Тайна владыки Петра

Повесть о Петре (Звереве), архиепископе Воронежском, Священномученике Соловецком

Год назад, на Светлой седмице, я гостила в Т., у известного тамошнего краеведа В.И. Д-ва. Его квартиру на втором этаже старого деревянного дома вполне можно было бы назвать «церковно-археологическим кабинетом», где на правах хозяйки обреталась старина. В красном углу висел список с редкого и необычного по виду местночтимого образа Казанской Божией Матери, перед которым горела лампадка, украшенная по бокам головками херувимов. Под иконой красовался подзор из парчи с потускневшей от времени золотой вышивкой — работа безвестных сестер давно разрушенного Т-ского Вознесенского девичьего монастыря. А с фотографии на стене смотрела на нас последняя игумения этой обители, сгинувшая в Гулаге… На полках громоздились книги с кожаными корешками, а также альбомы и папки с чудом уцелевшими документами минувших времен. Все эти свидетели и свидетельства давнего и недавнего прошлого нашли приют в квартире В.И., который охотно рассказывал о людях и событиях, с которыми они были связаны. Причем, надо сказать, что он был очень ярким и увлекательным рассказчиком, у которого всегда находилось для меня что-нибудь новенькое.

Так случилось и на сей раз, когда В.И. извлек с полки папку, где лежало несколько изрядно помятых и загрязненных листков, вырванных из школьной тетрадки в косую линейку и исписанных выцветшими от времени и расплывшимися чернилами. По его словам, он обнаружил их случайно, в мусорной куче на месте снесенного старого дома. По некоторым сведениям, содержавшимся в записях, В.И. приблизительно датировал их концом шестидесятых годов. С первых же строк я поняла, что с ними стоит ознакомить и вас. Поэтому, с разрешения В.И., ниже я привожу их текст почти целиком.

Анне и Екатерине

Мои возлюбленные бабушки,
Две – Анна и Екатерина.
Нет, не пекли вы мне оладышки,
На то была своя причина –
К постелям, к костылям привязаны,
Вы печь блины не мастерицы,
О, одинаковые, разные
Мои страдалицы-сестрицы!..
Куда до вас невестам искренним,
Столь озабоченным судьбою?
Не совершенны вы, но Истины
Не заслоняете собою.
Я недостоин вас, красавицы, –
Вы снова фору мне даёте:
Мне только начинают нравиться
Пути, а вы по ним идёте.
Вы хороши, вы любо-дороги
Мне – жениху, но – огорченье:
Скрутили вас болезни-вороги,
И смерть за вами ходит тенью.
А впрочем, радостны и ласковы,
И не капризны, не жеманны,
За косметическими масками
Не прячетесь, и всё ж желанны.
Вы для кого-то возмутительны,
И платьица – не по сезону.
Ко мне, как к сыну снисходительны,
Индифферентны, как к чужому.
То энергичны, то рассеяны…
Стихи, сонаты и рулады
Не посвящали вам есенины.
Пускай, зато вы Богу рады.
И восседаете, как павы!..

Райская бухта. Коктебель

И чтоб не перепутать бухту с раем,
Здесь раздают неспелые бананы,
И санаторий слишком обитаем, -
Здесь от себя укрыться не удастся.

И горы прижимаются к туману,
Того гляди, взлетят и растворятся.

В раю, наверно, рай и без дурмана.
И каждое лицо в раю желанно,
И каждый камень, каждая поляна…

Чем больше рая, тем неповторимей
Лицо, тропинка, цвет акаций, -
Не перепутаешь, как имя иностранца,
Ничем тебя не тронувшее имя.

И, чтобы в этой бухте не остаться
Корабликом, Волошиным, тетрадкой,-
Шагнуть в иную сторону пространства,
Не отвечать на шепот моря сладкий,

На запахи травы не озираться,
Себя не выдать веточкой печали,

И акварель не сможет догадаться
О той поре, в которой обитали
Блаженные задолго до изгнанья.

В раю пока не знают слов прощанья.

