O tempora, o mores!
Да, времена сегодня грубы —
Дух спит, а тело хочет выпить…
Зато не надо чистить зубы —
Их то и дело могут выбить.
30 апреля 2003
Да, времена сегодня грубы —
Дух спит, а тело хочет выпить…
Зато не надо чистить зубы —
Их то и дело могут выбить.
30 апреля 2003
Листает жизнь свои страницы…
Уже назначен день Суда,
Но трудно с этим примириться!
Казалось, только начал жить,
Еще струну терзают пальцы.
Но тает звук, и рвется нить,
И все бледней узор на пяльцах.
Листву теряет старый клен,
Темнеет луч на небосводе, —
Проходит в этой жизни все,
И наша жизнь, мой друг, проходит.
Но не горюй, что стал седым,
Нет в этом цвете укоризны…
Поверь, ты будешь молодым,
Пока душа открыта жизни.
15 декабря 2000
…Девчонки скучали возле «Универсама» между двумя парами лекций. — Лен, а что, сейчас модно — кресты-то? — спросила Танька-Интернет. (У длинной джинсовой Лены в майке с открытым животом действительно появилась ещё одна «обновка») — А чо, кому жалко? Ни одна звезда без крестика не ходит… Нравится — и ты купи. — Правда, правда, купи! — Обрадовались развлечению Натуся и Джина (это прозвище, а как девицу мама звала — не знаю и врать не буду!) Толкаясь, студентки педфака встали у «Церковной лавки». Таньке сразу понравился серебряный крестик: ни большой, ни маленький, вырезной такой. И стоит неожиданно доступно. Но маленькая седая женщина в белом платке не торопилась доставать его со стеклянной витринки. «Ты хоть крещеная, дочка?» — мягко спросила она, но темно-серые глаза смотрели строго. Таня неожиданно смутилась.
Поэтов убивают за стихи,
а это значит, что стихи в России ценят…
Но приговор судебный не изменят:
низы не могут, не хотят верхи.
Невинных убивают без вины,
чтоб сонм святых не уменьшался в мире,
чтоб красные углы в любой квартире
хранили фотографии иных.
Иные умирают за Христа.
Их приговаривают к вечной жизни.
Ненужные своей земной отчизне,
они становятся подобием моста.
Они становятся подобием мечты,
которая сбывается однажды.
Все остальное им уже неважно.
Они становятся лучами Красоты.
2008
Мы на кладбище - гости,
ведь его именуют погостом.
Погостим и восстанем
по зову небесной трубы.
Ни обиды, ни злости -
в ясном сердце свободном,
в светлом звоне пасхальном -
ни тени минувшей беды.
Отзвонит и отплачет,
отпоёт, освятит, вознесётся,
обновит, окрылит
и прощеньем за горечь воздаст,
пригласит заходить навсегда,
а не просто, как в гости,
наш Родной Человек…
И ответят сердца Ему: «Да».
2008
Путем зерна
Проходит сеятель по ровным бороздам.
Отец его и дед по тем же шли путям.
Сверкает золотом в его руке зерно,
Но в землю черную оно упасть должно.
И там, где червь слепой прокладывает ход,
Оно в заветный срок умрет и прорастет.
Так и душа моя идет путем зерна:
Сойдя во мрак, умрет — и оживет она.
И ты, моя страна, и ты, ее народ,
Умрешь и оживешь, пройдя сквозь этот год, —
Затем, что мудрость нам единая дана:
Всему живущему идти путем зерна.
1917
Приехали как-то летом ко мне в Ириновку три молодые писательницы из опекаемого мной литературного клуба: все три православные, молодые, талантливые, умные и незамужние. После прогулки к Ладожскому озеру, с купаньем и покупкой копченых сигов прямо у коптильни, после вкусного ужина на свежем воздухе, за длинным «гостевым столом» в саду под яблонями, после разных умных литературных разговоров, зашла у нас речь о простых женских вещах – о замужестве, а точнее о том, как нелегко выйти замуж православной женщине, если она уже и не очень молода, и держится скромно, и вообще далека от современного эталона женской красоты – «сексапильности», не к ночи будь помянута.
– Хорошо тем, которые хоть и не современно выглядят, но от природы девицы-красавицы, за ними тоже кто хошь побежит. А вот что делать нам, девицам-не-красавицам?
Послушала я их сетования и говорю моим девушкам:
– А вы, дорогие, положитесь в этом вопросе на Господа, как, впрочем, и во всех делах на Него в первую очередь надо полагаться. Молитесь Ему и святым о ниспослании счастливого замужества.
