Начало Начал

Называло по имени отчеству,
Прижимая к холодной груди…
Да на кой я тебе — ОДИНОЧЕСТВО,
Сколько жизни ещё впереди.

Пусть с досадными будут пробелами
Все страницы моих дневников.
Что-то большее есть за пределами
В тишине недописанных слов.

Ведь судьба не монашенка скромная,
И, по-моему — наоборот.
Между нами с ней — пропасть огромная,
Каждый жизнью своею живёт.

Надоела любовь своенравная,
Я не раз в этот омут нырял,
А душа видит самое главное,
Ощущая Начало Начал.

Мне в детстве часто снился рай…

Мне в детстве часто снился рай.
Его деревья меднолицы,
Его златые колесницы,
Его чудесный добрый край,
Остались в сердце у меня.
И я отчаянно тоскую
По вспышкам светлого огня,
По гласу с неба: — Аллилуйя!

И с той поры, вся жизнь как ад:
Меня ломает и корёжит.
Но снова вспомню райский сад,
И верю, что Господь поможет,
И я когда-нибудь вернусь
В тот край, святой и поднебесный.
Дождём живительным прольюсь,
И удержусь над страшной бездной.

Горшочек, не вари!

Исследователи подсчитали, что средневековый человек за всю жизнь получал объём информации, равный потребляемому сейчас в течение нескольких суток. Информация слишком доступна, её стало бесконечно много, словно той каши из волшебного горшочка, что затопила улицы города. Иной раз так и хочется сказать: горшочек, не вари! Но горшочек варит, и сведения разного рода просачиваются в нас, хотим мы того или нет.

Вовсеоружии

«Информирован, значит вооружён», — гласит народная мудрость. Иронизируя над этим утверждением, Марк Твен отмечает, что если человек не читает газет — он не информирован, если читает — дезинформирован. Конечно, наш век назван веком информации, и наука и техника делают всё возможное и невозможное, чтобы человек был «вооружён» информацией до зубов. Но возможно ли сохранить мир в душе, когда приходится постоянно «вооружаться»?
Приступая к написанию очередной статьи о вреде информации, я понимаю, что целью и результатом является, опять-таки, информирование. И всё же недавно почерпнутые данные статистики укрепили моё желание исследовать эту тему. Подсчитано, что в среднем человек в день пишет около ста сообщений, каждые 7–15 минут проверяет обновления или сообщения в социальных сетях, пролистывает порядка десяти страниц различных сайтов, просматривает в среднем полсотни различных постов в день, около сотни фотографий и картинок и, как правило, несколько видеороликов или клипов. Во время бодрствования большинство людей предпочитает держать телефон включённым, чтобы постоянно следить за всевозможными обновлениями и сообщениями. Речь идёт не о подростках, а о людях возрастом от 15 до 45 лет.

Трагедия ожиданья

Русская литература! Ты вновь в ожиданье великом —
Что завтра появится гений на почве Руси святой… 
Рождается Дарья Донцова, рождается Дмитрий Быков,
Рождается Виктор Пелевин с чапаевской пустотой.

Русская литература! Кого только ты не рождала,
Кого только ты не кормила — и приучила к перу.
Родился Владимир Сорокин — эффект «голубого сала» —
Родился Юз Алешковский, который родил Кенгуру.

И всё это как бы занятно, но ты ожидала другого,
Почва как будто святая, но прёт из неё борщевик…
Радзинский, Толстая, Рубина, Улицкая, Полозкова.
Дмитрий Галковский уводит тебя в бесконечный тупик.

От своего же слова больно мне

От своего же слова больно мне.
Видать, нет дыма без огня.
Но предрассветный тихий свет в окне
Пробившись, льётся на меня.

И неподдельна, и  огромна та —
Святая радость чистоты,
И озаряется вся комната.
Я выхожу из пустоты.

И, уходя от повседневности,
Прижавшись к дереву щекой,
Я снова жизнь люблю до ревности
С наивной детской простотой.

