Серебро росы на золоте рассвета

Дверь всё-таки заскрипела. Как ни старался Борис Семёнович выйти из номера бесшумно, коварный скрип, предательской сиреной зашатал прочную паутину утренней тишины. Борис Семёнович выругался про себя, оглянулся вглубь комнаты, где, к счастью, крепко спала красивая, сочная женщина, и продолжил свой путь к спасительному коридору. Ты, конечно, уже думаешь, что наш герой либо грабитель, либо бессовестный соблазнитель женщин, предпочитающий покидать своих любовниц, пока те предаются утренней, сонной неге. И ошибаешься! Борис Семёнович никакой не грабитель, а мелкий чиновник, работающий в администрации провинциального городка. Женщина, оставшаяся спать в покинутом героем номере – никакая ему не любовница, а самая, что ни на есть законная, и, не поверишь, любимая жена – Вера Васильевна. И выбирался Борис Семёнович, стало быть, из своего собственного номера, вернее, временно собственного номера одной из лучших профсоюзных здравниц лучшего российского города-курорта, где семье Соколовых посчастливилось отдыхать по путёвке. Почему посчастливилось? А как ты думаешь, часто ли чиновник такого ранга, как Борис Семёнович может получать путёвку для отдыха в таком городе? Да ещё если жена у него культработник, да ещё если сына Женьку, по очень убедительной просьбе любимой тёщи, ну никак нельзя отправлять одного в детский лагерь, потому что родители обязаны брать ребёнка в таком возрасте с собой?

Борис Семёнович любил этот город. Когда-то, когда не был наш герой никаким чиновником, и называть его Семёновичем никому из знавших его и в голову не могло прийти, он бывал здесь. На каникулах. У бабушки. Бабушки уже давно нет, как нет в его жизни и беспечных, бесконечных и очень коротких летних каникул. И уже никому из знающих его людей не придёт в голову называть его так, как звали в далёком детстве – Бориской.

Теперь Борис Семёнович в меру важный, до предела, отпущенного его статусом, степенный, знающий себе цену человек. Здесь, в санатории он строго соблюдает правила внутреннего распорядка, не пропускает назначенные процедуры, чётко, по предписанию пьёт три раза в день нарзан. Исключительно сульфатный, исключительно подогретый и исключительно за полчаса до приёма пищи. Ну, а на тропинки терренкуров выводит свою семью только после тщательной консультации с лечащим врачом. Подожди, не спеши говорить: «Фи» и с треском захлопывать книжицу. Наш герой вовсе не брюзжащий старик, коих, получивших путёвки по знаменитому закону о монетизации, сейчас в санаториях тьма тьмущая. Борис Семёнович в свои тридцать девять, когда лишь годика не хватает до более менее приличной возрастной цифры, только начал вступать в пору вынужденного степенства. Ну, а как иначе? Где ты встретишь нормального человека, да ещё и чиновника, пусть даже мелкого, который в сорок лет, или около того, ходит на голове, гоняет с мальчишками голубей или там змеев бумажных? Вот то-то. Таковы правила, и Борис Семёнович старался эти правила соблюдать. Но сегодня…

Сегодня его разбудили птицы. Они пели так, словно назывались не скворцами, дроздами, соловьями и как там ещё, а райскими птицами. Да-да! Это было удивительное, волшебное пение. Борис Семёнович, который обычно не любит, чтобы его будили по ночам и особенно под утро, тут вдруг понял, что спать под такое пение не просто бесполезно, но и преступно. Он встал, наскоро умылся и засобирался на волю, в курортный парк. Ему уже неоднократно предлагал санаторный инструктор по ЛФК ходить по утрам в парк, в горы встречать рассвет, как делают многие отдыхающие. Но ведь ещё больше отдыхающих этот самый рассвет встречают в своих постелях, не страдая при этом от недостатка положительных эмоций, наоборот, помня золотое правило: «Сон – это здоровье», прибавляют себе хорошего настроения, ну, а заодно и килограмчики при взвешивании. А что? Быть худым в наше время даже неприлично как-то. Впрочем, я увлёкся. Вернёмся к нашему герою. Пение птиц и сладко пахнущая утренняя прохлада, струями бьющие в номер через раскрытую форточку, заставили Бориса Семёновича украдкой, словно он воришка какой-нибудь, пробраться в коридор, спуститься по парадной лестнице к центральному входу и очутиться в парковой зоне. Ух ты, а здесь, однако зябко, даже очень, даже очень-очень! Не вернуться ли, пока не поздно? Борис Семёнович, пожалуй, так бы и сделал, но из корпуса напротив в этот миг вышли две дамы одних с Соколовым лет, в приличествующих их возрасту спортивных костюмах. Одна из дам, весьма кстати ничего себе, даже чуть кокетливо взглянула на Бориса Семёновича, и он забыл про утреннюю прохладу. Нет, не улыбка курортной незнакомки заставила его зашагать по тропинке, уводящей в глубь парка, а просто неудобно было как-то ретироваться. Они вон – женщины, а ничего, не боятся холода и чего там ещё. А он, как никак – мужчина. И молодой, между прочим, мужчина, в самом, можно сказать, расцвете.

