Вы здесь

Монахиня Евфимия Пащенко. Произведения

Архангельский патерик версия 2000 года

                             Е.В. Пащенко                          

                           АРХАНГЕЛЬСКИЙ   ПАТЕРИК

                   ( очерки о церковных подвижниках Архангельской области 14 – 20  вв.)

УДК: 281. 93 ( 470. 11)

Архангельский Патерик ( Очерки о церковных подвижниках Архангельской области 14- 20 вв.). Е.В. Пащенко.- Архангельск: АГМА.- 2000.- с.-

Книга Е.В. Пащенко посвящена малоизвестным аспектам истории Архангельской области. В ней рассказывается о тех церковных подвижниках, которые родились или жили на ее территории. Книга предназначена для студентов факультета социальных работников, преподавателей истории, а также людей, интересующихся прошлым Архангельской области.

На обложке: Старинный вид Кожеозерского монастыря.

Каждому - свое

                                                                (об одноименной книге Д. Хорина)         

   Богата талантами Архангельская земля. Она подарила нашей стране таких знаменитых писателей и поэтов, как Михаил Ломоносов и Борис Шергин, как Федор Абрамов и Николай Рубцов. Теперь в сонме имен северных авторов появилось еще одно – Дмитрий Хорин. Человек, написавший книгу, которую. Вы сейчас держите в руках. Называется она – «Каждому – свое». И не случайно. Но об этом – потом.

Игумения с рынка

                                                                        Святочный   рассказ                                                    

                                                                                                                                 Памяти игумении Афанасии (Рудалевой)

  Теплым солнечным днем в конце августа мимо прилавков Михайловского городского рынка, ломившихся под тяжестью румяных яблок, увесистых капустных кочанов, благоуханной зелени, сочной моркови, тяжелых виноградных гроздьев, и прочих плодов земных, словно сошедших с полотен каких-нибудь старых голландцев или фламандцев, шла женщина лет шестидесяти, в выцветшем черном подряснике и сбившемся набок монашеском апостольнике3, из-под которого выбивались пряди седых волос.

Монастырская барахолка (часть 1)

                                                            Памяти игумении Афанасии (Рудалевой)

  Теплым солнечным днем в начале сентября мимо прилавков Михайловского городского рынка, ломившихся под тяжестью румяных яблок, увесистых капустных кочанов, благоуханной зелени, сочной моркови, тяжелых виноградных гроздьев, и прочих плодов земных, словно сошедших с полотен каких-нибудь старых голландцев или фламандцев, шла женщина лет шестидесяти, в выцветшем черном подряснике и сбившемся набок монашеском апостольнике, из-под которого выбивались пряди седых волос. Медленно, по-утиному вперевалку, волоча за собой тележку с объемистой клеенчатой сумкой, она переходила от прилавка к прилавку, то и дело останавливаясь и подолгу торгуясь с продавщицами. Однако человек, знакомый с «бытом и нравами» рынка, сразу смекнул бы, что делает она это не из скаредности, а просто по привычке. Видимо, это хорошо понимали и старые продавщицы, которые сами не без удовольствия обменивались с ней грубыми, но беззлобными шутками и вступали в словесные поединки, неизменно заканчивавшиеся взаимовыгодной покупкой.

О чем плачет Анна

                                                                                                                                  Сам я своенравной властью

                                                                                                                                  Зло из темных бездн воззвал…

                                                                                                                                  (Свт. Филарет Московский)1          

 

 Анна, мать семинариста-второкурсника Толи Демина, готовилась к приезду сына на зимние каникулы. Поскольку на дворе был Рождественский Пост, накупила для праздничного стола соленых груздей, морошки, рыбы: не только трески – излюбленного кушанья жителей Михайловска (за что нас издревле прозывают «трескоедами»), но даже дорогих семги и палтуса – чай, истосковался мальчик за полгода по северной рыбке! Теперь оставалось только сделать уборку в комнате сына – и все готово к встрече!

