, возмужав летами,
Предстоит пред Дорогой Крестной?
Так давай же ему поможем –
Путь молитвой святой устелем.
Осень, ты же на ту похожа,
Как похожи реснички елей!

Отвечала на просьбу мне
Осень слёзною россыпью:
Укрепи его, Господи!
Сбереги его, Господи!
И в два голоса с Осенью:
Помоги ему, Господи, –
Счастья позднего лучику света
Дай благая и многая лета!
 

Видишь - рушится мир...Оседают уставшие своды
И небесная твердь превращается в звёздную пыль...
Этот мир недостоин божественной, личной свободы -
Всех измазала равно мещанства болотная гниль.

Мы смеялись над Чудом, не верили в тайны Творенья...
Бутафорские стены - антураж омерзительных сцен...
Оставляем в наследство сменяющему поколенью
Лишь дизайн упаковок, анализы курсов и цен...

Поздравительные речи,
Восклицательные знаки,
Шумный звон – хрусталь наречий –
Вы не любите – я знаю.

Вам спокойней в тихой келье,
Где псалом пятидесятый
Тих, как светлый плач капели,
Как поклоны пред Распятьем.

Седовласый архиепископ неспешно листал календарь, а я, недавно рукоположенный дьякон, стоял перед столом, склонив голову. Решалась моя судьба. Наконец владыка Амвросий определился и сказал мне: на Воздвижение готовься к хиротонии. Приедешь днем 26, послужим чин Воздвижения Креста, переночуешь в епархии. И, благословив, отпустил диакона Андрея на приход.

Приход, на котором служил я, был очень интересным. В будущем — Успенский мужской монастырь, а в те времена — приход с. Кузнецово, был очень необычен. Вокруг известного схимонаха Симона (Ширяева) собралось немало искренне стремящихся ко спасению людей. Некоторые из них, как, например, настоятель схиигумен Викторин (Кривоногов), уйдут вслед за схимонахом Симоном, другие же будут бороться с его тоталитарной сектой.

Я знаю — сейчас перерыв,
И временно слёзы не льются.
Янтарный свой глаз приоткрыв,
На мир смотрит лунное блюдце.

Я знаю — и это пройдёт,
Забрезжит заря на рассвете.
Всему есть свой строгий черёд —
И горькой еде, и конфете.

Древний берег Эвксинского Понта,
Окрылённая небом Кубань
Русь хранит, упирая хлеба
В необъятную высь горизонта.

Из историй твоих, из азов я
Благодарной душою вдохну
Плодоносных садов глубину,
И лиманную тишь приазовья.

Из старинных усвою рассказов,
Как стремленье славянских долин,
В журавлиный пристроившись клин,
Озарило надменность Кавказа.

Что-то шепчут мне жёлтые кроны,
Обнимает тропинку листва,
И бреду я походкой неровной,
И ищу не грибы, а слова.

Бьётся дятел в дубовую вечность,
Стынет речки свинцовая гладь,
За деревьями прячется вечер,
И вдали рыбаков не видать…

Соберу разноцветную осень,
Постою одиноко в тиши,
Трав душистых закат мне накосит
И излечит усталость души.
 

С белым голубем в старом конверте
Я отправлю свои монологи
И умру. Но, не ведая смерти,
Я вернусь по обратной дороге.

Возрастёт погребенное семя –
Проживу всё минувшее снова:
Каждый день, из которого время
Выносило застывшее СЛОВО.

Каждый вечер, когда я словами
На стекле рисовала узоры.
Я шептала, я просто губами
Превращала лохмотья в камзолы.

Муза часто водила по гротам, -
От суетного мира спасала.
Я молчала всё время, но что-то
Мне стихи на тетрадку бросало.

И сегодня уставшие руки
Собирают послание в вечность:
Жизнь моя – в сочетании звуков,
В каждом слове, упавшем на плечи.

Растележился правобережьем
Современный царю Арифарну
Град степной, цитадель порубежья,
Верный щит от угроз янычарных.

Как и я, с разной кровью знакомый,
Ей обязан красою туземной -
Образован отцом казаком и
Изволеньем этнической немки.

