Вы здесь

Олег Селедцов. Произведения

Колчан

Из кожи, пахнущей травой и лугом,
Одетый в жемчуг с нитью золотой,
Я обречен дружить с надменным луком
И стрелам злым быть преданным слугой.

Я не боец, я по натуре добрый.
Телят люблю и лютики весной,
Но в золоте на мне рисунок кобры
И стрелам буду преданным слугой.

А стрелы моего не терпят злата,
Гнушаются они, наверно мной.
Мне все равно, я долг исполню свято,
До смерти буду преданным слугой.

И даже в час, когда во время сечи,
Был брошен лук, и меч покинул бой,
Я не бежал – к бедру прижат навечно,
Я памяти стал преданным слугой.

Я лишена намерений благих,
Мне суждена навеки доля злая:
Все в колчане дрожать от нетерпенья
И голос звонкий подавать не сметь.
Зато потом дрожат мои враги,
Которых, впрочем, я совсем не знаю,
Когда с небес мое несется пенье
И притаилась в опереньи смерть.

Не вы властители, бродяги-степняки,
Владеет степью тот, в ком мощь и сила.
Я сею страх, своей любуясь статью,
Поклоном вражьим мой увенчан след.
Но вот клевещут злые языки,
Что я кому-то счастье подарила
И вместо смерти обрекла на свадьбу,
Хотя до них мне, впрочем, дела нет.

Щит

Поэзия

На себя принимавший удары,
Словно почести, вместо наград
Я теперь, непочтительно старый
На стене, как разбойник, распят.

Потускнела моя позолота—
Удаль юная, гордость полей,
Помоложе, наверное, кто-то
Жизнью платит за жизни князей.

Ведь бывало, бежали татары,
Об меня искалечив мечи.
А теперь, как былые удары,
Светлой памятью сердце стучит.

И никто не наденет на руку,
Перед сечей к груди не прижмет.
Вы возьмите меня на поруки,
На врага выступая в поход.

Вы возьмите меня, вы поверьте,
Я смогу, я сумею помочь.
Славной жажду за други я смерти
Страх и скуку рассеем мы прочь.

Меч

Поэзия

Прямой, как путь ковыльный славянина,
Святой водой, молитвой закален.
Меня кормили кровь и пот, и тина.
Исполнен правды мой победный сон.

Мне чужд покой, мне вечно тесно в ножнах,
Я рвусь на волю жажду утолять.
И сон холмов былинных растревожить.
Пощады нет, степной трусливый тать!

Я глух к мольбам, к ненужным вдовьим стонам,
К рыданьям глупым жалких стариков,
Я слеп к сиянью золота и трона,
Мне б только в бой, я верен, я готов.

И только раз во мне забилось сердце,
И оборвался мой нещадный свист.
Над головой ребенка-иноверца
В немой тоске, в бессилии завис.

Золотая кольчуга

Поэзия

Провожая, на лютую сечу,
Чтобы глупому выжить в бою
Мне тайга золотая на плечи
Надевала кольчугу свою.

Стрел слепых беспощадные вьюги
Обходили меня стороной,
А рубцы на заветной кольчуге
Кровь и пот врачевали с лихвой.

Но когда после сечи тяжелой
На покой ту кольчугу сменил,
Вдруг очнулся похмельным и голым
Без одежды, без веры, без сил.

Закружил надо мною смертельный
Меч предательств, молвы и тревог,
И лишь маленький крестик нательный
От удара меня уберег.

И с тех пор, словно лебедей в стаю,
По молитвам, по верстам опять
Я кольчугу свою собираю,
Чтобы сыну ее передать.

На богомолье

Паломничество

Очерки

Паломничество. Особый мир. Особая вселенная. Мир таинственный, не земной, другой. Святой. Тут и особый настрой. Просто так, в качестве прогулки, не пойдёшь на богомолье. Тут и труд особый. Паломник — не турист. Комфорт и удобства — это, знаете ли, несколько о другом. А ты попробуй своё богомолье заслужить. Да-да, заслужить. Выстрадать его, если хочешь. В паломничество нужно не только ножками отправляться, но в первую очередь сердцем и головушкой тоже. Наши предки говели, да покаянной слезой ножки омывали. Кстати о ножках. В монастыри да к святынькам всё больше пешком хаживали. По «железке» да по «машине» — это каждый сможет. А ты своё богомолье через мозольки да сапоги стоптанные получи. И тут не удаль некая, как в известной телепередаче: а вам слабо? Тут во славу Божию.