Сумма приемов изобразительных еще не составляет стиля. Сумма приемов языковых — тоже. Не составляют его и обе эти суммы, друг с другом соединенные по способу арифметического сложения. Но в сочетании более сложном, по характеру близком к соединениям химическим, они уже образуют стиль. Стиль, следственно, можно определить как результат взаимодействия приемов изобразительных с приемами языковыми. Потому так трудно и шатко всякое исследование стиля. Мы сознаем неотложную важность таких исследований и торопимся к ним приступить, не имея достаточно установленных и разработанных методов. Самая разработка этих методов находится еще в зачаточном состоянии.
ФРАГМЕНТЫ
Писатель по природе своей существо кабинетное. Ему нужен собственный угол, четыре стены, пусть не чердаке, пусть с узким, как в голубятне, окном, ему нужен стол, устойчиво стоящий на ножках, нужен стул, способный выдержать тяжесть его тела. Но если при том писатель не является убежденным аскетом, ему трудно удовольствоваться только этим. (…) Можно различить два основных типа писателей. Один тип — это писатели, для которых их труд — страсть, привычка, жизненная необходимость, и они отдаются ему систематически, в определенные часы дня и ночи. Такие писатели — адепты апеллесова принципа nulla dies sine inea — ни дня без строчки (у Золя это изречение было выписано над камином в его рабочем кабинете). Антони Троллоп ежедневно писал назначенное количество слов и выполнял это с добросовестностью, приобретенной за тридцатилетнюю практику почтового чиновника. Метерлинк каждый день в один и тот же час садился за письменный стол и вставал
На I Всесоюзном съезде советских писателей тов. А.А.Жданов сказал: «Товарищ Сталин назвал наших писателей инженерами человеческих душ. Что это значит?… Быть инженером человеческих душ — это значит активно бороться за культуру языка, за качество произведений». И в чем т. Выхин не прав? Для того чтобы инженер овладел профессией, он должен много учиться и не один год посвятить практике, а нужно ли учиться человеку, избравшему литературную стезю?
В высоком небе вспыхнут звёзды,
И сказка постучится в дверь…
Дружок, поверить сказке просто,
Но ты звезде своей поверь!
Она дана тебе от Бога,
Чтоб не блуждал во мраке сам
И осветила ту дорогу,
Что указала мудрецам.
Но шаг куда направить первый,
Ведь выбор только за тобой?
Иди, и путь твой будет верным,
За путеводною звездой!
1
Из икринки в тёплой луже
Появился наш герой.
Был он маленьким снаружи
По сравнению с горой.
Но в сравнении с мостом
Он умел вилять хвостом!
Как любой малыш из вас,
Рос он долго – целый час!
Рос и думал, кем бы стать,
Чтоб хвостом до звёзд достать?
* * *
И решил он стать китом,
Чтобы не жалеть потом.
Поскольку страшные киты
На всех взирают с высоты,
А все, пока они взирают,
От страха просто умирают!..
Я хотел бы себя «потерять»
И причина довольна проста –
Благодать мне нужна, благодать,
А её не дают без креста
Я хотел бы наверх.., но один,
Игнорируя «нет» или «да»
И тому есть немало причин,
И одна из них – это судьба
А другую я вам не скажу,
Ей не место у всех на виду,
Я ей слишком ещё дорожу,
Только против зачем-то иду...
Умирают для Жизни, любя,
Знаешь, друг, сколько было таких?
Здесь над ними смеялась земля,
А они ныне – в лоне святых!
Верю я, что под чёрной золой,
В самом сердце воскреснет Звезда,
И послышится голос родной:
Да не плачь ты…пройдёт…не беда!
2009
За днем Адамова изгнания
Пришел надежд прекрасных срок,–
Сегодня время покаяния,
Поста Великого урок.
Пора, познав свое призвание,
Земных утех оставить путь,
И в глубь души своей израненной
Со страхом Божьим заглянуть.
Когда святое воздержание
Смиряет плоти естество,–
Слабы порочные желания,
Греха неблизко торжество;
А если к Небу устремляется,
Наш ум, беседуя с Творцом,–
Тогда душа преображается,
Вставая к вечности лицом.
К 55-летию со дня кончины Бориса Александровича Садовского
На поэтическом Олимпе Серебряного века имя Бориса Садовского никогда не звучало слишком громко, и на лавры куда более успешных и знаменитых современников-поэтов он не претендовал. Поэт, прозаик, драматург и литературный критик, Садовской, написавший сравнительно не так уж и много, своё особенное место в истории русской литературы первой половины ХХ века занимает, тем не менее, по праву.
Борис Александрович Садовской (настоящая его фамилия — Садовский), потомственный дворянин, родился 10/23 февраля 1881 г. в г. Ардатове Нижегородской губернии в семье инспектора Удельной конторы. После окончания гимназии в 1902 г. последовали годы учёбы на историко-филологическом факультете Московского университета.