Папа

Деревянный, на колёсиках, конь Сивка был общим любимцем группы. Целыми днями дети возили его по комнате, садились на него верхом и даже во время еды не оставляли в покое — "кормили". Краска на его боках местами уже стёрлась, одно ухо было сломано, хвост потрескался. Весь вид Сивки говорил, что он очень устал от нелёгкой детсадовской жизни.
На долгом своём веку Сивка пережил многие игрушки: и говорящих красивых кукол, и ревущих добрых медведей, и луноходы, и танки, и кубики. Шло время, появлялись новые игрушки, другие мамы и папы приводили своих детей, только Сивка, старый деревянный Сивка, по-прежнему выполнял тяжкую работу — послушно развлекал ребятишек. Он был настоящим другом.
Сегодня Сивка особенно устал. А тут на него взобрались сразу двое мальчишек — Рома и Кирилл. Они болтали ногами, толкали друг друга, потом заспорили. Кирилл сказал:
— Вот если бы Сивка был конь настоящий, я взобрался бы на него и поскакал — с ветерком!
— Куда тебе, — возразил Рома. — Ты бы не удержался...

Мама

  За окном сыро, холодно и уныло. Пасмурно и в комнате. Папа сидит за столом — строгий, насупившийся — и с недовольным видом изучает газету. На экране телевизора Винни-Пух с Пятачком покидают братца Кролика, съев у него всё, что можно было съесть, поэтому Винни-Пух никак не может выбраться из норы. Старший брат Даши Гена сидит у телевизора; ему забавно это видеть, и он прыскает со смеху в кулак, опасливо оглянувшись на папу, — не рассердился ли? Отец укоризненно поглядел на сына, но ничего не сказал — придраться почти не к чему: даже звук телевизора убран полностью.
Даша ведёт себя не по годам чинно, серьёзно и не смотрит на экран. Во-первых, этот мультик она видела много раз, а во-вторых, занята важным делом — укладывает куклу спать.
Чёрный пудель Милорд забился под кресло, положил свою грустную мордочку на передние лапы и, тоскливо оглядывая молчаливое семейство, тяжело вздыхает.
Самые громкие звуки в комнате — тиканье будильника, шелест газеты и папино сопение. Кажется, пролети муха — будет слышно. Но не летают мухи, боятся...

Бумажный журавлик

Сделаю бумажного журавлика,
Отпущу по ветру, пусть летит.
Он до стран далеких доберется,
На твое окошко сесть решит.

Отдохнет бумажная игрушка,
Ты, мой друг, расправь ему крыла.
Подсуши, разгладь его немножко,
И отправь в далекие края.

Пусть летит,и будет всем на радость,
Разнесет по свету мой привет.
Счастье он подарит детям малость,
И в сердцах оставит добрый след.

Святителю Игнатию

Святитель мудрый -
строгий взгляд
предобрых глаз,
холодность пальцев,
благословляющих мой лоб,
я Вас читаю,
и вновь теряюсь между строк...
Мне хочется давно сказать:
я Вас пытаюсь понимать -
Ваш слог, слова и Вашу боль,
Вы для меня - живой, святой.
Простите дерзость мне мою -
с Владыкой редко говорю,
совсем не знаю этикет,
лишь только Господа завет
друг друга во Христе любить,
но мне ли Вам то говорить?

Святитель мудрый
строгий взгляд
простой святительский наряд
на черном шелке светлый крест -
смотрю я в книге на портрет.

Цитата из Талмуда

К проблеме учебника
«Здоровый образ жизни»

Повесился Иуда,
Увидев смысл в петле…
Цитату из Талмуда
Я вижу на столе.
Нет, не достойны оды
Такие, как я сам –
«Нечистые народы,
Подобные ослам».
В стекле лукавой призмы
Преломлены лучи,
И отдаёт фашизмом
Премудрость – хоть кричи!
Публично копят силы,
Не смысля ничего,
Распявшие Мессию,
И… ждущие Его.
До нравственных устоев
Им точно дела нет.
Коль писано такое,
То ждать нам скорых бед.
Царь мёртв, страна разбита,
Но слышится: «И что ж?..»
Раз веют через сито,
То «смерть» звучит как «ЗОЖ».
Они за всё в ответе,
Им, гой-безумец, верь…
Что пишут в туалете –
В учебниках теперь.

