Омилия

Я приеду, а там всё по-прежнему –
Та же ясная тихая грусть,
И открыта простору безбрежному
Деревянная милая Русь.

Я увижу святое и вечное –
Ту былинную даль на заре,
Сердце лёгкое, сердце беспечное,
Покосившийся крест на горе…

И тропинки в лесу незаметные,
Воздух сладкий прохладный сырой,
На болоте поляны заветные
И деревья с шершавой корой…

Возвратившись, увижу всё прежнее,
Ту же светлую грусть в тишине;
И родное, прекрасное, нежное
Что-то снова проснётся во мне!

Да исполнится любовью моё сердце!
Да очистится смирения слезами!
Да увижу я себя в душе младенцем,
С неотмирными небесными глазами!
А пока что, я, увы, не обретаю
Естества, что только избранным даётся,
Во грехах и искушеньях обитаю,
Но надежда на спасенье остаётся.
Да не буду я отчаянно унылым!
Да не быть во мне пред Господом позора!
Да не станет входом в ад моя могила!
Да отверзнется она ещё не скоро!
2007 г.

Повесть о Святителе Филиппе, Митрополите Московском, Соловецком чудотворце

ГОВОРИТ АВТОР:

Среди Соловецких святых есть один необычный святой. Необычный прежде всего потому, что его почитают не только в Соловецком монастыре, где он прожил более двух десятилетий, оставив по себе память, сохранившуюся до наших дней. И не только в Москве, где когда-то, в далеком 16 веке, он был митрополитом Московским и всея Руси, но и по всей России. И память его празднуется не один раз в год, как у большинства святых, и даже не два, а гораздо больше. Потому что имя его включено в сонм угодников Божиих не только Соловецких и Московских, но и Карельских, Новгородских, Тверских… Но и этого мало.

Этой ненастной февральской ночью о. Иоанн опять увидел во сне свою жизнь. Только не такой, какой она была на самом деле, а такой, какой она могла бы быть. В этом сне он, почтенный протоиерей с серебристой сединой в густых волосах, в светлом шелковом подряснике, сидел после праздничной Литургии в уютной, залитой солнцем горнице и с наслаждением тянул из блюдечка с розовыми цветочками горячий ароматный чай. А его матушка Мария, беззаботно смеясь, отирала цветным полотенцем измазанные малиновым вареньем пухлые мордашки двоих, а то даже и троих шаловливых детишек. И отец Иоанн, преисполненный и опьяненный радостью, смеясь, протянул руки, чтобы покрепче обнять жену … и проснулся в своей одинокой, холодной постели, под вой ветра за окном. Тогда он сел, спустив босые ноги на пол, и, не замечая, как веет холодом из щелей между гнилых половиц, погрузился в свои горестные, безысходные думы. Потому что уже много лет счастье приходило к нему только во сне.

Распустила Русь пшеничные свои косы.
Замесила тесто из дорог, обжаренных солнцем.
И над кринкой августа первые осы
Вьются и садятся на медовое донце.

Прилипают лапками к стенкам посуды.
Замирают в ожерелье застывшей смолою.
А когда-то весть о камушках была чудом,
Долетела в наши дни каленой стрелою.

Распустила Русь янтарные свои косы
И глаза васильковые смотрят с тревогой
На молочные, прохладой звенящие росы,
На пустую, опаленную зноем дорогу.

Не грусти по мне, дорогая отчизна.
Я вернусь корнем в песчаную землю.
  И пускай враги  празднуют тризну
На кургане, что душе плачущей внемлет.

31 июля 2010 года, Наталья Трясцина
 

Данный рассказ основан на реальных событиях

Утро выдалось необычно теплым. Густой туман ватным одеялом укутывал деревья, кусты, мягкими клубами ложился на траву и пробирался в землянку через приоткрытую дверку. Валя сидела на лежаке и смотрела как туман игриво обвивается вокруг люльки – грубой сплетенной из лозы и прикрытой обрывком посеревшей от старости простыни. В ней было все, что у нее осталось, последняя память о муже, сгинувшим где-то под Смоленском – маленькая Катька.

Долгими вечерами Валя сидела у люльки и напевала колыбельную едва слышно, почти неразличимо, словно легкое мурлыкание раздавалось из груди. А по утрам подходила к дочке и долго разговаривала, как со взрослой.