Свиристели

Поля тоскуют перед смертью, 
К ним на виски ложится снег. 
Еловый лес с колючей шерстью, 
Бросает хвою в воды рек. 

Несет горячие метели 
Свинец медлительной реки. 
И появились свиристели, 
Их клювы тонкие легки. 

Они вкушают осторожно 
Рябины красные огни. 
Фотографировать их можно. 
Будь осторожней. Не спугни. 

Я сомневаться не люблю

Я сомневаться не люблю,
Но часто в тягостные ночи,
Когда, расслабленный, не сплю —
Мне червь сомненья душу точит.

Ищу себя который год,
И тем сильнее ненавижу.
Пытаюсь жить наоборот,
Но только падаю всё ниже.

А мне желают всяких благ,
Вот так же в уши бьёт реклама,
Ночной изводит полумрак
И стала реже снится мама.

Не отличить день ото дня.
Выходишь в город современный,
А люди, словно манекены,
Совсем не смотрят на меня.

Пускай мой голос кем-то не услышан...

Пускай мой голос кем-то не услышан,
И краски мои блекнут на свету.
Здесь черно-белый мир... Не надо — тише! —
Не обязательно переступать черту...

Нет никакого правила иного —
Смирение способно исцелять...
Вдруг остановишься и — побежали снова:
Иллюзии, фантазмы, вензеля...

Всё чем гордишься и чему нет сносу
(Так кажется) в границах наших дней, —
Болезненным склоняется вопросом
Над юностью и старостью твоей.

Содрогнулся душой...

Содрогнулся душой — и обдал меня искренний ужас.  
Для чего я живу?  О последнем не думая дне. 
Для чего я живу?! Хуже скряги. Мошенника хуже.
И губительный ветер в сердечной таю глубине.

И шагнул в глубину, отпирая запретные двери,
В ночь отчаянных мыслей и в гордых стихов суховей…
Содрогнулся душой так, что даже не сразу поверил,
Что ещё я могу содрогнуться от жизни моей.

Голод

Памяти моих родителей

Отгремели овации. В опустевшем зале стало гулко, зябко и слишком просторно. Студийцы, набросив на себя, кто пальто, кто солдатскую шинель, теснились у режиссерского столика. Начинался «разбор полетов», который всякий раз после спектакля устраивал Юрий Германович, режиссер студенческого театра. Лидочка обожала театральную «кухню»: здесь всё бурлило, кипело и горело творческим энтузиазмом, как только может кипеть и бурлить юность, вырвавшая у войны свое законное право на жизнь. Иногда на репетициях Юрий Германович читал стихи — те, что исполнял на фронтовых концертах. И тогда Лидочке вспоминался ужас пережитых в Быково бомбардировок. После таких чтений долго сидели в молчании, оберегая наполненную воспоминаниями тишину. И только те, кто донашивали шинели, пряча глаза в пол и стараясь не скрипеть паркетом, торопливо уходили курить.

Почти всегда Юрия Германовича сопровождала его Муза, как он сам называл свою молодую жену Таисию. Оба они источали творческие искры, загорались идеями и были единодушны в своей беззаветной любви к театру. Из всей разномастной студенческой труппы Таисия выделяла Лидочку. Они даже немного сдружились, хоть Лидочка была еще недавней школьницей, а Тая успела закончить университет, и вот уже год как была зачислена в штат газетной редакции.

Реквием по гражданке Диссертации

Это случилось год или два тому назад, когда в Михайловском медицинском институте был устроен капитальный ремонт. С учетом того, что подобный ремонт не проводился со времени основания института, то есть с конца тридцатых годов, его по праву можно было считать не менее выдающимся событием из жизни этого ВУЗ-а, чем смена очередного ректора. Ведь ректора, как короли, приходят и уходят, а стены стоят себе и стоят… впрочем, что о том говорить!