Доброволье... Мой город великий,
Попадая в ухабы и ямы,
Защищаясь, белел, как Деникин
И, увечный, краснел Полуяном.

Не разбитый судьбиною горькой
Ныне пашешь конягой чубарым.
Зря ли стал для страны хлебной коркой,
Семижильной столицей аграрной?

Краснодар, по тебе моя радость
Разливается смехом бесштанным,
Светлой грустью скользнёт по оградам
И притихнет на кроне каштана.

Стаи туек в полуденном зное
Освежающе каплеобразны.
Перед гостем горжусь выходною
Пешеходностью улицы Красной.

Взрощен плёткой казачьего «любо»,
Краснодар созревает по лету
Алой спелостью яблока юга
На ладонях кубанских рассветов.

Ты не плачешь - высохли глаза,
за день голова вся стала белой.
По годам еще ты молода,
но страданья иссушают тело.
Ты сидишь, сама едва жива
у холма, где спять святые дщери -
младшая Любовь, Надежда, Вера -
ты сегодня здесь их погребла.
Не скорбишь, ведь души их в раю,
в небо улетели словно птицы
три сестры, три Божиих голубицы,
молятся сейчас за мать свою.
Через три денька тебя найдут
бездыханною у сей могилы.
"Исстрадалось сердце у Софии" -
скажут люди, тяжело вздохнут
и тайком, когда наступит ночь,
похоронят рядом с дочерями...
Вера, Наденька и младшая Любовь
тебя ждут, тебя они встречают.

Ты грустишь сегодня, осень,
Теплым, ласковым дождем.
Ты грустишь о небе в просинь.
Ты о нем, да я о нем.

Не уносит листья ветер.
Так спокойно на земле
В этот тихий, поздний вечер,
Что не хочется в тепле

Комнат сумрачных сидеть,
Обнимая милый плед,
В окна грез былых смотреть,
Где меня давно уж нет.

Ухожу вдыхать блаженно
Золотой поры искусство -
Без прикрас и вдохновенно
О своих поведать чувствах.
 

        2005г. "Стопами любви"

Поэзия и Вера - два коня...
И как я жил без них - не понимаю.
Один - на прочность пробует меня...
Другой - мою гордыню укрощает.

И я, как жеребёнок, между них
Готов скакать до самого рассвета!
Нет разницы - молитва или стих...
Когда и здесь и там - так много света!

Смиренный монах жил когда-то
В простой монастырской избе.
Смиреннее не было брата,
Насмешки сносил на себе.

Терпел он обиды и скорби,
Болезни, недуги терпел.
Он будто бы в бедственном море
Слезой раствориться хотел.

Ему удивлялись монахи –
Как сúлен он духом средь них –
Кто в зависти, кто в Божьем страхе,
Кто в праведных думах своих.

На свете жили верные друзья -
Делили радости и горе пополам,
Им домом был величественный храм,
А путь спасенья – главная стезя.

Когда один в унынии роптал,
Другой ему опорой становился -
С его бедой на поле боя бился,
И друга словом верным утешал.

Был первый друг – ревнителем закона,
Всё соблюдал - каноны и посты,
И ради правды он сжигал мосты,
Прощаясь с ветхим прошлым  без разбора.

Другой  - простак был, с мягкою душою,
Прощал другим оплошности, паденья,
Но собственным грехам не знал прощенья,
И телу в жизни не искал покоя.

Но враг не спал,  в разинутую пасть
Ревнитель гордый всё-таки попался -
От дружбы верной в миг он отказался,
Когда узрел в другом свою же страсть.

Расстались навсегда два бывших друга,
Один – служил лишь гордому себе,
Другой, в скиту на дальней стороне,
Молился о прощении недуга...

Прошли года, два старика случайно
Вновь повстречались раннею весной.
Под звон пасхальный – трепетный, родной,
Сердца любовью озарились тайно.

В каких закоулках пустыни
рождаются матери снова,
в сердцах у которых остынет
любви материнской основа.

В каких полутемных дорогах
утеряны нежность и тайна,
рождения, смерти - под ноги
бросали ребенка - случайно,