Больше, чем детектив

(о книге О. Шульчевой-Джарман «Крискентий Ларисс и Медея-отравительница»)

   За книгами этого автора я слежу давно. Прежде всего, потому, что Ольга Шульчева-Джарман – врач. Стало быть, моя коллега. Правда, не северянка, как я, а петербурженка, педагог, историк медицины, автор двух исторических романов о Кесарии враче, брате Святителя Григория Богослова и православном святом. Но на сей раз в руки мне попало не долгожданное продолжение романа-жития святого Кесария-врача, а выпущенная тем же издательством «Преспект» приятно изданная книжка с картинками под интригующим названием «Крискентий Ларсисс и Медея-отравительница». О чем же эта новая книга О. Шульчевой-Джарман? А вот о чем. 

Как профессор отца себе искал (окончание)

                                                                                          (окончание)

Шло время. И по мере того, как Вовка подрастал, набираясь знаний и ума-разума, на столе у него появлялись все новые и новые подарки от Георгия Андреевича – книги «Юность полководца», «Под знаменем «Башмака», «Айвенго»,  «Спартак», «В дебрях Уссурийского края», «Овод», «Повесть о настоящем человеке». То были книги об отважных воинах, путешественниках, первопроходцах, борцах за свободу. И Вовка со всем пылом юности страстно желал стать таким, как герои этих книг. Но больше всего ему нравились книги про ученых. В самом деле, ведь эти целеустремленные, самоотверженные люди делают великие открытия, меняющие к лучшему жизнь на Земле, изобретают новые приборы и лекарства, побеждают страшные болезни, осмеливаются дать бой даже самой смерти. И он, когда вырастет, тоже станет ученым!

Как профессор отца себе искал (продолжение)

* * *

Как успокаивается речная заводь, потревоженная брошенным в нее камнем, так и жизнь в доме Булыгиных, с отъездом Петра и Зои, казалось бы, должна была войти в прежнее русло. Однако этого не случилось. Спустя несколько недель в Чуб-Наволок пришла весть о том, что началась война с Германией. Вскоре в деревне не осталось ни одного здорового молодого мужика или парня – всех забрали на фронт, а их работа легла на плечи женщин, подростков и стариков. Увы, Вовкин дедушка, еще недавно легко и охотно трудившийся за троих, все больше слабел здоровьем и, приходя с завода на обед, норовил прилечь. Бабушка Анна Степановна с тревогой поглядывала на мужа… но чем она могла помочь ему? Только молиться за него. А это она и так делала каждый день, утром и вечером, прося у Бога милости и спасения своим родным, почившим и живым. Даже тем, кто не верил в Него, как Иван Никанорович, как их заблудшая дочь Зоя…

Как профессор отца себе искал

                                                     КАК   ПРОФЕССОР   ОТЦА   СЕБЕ   ИСКАЛ.                

 

                                                                                                         Светлой памяти Г.А. Орлова, професора хирургии АГМИ.

 

                                                                                                                                          Родителей не выбирают.

                                                                                                                                               (Народная мудрость)

   Лет до четырех Вовка Булыгин не знал, что у него есть родители. Потому что, сколько помнилось ему, он всегда жил в деревне Чуб-Наволок у дедушки с бабушкой. И когда кто-нибудь из взрослых спрашивал Вовку – «ты чей будешь, малыщ?», он важно отвечал – «я дедушкин-бабушкин». В самом деле, чей же он еще может быть?

Искушение чудом, или чудеса и чудотворцы

   Эта  история началась в тот солнечный майский день, когда в лавку антиквара Бориса Жохова, известного в Михайловске под прозвищем Жох, пыхтя, ввалились трое крепко сбитых мужчин в рабочей одежде, тащивших массивный деревянный сундук, обитый полосками ржавой жести. Надо сказать, что эта троица из строительной бригады, занимавшейся ремонтом старых домов, время от времени сбывала Жоху разные чердачные находки: то икону в киоте, а то лишь киот без иконы или икону без киота, то медный подсвечник, то что-нибудь из кухонной утвари.