***
Под впечатлением случайно
услышанного телефонного разговора

В метро

Сплетались голоса в вагоне
В остроты, говор, шутки, смех.
А рядом – плакал человек,
Дрожали плечи. Он в ладони
Лицо от взглядов молча прятал,
Хотел сдержаться, да – невмочь.
Но мы ж ничем не виноваты,
И не просил он нас помочь.
Его рюкзак от солнца выцвел,
И голова, как соль, бела…
Спросить хотя бы – кто обидел?
Спешила – и не подошла.

Жук Егор

Рос в лесочке мухомор,
В мухоморе жил Егор.
Жук Егор весёлый был
Всё друзей к себе водил.

Угощал всех чаем с мёдом
И хвалился огородом.
- В огороде у меня
Всё растёт до сентября!

Вот такой был жук Егор,
Нёс запасы  в мухомор.
А потом он звал друзей,
Чтоб всем было веселей!
 

Светит луна лампадкой в окошко

Светит луна лампадкой в окошко,
Ночь к нам заходит ласковой кошкой.
Тишь укрывает своим одеялом,
Дрёма окутает нежным дурманом.

Дверь приоткроем в царство Морфея,
В сказочный мир окунёмся немея.
Тихо погрузимся в сладостный омут.
 Ангелы крыльями нас нежно тронут. 

Смешинки от Алинки

Во имя красоты

Алинке исполнилось четыре годика, и она стала выше подоконника. Взяла девочка однажды ножницы и, насколько хватило роста, надрезала края оконной занавески. Мама увидела такое рукоделие и горестно спросила:
— Зачем ты это сделала?
— Чтобы красиво было! — ответила довольная собой Алинка.

Птицы-невидимки

Как-то в детском саду воспитательница дала детям задание рисовать птиц — кто каких может. У Алинки птицы ну никак не получаются! И нарисовала она... скворечник.
— А где же твои птицы? — спросила воспитательница.
— Они — в скворечнике, — ответила Алинка.

Потешки от Олежки

Читатель и писатель

Идёт Олежка — учится читать:
"Ап-те-ка", "Пи-во", "Х-леб", "Про-дук-ты", "Ба-ня"...
А вот на ящике: "Не кан-то-вать!"
И на заборе мелом: "Тут был Ва-ня", —
Наверно, кто-то учится писать.

Бережливость

Мама спрашивает Свету:
— Почему не ешь рагу?
Что, невкусно? Ждёшь котлету?
— Нет, я зубы берегу!

Записки с острова святого Нила (окончание)

УЗИНКААК-СЕЛО УЗКОЕ.
+ В село Узкое мы собирались уже давно. Но то непогода, то нежданные гости, а то просто ход нашей жизни - все откладывали нашу поездку. А когда, мы, наконец, собрались и договорились с монахами Михайловского Скита, матушки наши приболели. Поэтому визиты решили снова перенести, но нас с сестрой Юлией благословили ехать - работать за компьютером в местной библиотеке.
Меня снарядили компьютером м. Нины, предупредив не снимать рюкзак с плеч в лодке, с. Юлии дали список поручений ,и мы отправились в путь.
Залезая в лодку, я упала и сильно ушиблась, но осталось вроде цела. Мы посмеялись, и лодка заворчала мотором.
Красота! Какая же красота кругом! От холода воздух прозрачный ,а вода -как зеркало.
Вот и причал виднеется, а за ним дома. Я жадно вглядываюсь - я узнаю. Коричневый дом - пустующий магазин, справа голубой куполок – церковь. Только, когда я была здесь пять лет назад, на берегу играли дети сейчас же - никого. Мы высаживаемся, крестимся на церковь и идем к Николаю Петрякову и его жене Лили. Визит к ним по приезде в с. Узкое для монахов традиция, даже нет - правило.

