Подкидыш Богу - вот судьба моя:
приходят боги - кормят понемногу
кто чем гораст. Своя не по боям,
я набиралась счастья внеземного.
Подкидышем расти большая честь -
я репьи орденами почитала,
а птичья песнь - моя благая весть -
звала к себе на поиск идеала.
Небесные друзья не предают -
они лучами кутают сугробы,
а если что-то бедным подают,
той милостыней можно жить до гроба.
Если сердце зажмут,
как пальцы в дверном проёме —
закричит неуёмность утр,
что мир — огромен:
места хватит для всех.
Безумием страсти тёмен,
грех желает утех
средь тех, чей бог нескромен.
Беззаконные плачут звери:
цветы и песни
не растут в их узкие двери —
бездушно тесные.
Поцарапать сердце святого — вдвойне неопасно,
оттого, наверное, люди царапают страстно
небеса друг другу. Все, видимо, ищут святыню,
но находят чаще хранимую втайне гордыню.
Лишь святые души внимают молитвам порезов
и сердечным жаром сжигают деяния бесов.
На кормушку птичка прилетела,
видно кушать птичка захотела,
но в кормушке пустота лежала
и пустой живот не ублажала.
Так ждала голубка: вдруг придут
проса и пшенички принесут.
На глаза тоска надела шоры,
голос слыша: «Вечные обжоры!»
Птичка не сердилась, не звала,
птичка до последнего ждала.
Был же человек такой когда-то:
птиц кормил - и был, казалось, рад он.
Когда изваляют в грязи
и к свиньям причислят по-братски,
ты помни, что неотразим
Христос был в страданиях адских.
Он знал неуют, был гоним,
над ним надругаться мог каждый -
Честнейшая Серафим
теснила страдание жаждой.
Жизнь выросла - стала Крестом,
и мы на Кресте том травицей
душой в бесконечность растём,
как юная Отроковица.
Травинки сквозь сердце пройдут
мечами - всё сбудется снова.
Но веры Слова «не прейдут» -
в них будущий мир именован.
Творение звучит сомнением,
но Бог поёт: преодоление
внушает даром
вспыхнувшим пожаром.
На пепелище прорастёт,
как варвар
стихотворение.
Ваш берег, мой берег...
Лёгким явно чего-то недостаёт.
Кто поэту подаст чуточку неба?
Поделить кислород?
Порционно? Посуточно? На потребу?
Неуютно мне, холодно в чуждом мирке.
Ваш берег, мой берег...
Я покинула берега - живу в реке.
Кто продаст поэту чуточку неба,
что хранится даром в каждом цветке?
Ваш берег, мой берег...
Приходи ко мне на солнце
солнечным лучом:
мы с тобою много смыслов
вместе напечём.
Золотое волоконце
в скатерть превратим
и на Божие суконце
мир свой разместим.
И меня зови на солнце,
чтоб к плечу плечом
мы струились сквозь оконца
золотым ручьём.
Угощенье золотое —
радость на двоих:
мы поделимся мечтою
нитей световых.
Грустит река,
разводит берегами,
как давний друг
порожними руками.
Не повстречаться нам,
как берегам:
не погрустить вдвоём —
себя довольно вам.
Нет, я — не берег,
не река, но быстротечна.
Вам нужен мелкий водоём,
я — бесконечна.
Самой идти по водам
мало духу —
с рекой пойду по небу,
как по суху.
Зима средь осени, мороз,
и летняя коляска -
в ней спит ребёнок между роз
на одеялке. Тряско
ему во сне: он как вопрос
сквозь холод прорастает,
сквозь сны свои и сквозь невроз,
что мать его съедает.
Так спит народ - и сон глубок -
как спит сосед напротив:
его ботинки сам Ван Гог
писал, как я в блокноте
рисую виденное днём...
А электричка едет
своим путём, его путём,
путями всех на свете.
Пускай ботинки говорят
(у них ведь есть заслуги),
покуда люди крепко спят,
застывшие в испуге.