Смертию смерть поправ

Рассказы

Этой весной я умирал. Серьёзно. Не фигурально там, а самым натуральным образом. Тут вот штука какая. Дожил я до сорока пяти и с медициной особо не пересекался. Ну, руку ломал в детстве, стоматологи, само собой разумеется, аппендицит… Грипп, ангина… Что ещё? Свинка в раннем детстве… Вот и всё, пожалуй. А тут вдруг прихватило. Да так, что в глазах темно, ноги не держат. В руках слабость такая, что к стыду своему сумку с вещами на антресоли закинуть не могу. Плюс одышка, гул в голове. Я не курю, алкоголь не употребляю, почти. Зарядка по утрам, гантельки. И вот такое вдруг. Подробно рассказывать не хочу. О болячках только начни. В любой поликлинике, сидя в очереди, вы, конечно же, слышали бесконечные повести о неизлечимых недугах и бессилии убийц в белых халатах. Тут даже если не четверть правды будет, и то волосы на голове дыбом становятся. А там больше, чем на четверть. Там, в очередях, можно совершенно увериться, что отечественная медицина способна излечить лишь ОРЗ, ОРВИ и детские болезни. Все остальные заболевания в нашей стране не лечатся, а лишь временно купируются и то за очень большие деньги. Но шут с ними — не об этом.

Штаб нашего детства

Рассказы

К 80-ти летию Н. К. Бромлей

Недавно позвонила сотрудница:

— Слушай. Единственное число «штаб». А как во множественном?

— ШтабЫ, конечно, — отвечаю, не задумываясь.

Но проходит минут пять, и червячок сомнений начинает слегка терзать. А точно ли штабы? А может, правильно штАбы, с ударением на первый слог? Да, собственно, какая разница? И что мне до этих штабОв-штАбов? Но что-то продолжало жечь мозги, что-то лишило покоя. Что?

И вдруг я понял. Из глубины памяти всплыло это. Бессовестно забытое, детское, важное. Штаб.

Оглашении, изыдите

Проза

Рассказы

Обитель ютилась прямо на отвесной скале Срединного хребта. Первые монахи поселились здесь, пожалуй, до официального распространения на Руси христианства. Скорее всего, это были греческие или иберийские отшельники, которые, спасаясь от суеты мирской жизни, забрели в эти нехоженые горы и обнаружили на неприступных скалах пещеры «Богомзданные». Недюжинная сноровка и умение укрощать враждебные скалы потребовались этим смельчакам, чтобы добраться до пещер, обжить, устроить в одной из них церковь. Так начиналась монастырская молитва, так крепла она, возносясь всё выше и выше, в горние, к самым небесам, к самому Престолу. Но не безоблачным было её течение. Да что там! Не облака — грозовые тучи, беспощадные бури и грады терзали, крушили, унижали её войнами, разбойными набегами, переселениями народов, изменами отеческой вере, ересями и самодурством тех, кто глупо величает себя «Сильными мира». Сколько праведной крови было полито с этих скал на серые камни и синие гранитные плиты, сколько слёз пролил ангел-хранитель обители в горную чистую речушку, становившуюся порой мутной и солёной.

Ей, гряди!

Проза

Романы

Отрывок из романа

И пришли на место, называемое Голгофа, что значит «Лобное место». Почему оно так называлось не знал ни сотник, ни легионеры, ни зеваки, столпившиеся вокруг креста. Спроси любого и он ответит тебе: «Деды наши от дней, когда вошли в землю обетованную так называли сеё место, и мы так называем». Здесь, на Голгофе и совершались иерусалимские казни. Это было небольшое возвышение, пригорок, больше походивший на лысину какого-нибудь иерусалимского старца из ревнителей, потерявшего волосы, но прятавшего соразмеренное сочетание разума и расчета под нарочитой аккуратностью головного убора, чем на лоб вора, прелюбодея или колдуна, осужденного по Закону на очищение через смертельные муки. Сюда, за ворота великого города выводили благочестивые мужи иудейские сотни лет насильников, мужеложников, тайных слуг Ваала и побивали их каменьями до смерти. Здесь, на древе позора, казнили преступников и воины кесаря. Нет для Иудея более унизительной казни, чем смерть на проклятом древе, со времен Авессалома.