Памяти священника

Служил в одном московском храме священник. Красиво служил. Благолепно. «Певуче», - как говорили прихожанки.
А еще он непостижимым образом сочетал в себе два противоположных качества – исповедовал быстро, намного быстрее, чем другие священники этого храма, но при этом никогда не прерывал и не торопил исповедующегося. Выслушивал все, что тот имел сказать, а потом, вздохнув, задавал совершенно неожиданный вопрос. Например: «А рыбу жареную любишь?» «Люблю», - растерянно отвечал исповедник, который только что скрупулезно вскрывал в себе помыслы честолюбия или сочетание с блудными прилогами. «И я люблю, - задумчиво говорил батюшка. И, уже накрывая голову исповедника епитрахилью, тихонько прибавлял, - Особенно с вареной картошкой».

Записки с острова святого Нила (продолжение)

День памяти Сергия и Германа Валаамских
11 июля в день памяти святых Сергия и Германа Валаамских - мы ездили в Монашескую Бухту на Литургию.
Главный храм в Монашеской Бухте, постороенный над могилкой преподобного Германа Аляскинского, освящён в честь этих святых.
В 6 утра за нами должна была приплыть лодка, мы проснулись в 4, а на дворе - туман. Да какой-молоко! Не видно даже ближайших скал, не то что Еловый остров. Что делать? Мы с сестрой Юлией молимся, перебираем четки, смотрим в окно. У нас в Скиту священника нет, и монахи наши только монахи - не рукоположены. Поэтому Литургия для нас - Пасха. Долгожданная возможность исповедоваться, приобщиться, стать едиными с Телом Христовым и со всею Церковью, собраться с духом. А тут - за окном густой туман. Да будет воля Твоя, Господи! Мы с сестрой Юлией перебираем четки и молчим.В 5.30 пришла из своей лесной кельи м.Нина. Тоже тихая, сосредоточенная.
В 5.45 по морскому радио слышим голос о. Андрея:
-Ниловский остров! Ниловский остров! Буду через 15минут.

А.А.Потехин и Кинешма. Ученик и соперник Островского, создатель «мужицких» драм.

Здесь, в Москве, под влиянием Островского созрело решение попробовать себя в драматическом роде. Обращение Потехина к жанру драмы не случайно. При бедности тогдашней литературы и при отсутствии общественной жизни, огромное значение для всех образованных людей имел театр: это было единственное место, где еще можно было отвести душу, в особенности благодаря превосходному составу московской труппы, которая своим исполнением заставляла забывать о бедности, а подчас и нелепости тогдашнего драматического репертуара.

Свет от лампы тихо льется...

("Дела давно минувших дней...")

Свет от лампы тихо льётся,
Наступает «благодать».
Совершенство не даётся…
На иконе – Божья Мать.
На столе – бутылка, рюмка…
Что же делать? Подскажи!
Не хватает мне поступка,
Но вполне хватает лжи.
Лжи внутри себя, снаружи,
В каждой клеточке во мне.
Не оплёван, не простужен,
Деньги водятся в казне…
Что Ты смотришь, Матерь Божья,
Странно, мимо, в глубину?
Я, поверхностен и ложен,
Пальцем дёргаю струну.
Я глубин Твоих не знаю,
Хоть тоскую по воде.
Ты прости меня, родная,
Нет родней Тебя нигде!
Много блёсток перевидел,
Много фальши разглядел,
Многих глупостью обидел,
Не доделал много дел…
Весь мой опыт – прах и пепел,
А Твоё незнанье – Жизнь.
Родила Христа в вертепе!..
Сердце бедное, страшись,
Содрогнись нутром и кожей,
Вникни, вдумайся, вглядись –
На иконе Матерь Божья,
А над нею Бог и Высь!

Не мудреется

Я от возраста великого
Не летаю, не чирикаю.
Жизни стройное течение
Исключает приключения.
Все промчалось, как мгновение…
Здравствуй, эра просветления!
Пусть душа на солнце греется… - Только что-то не мудреется.
И растут под солнцем зрелости
Мысли глупые и дерзкие,
Мысли красные, зеленые,
А не бело-просветленные.

Как котенок, мир ласкается.
Мудрость мне не полагается?
 

Гуляла с собаками - дождичек и солнце...Откуда-то вдруг "накапали" строчки.

Страницы