Печататься Борис Садовской начал в 1901 г. Вскоре состоялось его знакомство с Валерием Брюсовым, благодаря которому начинающий талантливый автор постепенно вошёл в литературную среду Москвы и Санкт-Петербурга. Садовской начал сотрудничать как поэт и критик с известнейшими журналами начала столетия; его печатали «Весы», «Аполлон», «Золотое руно», «Северные записки»…
У меня недавно появилась новая любимая поэтесса — Аня Логвинова. «Только я на интервью ужасно туплю!» — призналась Аня накануне встречи. Я ей не поверил и правильно сделал. Это было такое очаровательное порхание, которое бумага не держит, и диктофонная расшифровка только отдаленно намекает на то, о чем шла у нас речь, как солнышко в феврале намекает о приходе весны.
— Ты выросла в Москве, но у меня твои стихи нисколько не ассоциируются с современной столицей — слишком дружелюбные и симпатичные. Они по духу скорее откуда-то из шестидесятых, из «Я шагаю по Москве» или «Питер FM».
— Если честно, я очень люблю современную Москву. И большинство моих стихотворений как раз про нее. Детей, конечно, лучше растить в деревне, я редко выбираюсь в Москву, но даже к зубному на Пресню съездить — все равно благодать.
(Пасхальная кукольная пьеса для театра воскресной школы)
Действующие лица:
Император Константин
Старая нянька, верная служанка, Оливия
Мальчик Нифонт, внук Оливии,
Лекарь Бромелий
Лев
Ягненок (и несколько других домашних животных - лошадка, овечки или др.)
Горлица
Действие первое
Сцена первая, дворец.
Император и лекарь стоят друг напротив друга. Лекарь с поклоном подает причудливый сосуд.
Бромелий: Прими это снадобье, о господин мой, светлейший император, Справедливейший и щедрейший из людей! Светоч мудрости!
Император (пьет) Ой! Ай! Фу! Твоя грубая лесть не поможет твоей голове, как мне не помогает твое подлое зелье!
Оливия (появляется со стороны лекаря, поспешно говорит на ходу): Ступай, ступай, господин Бромелий. Император в гневе.
Император: Твое счастье, нянька, что ты на руках меня носила.
Бромелий: Господин император просто не дождался, пока…
Император: Во-о-о-н!!!
(Бромелий убегает)
Оливия (грустно): Что в детстве меня не слушал, что сейчас.
Княжича- отрока схватили прямо в соборе за вечерней молитвой. На службе он стоял на коленях, считай, один; в полутемном, еле-еле освещаемом немногими теплящимися свечками гулком холодном нутре храма лишь на клиросе подавала голос тройка певчих, чередуясь с едва слышными из алтаря прошениями священника:
- Господи, помилуй...
Ратние люди с таким шумом и топотом ввалились в храм, как будто сбирались не четырнадцатилетнего парнишку вязать, а ражего детину. Иван и испугаться не успел, слова Иисусовой молитвы договаривал, пока влекли его, подхватив за руки и за ноги, к выходу из церкви.
Посвящается В.
Жанна вспыхивала очередной влюбленностью, как пучок сухой травы, швырнутый в костер, и испепелялась в мгновение ока, умирая рассыпающимися в прах блеклыми стебельками.
Прежде она каждый год каталась на «юга» к теплому морю, теперь приходилось довольствоваться в лучшем случае Подмосковьем. Но и здесь желтели песочком пляжи, пусть и скромные, возле речек; стояли теплые звездные ночи; и тоже потом мускулистый сластолюбивый весельчак махал с перрона прощально рукой. Последним поцелуем курортного кавалера, до того пылкая, Жанна не одаривала - вдруг кто знакомый окажется рядом, только прикладывала пальчики к губам.
Дома, в Городке, спешила с вокзала вроде бы совсем другая женщина - в застегнутом на все пуговицы поношенном брючном костюме, со стянутыми резинкой на затылке в небрежный хвостик волосами, сгорбленная, сосредоточенная, с подпрыгивающей неровной походкой. "Восемнадцать лет" опять оставались где-то там, за горами и долами, а здесь упорно наваливался "тридцатник" с большим-большим прикидом. И только улыбка далеко не красавицы оставалась располагающей и доброй.
Вся душа моя – даль неба синего,
Мне весна, как спасительный храм.
Я любовь называю по имени,
Я её узнаю по глазам
Знаешь, это совсем не бессонница
По княжне благородных кровей,
Это даже, уже не поклонницы –
Это совесть растраченных дней,
Это просьба почти бессловесная
Взглядом матери, силой любви,
Это близость, поверь, не телесная,
Сердце плачет, а слов не найти!
Только музыка, странная музыка
Поднимает над ветхостью дней,
Где скитаются бывшие узники
И встречают своих палачей!
Ах, души моей дивные россыпи!
Я вас плохо, небрежно искал –
Это значит - спаси меня Господи!
Я старался, но видно устал…
I