- Эх, Катька, ты у меня расти быстрее, слышь-ка, вот кончится война, знаешь как заживем. Крепко заживем. Папка вернется… ты только верь, Катька, что жив он, а там… Куплю тебе кроватку настоящую, и погремушку… хочешь побрякушку, а? будешь у меня как королевна.

Лепестки облаков разбросала заря
По прохладному куполу спящего неба.
Тихо в сердце своем я слова повторял:
«Даруй, Господи, кроху духовного хлеба».

Ангел Божий всю ночь у постели стоял
И за грешную душу смиренно молился,
Чтобы воином храбрым Христовым я стал
И бесстрашно за правду с врагом Его бился.

Первый солнечный луч преломился в окне
И разлился по комнате дивною радугой.
Засияла икона на белой стене.
«Богородице Дево Пречистая, радуйся».

Ощущаю любовь Иисуса Христа
Утром ранним, и в полдень, и вечером поздним.
Господин виноградника щедро раба
Угощает созревшими сладкими гроздьями.

Словно капля росы, на ладони Твоей
Жизнь лежит, благодатью от смерти хранима.
Сколько, Господи, грешнику даруешь дней,
Чтоб душа его плод покаянья взрастила?

Парусами трепещет листва на ветру,
С детской радостью день разгоревшийся встречу.
В меру сил уподоблюсь святому Петру:
На любовь Твою кротко любовью отвечу.

29.07.2010 г.

С Днем Рожденья тебя дорогой наш ковчег!
В честь Владимира назван, что прославлен навек.

Князь Владимир святой окрестил наш народ
От Днепровских порогов до северных вод.

И красивая песня с колокольни звенит
Там, где храм над уральской рекою стоит.

С Днем Рожденья приход и молитвенный дом
Ты возрос и окреп многолетним трудом.

Православного цель повторяют уста
Обрести покаянье и славить Христа!

2010 год

Рассказ врача

…О том, что у меня есть дедушка, я впервые узнал, когда мне было шесть лет. Случилось это в 1956 году, после смерти бабушки. Моя мама тогда работала машинисткой. Как-то зимой, когда было скользко, она упала и сломала правую руку. Перелом оказался сложным, поэтому лечение затянулось, и работать машинисткой мама уже не могла. Вот тогда и пришло откуда-то письмо, прочитав которое, мама велела мне ненадолго пойти погулять. Когда я вернулся, в комнате противно попахивало корвалолом, а у мамы глаза были заплаканными. Мама сказала, что нас приглашает к себе жить дедушка. Вот так я и узнал, что у меня есть дедушка, мамин отец. Забегая вперед, скажу, что фамилия его была звучная и, наверное, старинная – Алфеевский. А мы с мамой почему-то носили бабушкину фамилию – Исаевы.

В конце 60-х годов, поздней осенью, когда земля уже промерзла, но еще не успела покрыться глубоким снегом, ненастным вечером, с последним автобусом в деревню В. приехал никому неизвестный старик. По виду он был явно не из местных – изрядно поношенное и не по сезону легкое пальто и выцветшая старомодная шляпа, круглые очки в золотистой оправе и треснувшим стеклом, а также небольшая седая бородка делали его похожим на учителя-пенсионера. В довершение сходства со старым учителем, человек опирался на палочку, сделанную из бамбуковой лыжной палки. Когда он, подволакивая парализованную ногу, шел к выходу, то споткнулся и непременно упал бы, если бы какой-то участливый пассажир не подхватил его и не помог выйти из автобуса.

Он любил свою хозяйку нежной и преданной любовью.

Ему было радостно, когда она, наконец, возвращалась.

Он радовался – совершенно искренне и по-детски. Ему нравилось, когда она, вернувшись, подметала порожек, словно щекотала Ему пятку, и после этого заходила в Дом. Заходила в прохладный, чуть сыроватый полусумрак с горячего солнцепёка. Нравилось, когда она, вернувшись, сметала пыль со стола и стульев, раздёргивала занавески – и тогда миллионы пылинок радостно и беспечно плясали Танец Встречи в посветлевших комнатах. Танцевали весело и плавно, кружась в потоках света, свободно и легко вливавшихся в распахнутые окна, пролетая через косые солнечные тоннели, струившиеся с небес.

Ему нравилось, когда хозяйка сметала появившуюся по углам прозрачную паутину; иногда, не сдержавшись, Он мог тихонько хмыкнуть и поёжиться от щекотки. И тут же делал себе внушение – что это Он, в самом деле, как маленький? И потом, разве Он ёжик, чтобы ёжиться?