Любопытно было наблюдать, как в ходе ремонта старое здание преображалось на глазах. Но гораздо любопытнее оказывались находки и открытия, которые делали рабочие, выполнявшие этот ремонт. То за слоями штукатурки, обсыпавшейся под ударами перфоратора, как заветная дверца за холстом в каморке папы Карло, обнаруживался замурованный вход в позабытую-позаброшенную лаборантскую, заваленную заплесневелыми пособиями и протухшими лекарствами.

Пучина

Молчаливое небо свежо.
Два глотка ноября до рассвета.
Возле тихой реки хорошо,
В ней вода тёмно-синего цвета.

Лучше вглубь никогда не смотреть,
Но душа, не боясь, то и дело, 
Словно рыба, попавшая в сеть,
Всё глядела туда и глядела.

И хоть кто-то меня потревожь,
Ничего бы я так и не понял.
Сквозь холодную странную дрожь
В эту бездну тянулись ладони.

Удачный день

22 октября 2015 года. Это был действительно на редкость удачный день. Я поняла это сразу же, как только проснулась и открыла глаза. Казалось, ничего значительного в этот день не произошло. Но весь этот день был наполнен глубоким смыслом, чувством гармонии с миром и с собой.

Ночью выпал снег. Было бело и празднично. А я подумала, что вот автобус не придет (из-за заносов на дороге) и я опоздаю на работу. Но на остановке стояла иномарка, и мне нашлось место на заднем сидении. Оказалось, что за рулем зять нашей прихожанки Евгении. От денег он отказался, ссылаясь на то, что нам по пути. Это очень хорошая верующая семья. Я рассказала Жене чудесную историю с появлением в нашем доме серого котенка (как по заказу). На что она радостно отреагировала и заверила меня, что в ее жизни такие случаи очень часты. Вот, что она мне поведала.

Одно Белградское впечатление

Широкие улицы. Красивые люди. Одна из речек называется Дунай, а вторая так же, как любимый святой — Сава. Это Белград. Здесь теплее чем в Москве, а если ты русский, то человеческий климат здесь будет для тебя одним из самых теплых по планете. Вот только в самом центре города по разные стороны улицы стоят две руины. Это развалины Министерства обороны и Министерства Внутренних дел. Следы Натовских бомбардировок 15-летней давности.

Впечатление, будто это попал некий Гулливер в страну лилипутов и ради забавы наступил ногой в здание из серого камня, обрушив, шутя, два-три этажа. Но это не Гулливеровы следы, а боевых самолетов. И здесь не лилипуты живут, а сербы — люди, которые в среднем ни чуть не ниже русских и, кстати, хорошие баскетболисты. Эти разрушенные здания — символы разрушенной системы безопасности в послевоенной Европе. Американцами разрушенной.

Ах, американцы. Ах, добрые люди, чье сердце тревожно сжимается в груди, если где-то нарушаются демократические нормы! У скольких собак нужно взять глаза на прокат, чтобы на всех ваших дипломатов хватило и чтобы те, в свою очередь, не краснея, врали всему миру о своих добрых намерениях? Конечно, вы в курсе того, что у людей короткая память. Что информационные потоки способны вытеснять память даже о вчерашнем дне. Вы в курсе того, что целые народы можно оболванить или расстрелять (оболванить дешевле), опутать кредитами, посадить на иглу. И тогда можно царствовать, улыбаясь. Видимо для того и стоит до сих пор среди Белграда несколько развалин, чтобы короткая память, забитая сериалами, удерживала в себе нечто важное об этих улыбчивых «цивилизаторах» с легкостью дающих команду «огонь».

Исповедь дождя

Я не всегда всё делал по-уму,
Хвалиться мне, увы, особо нечем.
Но до сих пор не знаю почему,
Прощаясь навсегда, твержу: «До встречи».

И, если в этом есть какой-то прок,
Хотелось бы понять себя однажды.
Не потому что слаб и одинок,
Быть одиноким в жизни может каждый,

А потому что подлости измен
Хватило в этой жизни мне по горло.
Уныния хватило, серых стен,
Пока всё память начисто не стёрла.

Страницы