Воскрешение Батона (святочный рассказ). Окончание

После этого неприятного разговора профессор Булыгин пришел домой лишь поздно вечером, когда Галина Серафимовна уже укладывала Наденьку спать. И, сев за стол в кухне, долго не притрагивался к еде, погруженный в невеселые думы.

  -Что с тобой, Володя? – поинтересовалась Галина Серафимовна. – На тебе лица нет. Что случилось?

  -Сегодня меня вызывал ректор. А потом еще и декан. – нехотя признался Владимир Петрович.

 -Зачем? По поводу ваших зимних научных чтений?

  -Если бы по поводу чтений! К сожалению, речь шла совсем о другом. Боюсь, что после зимних чтений мне придется уволиться из института. По собственному желанию. Иначе меня просто-напросто уволят. Так сказал мне сегодня декан.

Воскрешение Батона (святочный рассказ)

Мышка маленькая, да, поди, поймай ее.
(преподобный Амвросий Оптинский)

Пасмурным летним днем по центральной улице города Михайловска, прозывавшейся Троицким проспектом, не спеша шли скромно одетый мужчина лет пятидесяти и маленькая девочка. Со стороны казалось, что это дедушка-пенсионер гуляет вместе со своей внучкой. Однако пожилой человек был вовсе не пенсионером. И не дедушкой. А был он заведующим кафедрой физиологии Михайловского мединститута профессором Булыгиным, которого коллеги и студенты почтительно величали Владимиром Петровичем. Что до девочки, которая шла рядом с почтенным ученым, крепко держа его за руку и радостно щебеча ему что-то свое, детское, то она была его дочерью Наденькой. И хотя среди коллег и студентов профессор Булыгин слыл замкнутым человеком, целиком погруженным в свою науку, вдобавок, как утверждали злые языки, на старости лет ставшим набожным, для Наденьки он был самым заботливым, самым ласковым, самым умным, самым лучшим папой на свете.

Молчание господина Привалова (окончание)

  Тем временем господину Привалову тоже было не до отдыха. Но совсем по иной причине. Ибо, стоя у сводчатого окна кельи, и глядя на монастырский двор, на купола Свято-Троицкого собора, на тускло поблескивающую вдали гладь Михайлова озера, он предавался воспоминаниям о далеких, невозвратных временах своей юности. В ту пору он был еще не господином Приваловым, а просто Сашей. И жил не в Москве, а здесь, в своем родном Михайловске. Отец его, Юрий Петрович, преподавал физиологию в Михайловском медицинском институте, а мать, Галина Васильевна, работала врачом-невропатологом в одной из городских поликлиник. Поэтому будущее своего единственного сына они предопределили с самого его рождения. Медицина, только медицина. Ведь испокон веков заведено – дети продолжают дело своих родителей.

Молчание господина Привалова

Игумен Нафанаил1, держа в руке недопитый стакан благоуханного кипрского портвейна, стоял у сводчатого окна своей кельи во втором этаже старинного каменного настоятельского корпуса, и созерцал широкий монастырский двор, поросший травой, деревянный дом, где жила братия, Свято-Троицкий собор, купола которого ярко сверкали на летнем солнце… Положим, это было не золото, а всего лишь интриттитан, но смотрелись они весьма эффектно и богато...

Встреча в Кремле (окончание)

  На другой день, то ли за завтраком, то ли ужином, Дима спросил дедушку:

  -Дедушка, а кто такие цари Романовы?

  -Ого, внучек! – добродушно усмехнулся Серафим Николаевич. – Кажется, ты всерьез заинтересовался историей нашей страны. Что ж, дело хорошее. Тем более, что Смутное время, о котором я тебе вчера рассказывал, закончилось как раз после того, как на Российский престол в 1613 году всенародно был избран первый царь из старинного рода бояр Романовых – 16-летний Михаил. А до этого  «начальным» человеком в государстве считался Патриарх Московский – Священномученик Ермоген22, который ратовал за прекращение Смуты и за это принял смерть от рук поляков и их пособников.

  -А как же царь Василий Шуйский? – удивился Дима. – Или он тогда уже умер?

Страницы