Раз синичка прилетела
               утром к нашему окну
И три раза постучала
               по оконному стеклу.

       Мы не удивились,
       А поторопились

На верёвку прицепить
               птичке угощение.
Маленький кусочек сала –
               славное решение!

И синички-акробаты
               подлетали дружно.
Мы, конечно, очень рады –
               моргните, если нужно –

      И добавки вам дадим… 
      Если сами не съедим!

Тигр гуляет под окном
По снегам глубоким
С выражением лица
Очень одиноким.
Он росточком невелик…
Вслед несётся – «чик-чирик!»

…Рыжий «тигр» по кличке Васька
Не пугает воробьёв.
Эти ушлые ребята
Всё видали, будь здоров!..
«Тигром» их не удивить –
Разве только рассердить.
…И несётся громкий крик
«Тигру» вслед: «чик-чик-чирик!..»

15.12.2009 г.

***

P.S. И на самом деле, внешне «тигр» великолепен!..
Полосы тёмно-рыжие, почти коричневые, чередуются на солнце с жёлто-оранжевыми (по правде, просто светло-рыжими), белая пушистая грудка, умные глаза, внимательные такие… Само спокойствие.
Ну, красавец!.. «Мужчина в самом расцвете сил» - и моторчик не нужен!.. (Карлсон отдыхает)

- Смотри же! Видно, как вперёд
Луна за ветками ползёт.
Ну, точно черепаха…
- Ой, я умру от страха!
Нет, я умру от смеха!
Вот это, брат, потеха!..
Ну, ты опять дал маху –
Нашёл же черепаху!!!

Почти красная кора
на стволах сосновых
Рядом же белым-бела
у берёзок новых –
Стройных, нежных, молодых –
Птицы кормятся на них.

Сойка красную кору лущит,
примостилась
На сучке под хвойной «шапкой»
и приноровилась
К схватке с вредным «червячком» -
Тем, что глупо точит дом –
Дом живой, сосновый,
Радостный, здоровый!..
…Вот, схватила «червячка»,
Клювом прищемив слегка.
Есть и завтрак, и обед…
Дом пускай растёт сто лет!..

***
15 декабря 2009 г.  

Алый цвет лепестка
Зацепил за струну,
Разрыдалась весна,
Утонув в синеву,
Бросив навзничь листвы
Малахит-изумруд
Вниз, с планеты своей
В небеса, что плывут,
Обгоняя звезду,
Облака перегнав,
И обманом Луну
От Светила забрав…
Ты взглянула в глаза,
Запрокинула ночь,
Ты как будто Весна.
Не гони меня прочь.

Рубрика «Незаслуженно забытые твердыни»

Последний оплот православия в Малой Азии

Забытая империя

Время от времени в желтовато-коричневатой прессе муссируются полуфакты об имперской угрозе и вреде империй, «нанесённых человечеству», фактически в обществе уже много лет нагнетается – наравне с иными «новоидеологическими» пропагандистскими штучками – ощущение, которое трудно не назвать «империофобией» или русофобией (причём господа, увлечённо брызжущие слюной на восток, забывают, что единственная империя, реально существующая в мире – это расползающаяся на Западе, и запускающая щупальца в иракскую нефть, столь обожаемая ими Америка); нет ничего опаснее полуправды, эту истину важно помнить всем.

Шаляпин: чем запомнилось детство? 

Иногда встречается подобный стереотип: якобы великий русский бас Фёдор Шаляпин – барин из богатой или относительно богатой семьи, любитель кутить и пьянствовать, жить «на широкую ногу», которому всё пришло «на блюдечке с голубой каёмочкой», легко, без особых трудов. 

И то, и другое, и третье – совершеннейшее заблуждение, крайне поверхностный взгляд. 

Давайте посмотрим, как всё начиналось:

Маленькому Феде пять лет. Мерцает лучина, за окном слышен дождь, «в трубе вздыхает ветер» (именно так спустя годы Шаляпин вспоминал своё детство).  В полутьме прядут четыре женщины, среди них мама Феденьки.  Прядут и, развлекая друг друга, рассказывают страшные истории.  Например, о том, как прилетают по ночам к молодым вдовам их умершие мужья.  Сперва летит огненным змеем, рассыпается искрами над избой, и затем оборачивается в печи воробушком, выскакивает из печи, превращаясь в человека.  Только вместо спины у него – зелен огонь, и коли тронуть его – сжигает вместе с душой…