Старец

* * *
Стою на берегу реки,
А гладь Россию отражает.
Быть может, мы с ней двойники?
Кто знает?..
Быть может, я в ней растворился
Или она во мне. Случайно.
Ну, всё. Я тут разговорился,
А это, вероятно, тайна.

* * *
О, как разлился свет лунищи!
О, сколько благодатной пищи
Для стихотворцев всех мастей!
Ну, а поэт? Он, бросив лиру,
Спешит к себе домой в квартиру
Услышать сводку новостей
О кровоточащем Донбассе...

Ген победы

* * *
Христос мне снился только раз,
И сон тот был так чудно дивен,
Что с той поры и посейчас
Любой другой почти противен.
Мне сна того не передать
Земным путём стихосложенья.
Была то Божья благодать.
Хочу дождаться повторенья.

СТАРИННОЕ ОРУЖИЕ
Если натовских танков армада
Путь направит на Русь, — их вина.
Выйдет старец из кельи с лампадой,
Освещающей все времена,
Оглядит всё всевидящим оком,
Переглянется с миром иным —
И все танки, сколь было их, скопом
Станут рылом обычным свиным.
И растащат собаки то рыло
По великой Руси кто куда…
Кстати, что-то подобное было,
Только вот не припомню когда.

Разлом

Дьявольский фейерверк –
Полуразрушенный город,
Солнечный луч померк
Над искорёженной «скорой».

Беглый косой обстрел
Перекрестил трижды небо.
Всем, кто спастись успел,
Не до насущного хлеба.

Медленные шаги
Словно молитвы похожи:
«Господи, помоги!
Смилуйся, Огненный Боже!».
2014

Мышка Муся-7. Звездопад (лекция)

На исходе лета Муся заметила, что на небе происходит что-то необычное. Каждую ночь - погода как раз стояла ясная - можно было наблюдать, как с неба срываются звездочки. Как одна за другой они стремительно несутся к земле, оставляя за собой тонкий сияющий след, а потом исчезают.

Мусе стало тревожно. Что происходит? Может быть, на небе что-нибудь сломалось? А если все-все звезды сорвутся со своих мест, что же будет с небом? И куда деваются упавшие звезды? К счастью, мышка знала, к кому обратиться. Совсем рядом, только лапку протяни, живет самый умный мыш в Волшебном Лесу. А может, и во всем мире.

Папа выслушал поток сбивчивых вопросов, поправил свои знаменитые очки в золотой оправе и неторопливо заговорил:

Предвкушение

Ни названий, ни дат,
Прежний мир канул в Лету.
Распустившийся сад
Открывается Свету.

Тут знаком каждый звук,
Каждый шорох и отзвук.
Здесь блаженством вокруг
Наполняется воздух.

Как попал я сюда?
И стою в полной силе,
Словно мне навсегда
Все грехи отпустили.

В это место живых –
Без конца и начала,
Где от болей земных
Ничего не осталось.

Разве только слова
Из былой круговерти.
В них цветёт синева,
Неподвластная смерти…
2014

Из Переделкино

Средь лип и елей на тропинках
Воздушен каждый лёгкий шаг,
Луна виниловой пластинкой
Играет тихо в небесах.

А воздух карамельно тает
Над мутной тоненькой рекой,
И дух поэзии витает
Над каждым клёном и ольхой.

Земелька — кормилица

Каким оно было детство Ивана Михайловича? Трудно сказать. Счастливым? Вероятнее всего — да. Но и трудным. И нужды он хлебнул вдоволь, и рано повзрослел, и со смертью встречался не раз. Но простые русские люди, окружавшие его, исполненные живой незамысловатой веры, открытые и нестяжательные, посеяли в его душе семена любви к Богу, к ближнему, к своей малой Родине. Это оттуда, из детства он вынес уроки народной мудрости и доброты. И поэтому часто, незаслуженно обиженный или обманутый в житейских делах, он не хранил зла на своих обидчиков, а вспоминал, чему в таких случаях его учил дед, что говорила о таких людях бабка. И уносился в своих воспоминаниях в далекое детство. Эти воспоминания согревали его сердце, помогали обрести покой. И тогда он вновь становился маленьким Ванюшкой, вихрастым и задиристым, но послушным и жалостливым, особенно к больным и обделенным судьбой людям. Но больше всех он любил и жалел бабку. И всякий раз старался навестить ее. И если его теряли дома, то искали у бабки. Вот и зимой с горки, промерзнув до костей и устав до упаду, он бежал к своей бабушке...

Согрею утро тихою молитвой

Согрею утро тихою молитвой.
Поля согрею и берёзы.
Декабрь раскрашен серою палитрой.
Плывёт туман, роняя росы.

Ещё не тронут край мой суетою,
Ликуют Ангелы родные.
Пишу не разумом, пишу душою
Свои поэзии простые.

Хоть раз, судьба, побудь моей должницей!

Хоть раз, судьба, побудь моей должницей!
Оставим гороскопы для других.
Ты просто не мешай и всё случится
Само собой, как выстраданный стих.

Не лги, когда чертовски одиноко,
Когда измучит каверзный вопрос:
По прихоти какого злого рока
Я плотно к одиночеству прирос?

Мне в жизни этой  лишнего не  надо,
Но то, что здесь положено – отдай:
Надежду,поцелуй под снегопадом,
А впрочем, подожди, не отвечай.

На колокольне

Колокола звонят,
   Внимает слух и сердце,
Я слушаю их ритм,
   Звучит моя душа,
Плыву по облакам,
   Минуя все завесы,
Взлетаю к небесам,
   Повторами кружа.
Закрытые глаза.
   Зачем на небе зренье?
Творит душа и дух
   По волюшке святой.
Вплетается порой
   Звук Ангельского пенья
В гудящий океан,
   Небесною волной.  

Драма под Новый год

Анна, мать семинариста-второкурсника Толи Демина, готовилась к приезду сына на зимние каникулы. Поскольку на дворе был Рождественский Пост, накупила для праздничного стола соленых груздей, морошки, рыбы: не только трески — излюбленного кушанья жителей Михайловска (за что нас издревле прозывают «трескоедами»), но даже дорогих семги и палтуса — чай, истосковался мальчик за полгода по северной рыбке! Теперь оставалось только сделать уборку в комнате сына — и все готово к встрече!

В Толиной комнате Анне была знакома каждая вещь: тахта, покрытая полосатым шерстяным паласом, полка, уставленная иконами, письменный стол. А над столом еще одна полка — с книгами. Разумеется, не с какими-нибудь там романами и детективами, а исключительно с душеполезными, церковными книгами. Большая часть их была подарена Толе его духовным отцом, игуменом Никоном. До поступления в семинарию Толя несколько лет прислуживал в Покровском храме, настоятелем которого был отец Никон, и батюшка не скупился на подарки юному послушнику — и мобильный телефон ему презентовал, и ноутбук: их-то он с собой в семинарию увез, а книги остались...

Душенька-душа

Хрупкая и нежная, душенька — душа,
Всю тебя испачкали, мыслями греша.
Словно лист неписаный, жаждущий пера,
Ты ждала с надеждою слова — серебра.

Но язык тончайшею лестью заострён,
Всё царапки ржавые тянет за пером.
Болью растревожена корчится душа,
Забросали кляксами, лист не дорожа.

Закидали комьями грязных слов и дел,
И мервенно-холоден душенькин удел.
Истомилась грешная страхами суда,
И болезнь телесная мучит от стыда.

Страницы