В парке уже были люди, и все шли в одном направлении – в горы. Обычно курортники встречают рассвет на горке, именуемой «Красное солнышко». Потому так и именуют, что солнышка в рассветный час здесь невероятно много. Только приходить нужно заранее, а, стало быть, и просыпаться нужно пораньше. Иначе всей этой красоты, этого чуда рассветного можно не увидеть. Особые фанатики золотых восходов карабкаются от Красного солнышка по туристическим тропам выше. Это труднее, это одышка и сердцебиение, но и награда соответствующая. Такой красоты, как рассвет на горе «Малое седло» ты не увидишь нигде и никогда, поверь мне. Почему «Седло» малое? Да потому, что в стороне от него, километрах в пяти, есть более высокая вершина, тоже седловидной формы, но пытаться встретить рассвет там – бесполезно. Нужно просыпаться глубокой ночью и ночью же карабкаться по скалам, а это, как ты понимаешь, небезопасно. Ночёвка же на вершине Большого седла в палатке – не входит в план обязательных мероприятий курортника.

Мимо Бориса Семёновича шли люди. По одному, по двое, мелкими группами. Но Соколову почему-то не хотелось встречать рассвет со всеми, и он свернул с общей тропы в «Долину роз». Парк он знал ещё с детства и не боялся заблудиться. Даже наоборот, его тянуло в парковую глухомань, в места, о существовании которых знало не очень много людей, но где рассвет также прекрасен, как и на Красном солнышке. Долина роз? Весьма живописный, как говорят экскурсоводы, уголок парка, излюбленное место прогулок курортников. Однажды здесь я был свидетелем шикарной сцены, от которой челюсть моя отвисла, глаза стали, как царские пять копеек, а в животе забегали колики. Летним знойным полднем в Долину роз со стороны элитного санатория, в прежние годы принадлежавшего Це Ка КПСС, а теперь управлению делами президента нашего Эр-Фе, вплывала дама, вернее супердама, что мгновенно угадывалось в походке, взгляде и осанке. Окружала даму приличная свита. Супердама, ничуть не заботясь о том, что слова её фраз, щедро раздариваемых перенасыщенному озоном воздуху парка, могут быть услышаны посторонними, в число которых попал и я, с нескрываемым восторгом вещала: «Это надо же. Я и думать не могла, что смогу вот так гулять, запросто, с простыми смертными»…