Нет в раю нераспятых

Проза

Повести

Повесть о блаженных

- Ой, да что же такое делается-то! Люди добренькие, да за что же это? Как же мы теперь-то, отец родненький?
Почитай полдеревни высыпало к дому священника отца Феогноста, возле ворот которого стояла подвода, охраняемая красноармейцем. Еще два красноармейца с винтовками производили обыск в доме батюшки. Искали золото, драгоценности, а может и оружие. Всего можно ожидать от пособников белогвардейским бандитам. Комиссар в кожаной куртке и матросской бескозырке размахивал маузером перед носом испуганной попадьи, ругаясь жуткими флотскими словечками, так, что и понять-то было нельзя, чего от нее хотят.
- Сыночек, ты толком, толком говори. Чего надо-то?

Чудо

Эссе

Человек жаждет чуда. Эта банальная истина не требует каких-либо доказательств, объяснений или опровержений. Человек жаждет чуда всегда. И в век чёрной инквизиции, и в век государственного атеизма, и в век синхрофазотронов, компьютеров и мобильных телефонов. Самый-самый прожжённый невер, сидя у экрана своего телевизора, надеется, что безнадёжно проигрывающая футбольная сборная сейчас возьмёт и перевернёт ход матча. А вдруг? Академик, пишущий письмо Президенту России об опасности всеобщего клерикализма, также не лишён ожидания чуда. Пусть и называет он это чудо открытием. А уж в быту-то. А вдруг? Вдруг диагноз, поставленный врачами, окажется не совсем верным? Вдруг пойдут дожди и погасят лесные пожары, грозящие дачному посёлку уничтожением?

Серебро росы на золоте рассвета

Рассказы

Дверь всё-таки заскрипела. Как ни старался Борис Семёнович выйти из номера бесшумно, коварный скрип, предательской сиреной зашатал прочную паутину утренней тишины. Борис Семёнович выругался про себя, оглянулся вглубь комнаты, где, к счастью, крепко спала красивая, сочная женщина, и продолжил свой путь к спасительному коридору. Ты, конечно, уже думаешь, что наш герой либо грабитель, либо бессовестный соблазнитель женщин, предпочитающий покидать своих любовниц, пока те предаются утренней, сонной неге. И ошибаешься! Борис Семёнович никакой не грабитель, а мелкий чиновник, работающий в администрации провинциального городка. Женщина, оставшаяся спать в покинутом героем номере – никакая ему не любовница, а самая, что ни на есть законная, и, не поверишь, любимая жена – Вера Васильевна. И выбирался Борис Семёнович, стало быть, из своего собственного номера, вернее, временно собственного номера одной из лучших профсоюзных здравниц лучшего российского города-курорта, где семье Соколовых посчастливилось отдыхать по путёвке. Почему посчастливилось? А как ты думаешь, часто ли чиновник такого ранга, как Борис Семёнович может получать путёвку для отдыха в таком городе?

Семерых одним ударом

Рассказы

В санаториях только начался ужин. Но Соколовым совсем не хотелось в этот вечер кушать гуляш, оставшийся с обеда, неизменную паровую котлету, или люля-кебаб, или шницель, что в санаторной столовой было одинаковым. Тем более, что пару часов назад Борис Семёнович с женой и сыном хорошо посидели в «Чайном домике», скушав пару шампуров шашлычка из свиной корейки, по порции жареной форели, по сочно-жирной шаурме, да плюс салат, да плюс коньяк для взрослых и сок для Женьки. Однако совсем оставаться без ужина было бы неправильно, и Соколовы отправились на Курортный бульвар, где на «пятачке», в гастрономчике ютилось приличное кафе «Мороженое».

Лифт

Проза

Повести

Фантастическая повесть
1.

Этот город странный. Как бы это объяснить. Ну, представьте: вы покупаете мороженое. Летний знойный день. В тени около сорока. Пот градом. Рубашка на теле – хоть выжимай. Во рту пересохло ещё с ночи. Пить хочется, а что толку. Вода не спасает, хоть ты бочку осуши. И вот мороженое. Пломбир. Из холодильника. Белый такой. Парок от него прохладный. Руки от нетерпения дрожат. Так и хочется припасть губами, языком, зубами к этому снежно-нежному чуду. И вот, не удержавшись, ты кусаешь этот пломбир, и… Бог ты мой! Какая гадость! Он же горячий. Вот так, именно горячий. Такой особый сорт мороженого – шутка генной инженерии.
Нет, пожалуй, это неудачный пример. Как же тогда объяснить?