Вы здесь

Инна Сапега. Миниатюры

Страшное воскресение

Мы живем в состоянии постоянного страха. Мы привыкли к боязливому чувству, сроднились с ним. И уже, наверное, не можем жить без него. Мы тревожно озираемся по сторонам, идя по улице, с недоверием смотрим на человека, вошедшего с нами в лифт. Мы спешим запереть замки, закрыв дверь в своем доме. Нам неспокойно, постоянно неспокойно.

А чего мы боимся? Мы боимся смерти.

Внезапной, насильственной, просто смерти.

Я думаю об этом сегодня, когда мы идем в храм. На улице — дождь, и мы идем медленно. Обычно мы в храм бежим, он у нас совсем рядом — одна автобусная остановка. И мы бежим, от радости даже немного пританцовываем, так нам хочется побыстрее на службу. А сегодня еле плетемся.

Как я была Волхвом

Дети очень чутки к настоящей радости. И потому праздник Рождества Христова переживается ими особенно ярко. И дело не в наряженной ёлке, не в подарках, не во вкусном обеде, а в том явственном ощущении чуда, сопровождающим этот праздник.

Я помню в детстве после разгула Нового Года, тишина Рождества Христова успокаивала, обнимала. Мы не ходили семьей в храм, и никто особенно не занимался нашим религиозным воспитанием, но что-то глубоко в душе в этот день всегда отзывалось, звенело, пело: «Христос Родился!».

Взрывная волна

заметки воцерквляющейся девушки

Уже стоя в очередь на исповедь, я знаю, что скоро случится взрыв. Словно я сижу на пороховой бочке и слышу запах серы. Запах такой явственный, мне бы встать и убежать, а я не могу сдвинуться с места. Что-то есть гипнотическое в этом запахе, что-то притягивающее.

Я наклоняю голову под епитрахиль и шепчу: согрешила тем, что не имею терпения, что спорю, раздражаюсь, оправдываюсь... В этом темном закутке между епитрахилью и Евангелием, я чувствую себя в безопасности. Мне снова легко и свободно. Грехи мои отпущены, как же хорошо!

Ненормальная

Монолог пациентки

Если мы встретимся на улице, вряд ли вы сразу догадаетесь о том, что я — ненормальная. Внешне я ничем не отличаюсь от остальных людей. Разве только не буду смотреть вам в глаза, когда вы заговорите со мною, и, должно быть, постараюсь побыстрее от вас отделаться. Только без обид: общение с людьми обременительно, когда болит душа.

А встретиться мы запросто можем. Нас, пограничников, в периоды ремиссии отпускают на прогулки в город. Ненадолго, часа на два, перед полдником.

Да, я сейчас живу в больнице для душевнобольных.

Там совсем не страшно. Ну... или страшно, но не совсем. Не так страшно, как кажется тем, кто ни разу не переступал порог этого заведения. Там страшно иначе.

Тень

У одного человека была тень. Однажды она сказала ему:

- Знаешь, я очень устала! Ты весь день где-то ходишь, что-то делаешь, ты служишь великим вещам, а я… Я должна всегда следовать за тобой, быть неприметной, покорной и тихой. Это так сложно!

- Что же ты хочешь? – спросил удивленный человек.

- Я хочу… я хочу быть свободной! – призналась тень. – Я хочу, так же как и ты, бродить по свету, видеть новые места, узнавать новые тайны!

- Что же.. – грустно промолвил человек.Он был мудрым и понимал, что насильно даже тень к себе не привяжешь.

– Иди! – отпустил её человек, и тень ушла от него.

Трёхстишия о радости

Всегда радуйтесь. Непрестанно молитесь. 
За все благодарите:
ибо такова о вас воля Божия во Христе Иисусе.

(1 Фес. 5:16)

Радость – словно птица,
Трепетное создание,
Чуть что – упорхнёт.

+++
Чтобы в сердце взросла радость,
Надо выполоть всё,
Что мешает ей вырасти.

Почему звёзды плачут?

На самом краю неба живёт маленькая звездочка. Когда звездочке радостно, она горит ровным сиреневым светом.  Но случается, звёздочке становится грустно, и она начинает плакать. Тогда всем, кто смотрит на неё с земли, кажется, что звёздочка мигает.

- Смотрите, звёздочка мигает! –это только что воскликнул белобрысый мальчуган. Он стоит босой возле окна, задрав своё озорное личико к небу.
- Ты ещё не спишь! – качает головой его мама. Она кидает рассеянный взгляд на небо и снова оборачивается к сыну.
- Звёзды не могут мигать. – заявляет папа мальчика с серьезным видом. Он тоже подходит к окну, но не поднимает к небу глаз. – Звезды, всего на всего – камни!
- Но, папа, посмотри! – не унимается мальчик.  – Вон она, маленькая и сиреневая, видишь, мигает…
- Марш, в кровать! – мама одергивает занавеску.

Блудные дети

Мне кажется, я могу понять блудного сына. Я ему сочувствую.

И пусть нас разделяют более двух тысяч лет, и я даже не ведаю — реальный ли он персонаж или нет, блудный сын вызывает во мне грустную симпатию — чувство, что возникает, когда встречаешь человека, схожего бедою с тобой. Ведь по сути я тоже принадлежу к блудным детям. Детям, блуждающие по жизни. В поисках себя.

В своей потерянности я не виню время или поколение. В каждом поколении своя боль. И не ищу оправдания в том, что выросла младшим ребёнком в семье. Суть вовсе не в условиях и обстоятельствах жизни. Это всё внешнее и переменчивое. Дело же внутри. В каждом из нас, блудных детей, есть некая тревожность духа, желание свободы без её понимания, нетерпеливость повзрослеть и неумение отвечать за свои поступки.

Там, где нет сирот

В нашем мире ещё сохранились народы, где нет сирот. Один из них — эскимосы. В их языке отсутствуют такие слова как «сиротство» или «приёмные дети». Все дети в общине — свои, наши, общие. Нередко бабушка воспитывает первых детей своей дочери, если та ещё молода. А многодетная мать может запросто отдать своего новорожденного малыша бездетной сестре.

Мой друг-эскимос Яко ездил в свою деревню по делам и привёз обратно подарок жене — шести-недельного младенца.

— Маленький Назарий... — улыбается он.

В семье Яко уже пятеро детей, но Назарий всеми принимается с радостью. Его нянчат и хвалятся им как своим.

Оптом и в розницу

— Все, Михеевна, пора начинать новую жизнь. Порядком вы тут в глуши подотстали от цивилизации-то. Надо догонять!

Гладковыбритый мужичок неопределенного возраста, в голубых потёртых джинсах облокотился на свечной ящик. Это был Григорий Иванов — бывший алтарник. Рядом с ним стоял Егор Игнатьевич — церковный староста: худой старик с косматой седой бородой, но в опрятном заячьем тулупчике поверх шерстяной рубахи. За ящиком сидела Варвара Михеевна: статная бабанька в цветастой шали на округлых плечах. Они втроем составляли приходской совет.

И сейчас, после воскресной службы, староста, ящичная и алтарник завели разговор о нуждах прихода. Гриша только вернулся в село из города, где он пропадал несколько лет, и был полон новых планов.

— Ты это, лист бумаги взяла? — продолжал Григорий, обращаясь к Михеевне. — Пиши крупными буквами ТРЕБЫ, двоеточие, ОПТОМ И В РОЗНИЦУ.

Страницы