Ну, тут уж я совсем увлёкся. Итак, Борис Семёнович через Долину роз вышел на известную с детства тропинку. Сказать, что настроение у него было привеликолепнейшим – значит наврать тебе, ой, прости, ввести в заблуждение. На самом деле, так хорошо чиновнику городской администрации, пусть даже и провинциального, даже очень провинциального городка не было лет уже тридцать. Погода была чудеснейшая. А воздух! А Эльбрус над парком! Борис Семёнович ещё с той поры, когда был просто Бориской, запомнил три важные приметы для определения погоды на день. Если с утра зябко, если Эльбрус виден, как на ладони и если трава в парке усыпана серебром росы – значит день будет распрекрасным, тёплым, солнечным. Ну, а коли с утра тепло, нет росы на альпийских лугах и, не дай Бог, Эльбрус затянут облачно-туманной дымкой, то пусть тебя не обольщает солнце и тепло наступающего утра, скоро-скоро небо затянет тучами, и грозовые ливни будут весь день убивать в тебе остатки хорошего настроения.
Сегодня по всем приметам будет тепло и сухо. Борис Семёнович шагал по тропинке скоро, забыв, что его возрасту приличествует более степенный шаг. Хотя какой там возраст. За очередным поворотом терренкурового серпантина Бориска, ой, прости, Борис Семёнович поймал себя на том, что его неудержимо тянет петь, причём, что-нибудь из репертуара пионеров конца семидесятых: «Вместе весело шагать», «Остановите музыку», «И вновь продолжается бой», «И снится нам не рокот космодрома», «Пора-пора-порадуемся на своём веку» и даже «Любовь, комсомол и весна». Соколов старший даже рассмеялся такому своему навязчивому желанию. Хотя почему бы и нет? Почему бы и не запеть? Всё равно никто не видит и не слышит. И Борис Семёнович едва не запел, но тут произошло нечто, что привело нашего героя в состояние, которое пережил я, встретив в Долине роз ту самую супердаму из Це Ка, ну, помнишь, челюсть, глаза, колики… Вывернув из лесной чащи на открытый участок тропы, ровной лентой обвивающей крутой альпийский склон и дарящей взору путника изумительную панораму Малого Седла и других вершин, до нетерпения готовых уже встречать рассвет, Борис Семёнович остановился, как вкопанный. Шагах в пятнадцати, прямо на тропинке, мордочкой к восходу сидел серый и весьма крупный. Острые ушки стояли над головой торчком. Он ждал рассвета. Появление человека явно не входило в его утренние планы и не принесло ему радостных ощущений. Нехотя, почти лениво развернулся, сделал два крупных скачка по тропинке и, ещё раз досадливо взглянув на Соколова, также лениво скрылся в лесу. Заяц. Встречал рассвет. Вот тебе на! Если бы Борису Семеновичу кто-нибудь это рассказал, он ни за что бы не поверил. Но собственными глазами… А рассвет уже вовсю играл свою неповторимую пьесу-экспромт, нещадно поливая горы, травы, деревья, ручьи, птиц и корпуса санаториев тоннами солнечного золота. Вершина Малого седла была словно беретиком из солнечного пуха укрыта золотом, но солнце ещё не взошло, хотя золотая бахрома от беретика спускалась почти до половины горы. Позади Бориса Семёновича, где-то там, внизу, в городе, где горы не так близки, и солнце восходит раньше и вовсе не так грандиозно, улицы, проспекты, домишки и здания привольно купались в солнечном свете. Отвоёвывая у ночной тени всё новые и новые плацдармы, солнечный свет наступал на парк не с горы, а с низин, из города, «из народа» - почему-то подумалось Соколову. Зажатая с двух сторон всепобеждающей лавиной яркого света тень уже не могла метаться в поисках спасительных ложбинок и покорно уступала метр за метром своим вечным противникам – солнцу и свету. И вот до Бориса Семёновича осталось десять метров, пять, три, один, и… Боже мой! Как мгновенно вспыхнули миллиарды маленьких фонариков росы в густых парковых травах! Как заплясали золотые блики на окнах, крышах, ручьях и лужицах! Как сладко защекотало в глазах Бориса Семёновича при появлении сначала солнечного краешка, потом бочка, потом пузика. Пока ещё на солнце можно было смотреть, чуть прищурившись, конечно. Но вот оно лениво оторвалось от горного причала и поплыло по ослепительно синему небесному безбрежию. Теперь на него невозможно взглянуть. Куда там! Сожжёшь глаза. Борис Семёнович смотрел, сколько было мочи, затем зажмурился, прижал веки кулачками и счастливо по-детски заливисто рассмеялся. Горячие лучи солнца разбудили дремавшие до поры ароматы альпийского склона и паркового леса. В лицо Соколова тугой, густой волной ударили запахи чабреца, мяты, мёда, хвои, душицы, а затем накатила волна чистейшего озона, и Борис Семёнович вдруг явственно почувствовал, как его, словно пушинку, оторвало от земли и швырнуло, не перенесло, нет, а именно швырнуло на тридцать лет назад, в далёкое-далёкое, страшно подумать, какое далёкое, его детство. И вот Бориска уже перескакивает с ножки на ножку и дурашливо машет над головой тонкими смешными ручонками. И вот уже нет никаких политик, экономик, реформ, администраций. И вот уже встречные незнакомые люди радостно улыбаются ему, как лучшему другу. И где-то там, внизу, в старом двухэтажном домике с просторным мезонином, его ждут, чуть волнуясь, папа и мама, такие молодые, такие… такие красивые. И Борис Семёнович вдруг заплакал. Заплакал от избытка счастья, обрушившегося на него потоками ниагарского водопада. Он шёл по тропинке терренкура, забывая размазывать по совсем не детским своим щетинистым щекам детские-детские слезинки далёкого счастья. В душе его на весь день воцарились вкус изумрудов и запах бриллиантов. Как это? Да я и сам не знаю. Ты спроси лучше у него, а мне пора. Скоро рассвет. Боюсь опоздать.

Август 2005 г.