В Царство Света недужно веруя,
Памятуя: «ищите — обрящете»,
Где-то между Ураном-Венерою
Жив Твой ломаный грош затерявшийся.
Там порядком, от века заданным,
По всем правилам выцвев, стало быть,
Где то между востоком-западом
Истлевает свеча усталая.
Да свеча ли? Огарок мусорный,
Что смердит между югом-севером,
Носит сердцем слова иисусовой,
Тщит окрепнуть в Твоём преддверии.
Плачет небо редкими слезами –
Первый дождь осенний моросит.
И природа мокрыми глазами
С грустью в даль туманную глядит.
Что там впереди? Дожди и слякоть,
Да по лужам ровные круги…
Плачет небо… как ему не плакать? –
Всё слышнее осени шаги.
Небо, небо, вытри слёзы, хватит!
Облаком пушистым промокнись.
Всё по кругу – вовремя и кстати,
И зовётся это словом – жизнь!
27.08.12
В чужую душу словно в кошелёк
Вы вторглись в поисках своей награды
И попросили небывалой платы
За то, что кладезь сердца не сберёг.
Вы требовали, мелочно считая, -
Купюры лести, медяки похвал
И почестей - изысканный металл,
В мечтах свой эгоизм обогащая.
Души незримой чистая казна
Сияла светом неземных сокровищ,
Но в мире алчущих слепых чудовищ
Любовь, увы, отныне не нужна.
В те годы, когда протоиерей Иоанн Ильич Сергиев был уже всенародно известен, а в кронштадтский Андреевский собор к нему на литургию ежедневно уже съезжались тысячи людей со всей России, произошел один вопиющий случай. Во время службы на амвон поднялся некий студент и прикурил (sic!) от лампады на иконостасе. Отец Иоанн в это время уже вышел с чашей для причащения. Он в недоумении посмотрел на молодого человека и с гневом спросил: «Что ты делаешь?» В ответ молодой человек не покраснел, не застыдился и не вышел поспешно из храма. Он подошел к отцу Иоанну и резко, наотмашь ударил его по лицу рукой. От удара отец Иоанн сильно качнулся. Евхаристические Дары расплескались из чаши на пол, и потом пришлось вынимать несколько плит из амвона, чтобы утопить их в Балтийском море. До революции оставалось совсем недолго.
Григорий Померанц:
То, чем мы занимаемся, может показаться очень далеким от событий, которые потрясают страну и весь мир. Но на самом деле, все это глубоко связано, потому что сейчас вся цивилизация столкнулась с необходимостью глубокого духовного поворота. Если мы не найдем в глубине самих себя того уровня, в котором тонут обиды и желание отомстить, то жизнь на Земле, во всяком случае, человеческая жизнь прекратится. Потому что конечно ненависть и месть не сегодня родились, но сегодня в распоряжении этих сил находятся слишком большие технические возможности. Поэтому я думаю, что каждому надо заниматься тем, чем он может, не теряя духа от того, что усилия наши кажутся капелькой, которая все равно утонет в океане. Нет, все равно
Современная психология столкнулась с самой пугающей проблемой века — превращением человека в робота. Вместе с потерей интереса к другому как к личности, как к цели, а не средству, человек теряет свою «человечность», превращается в машину, производящую товары и их потребляющую. Это, однако, для него не проходит даром. И вот уже одним из самых дефицитных товаров становится здоровье.
Стрессы, депрессии, психические и нервные расстройства, алкоголизм, наркомания выводят из строя до того исправно вращавшиеся «живые винтики» глобальной экономической машины.
В Страстную пятницу шел дождь,
Смывая снег с земли.
И плащаницу под дождем
Священники несли.
Неровно капал дождь, дрожал,
Наверное, он рыдал.
И так же плакала душа,
Когда Бог умирал.
И на Успение шел дождь,
Но то был дождь иной.
Он что-то на ухо шептал,
Он говорил со мной.
Он был задумчив,
Светел, чист,
Он ласков был и мил.
И нежным шепотом своим
Он душу мне живил.
Сегодня в храме было тихо,
И будто свет сошел от крыл,
И словно листьев шепот – криком
Проникновенный смысл раскрыл.
Сегодня в храме праздник дивный -
Успенье Девы Пресвятой,
А накануне, помню, ливни
Все крыши залили водой.
Хайль, хáнтер! Пли! В бездомных бродяг –
Хвостатых, голодных, кусачих!
Псиная жизнь – это, право, пустяк,
Ноль – ничего не значит.
Хайль, хантер! Кто твоему ещё
Маршу мешает по жизни?
Может быть, бомж или житель трущоб?
Ну! Матерей в фашизме!
Плутал по городу измученный молчун —
Душа не знавшая ни славы, ни обиды.
Седой изгой среди жильцов хромых лачуг
Он жил объедками от трапез голубиных.
За три версты косых минующий кабак
На чём-то нам совсем неведомом зациклен
Он был из тех, кто просит света вместо благ,
И вместо лайковых перчаток носит цыпки.
Он был убит в проулке парковых аллей
Одной случайной, беспробудно пьяной стаей.
Уж в смак секли в процессе споря: кто больней.
Не то, что зло… Не зло — скорее потешаясь.
(Из цикла стихов для детей "Времена года. Церковный календарь")
В жизни Святой Богородицы
Радостный день наступил:
Весть об Успенье торопится
Ей сообщить Гавриил.
К Деве Пречистой по воздуху,
И через тысячи верст,
Чтобы проститься, апостолов
Бог в один миг перенес.
Божия Мать в утешение
Благословила всех их,
Тихо скончалась под пение
Ангелов божьих святых.
Всё началось с грозы.
Нет, вы не подумайте, я добропорядочная собака и грозы, право, не боюсь. Но разве подобает мне, уже довольно пожилой особе, мокнуть под дождем?
Да, да. Так у неё и было написано на морде:" вы не подумайте, я грозы не боюсь нисколечко. Просто мокнуть чрезвычайно неприятно. Вы ведь меня понимаете…"
Я, конечно, её поняла. Ведь у неё был такой жалостливый трогательный вид.
Пойдем! — сказала я ей. — Ко мне в гости.
Кровать стояла в коридоре,
И равнодушная сестра
Скользила мимо — так же воры
Толпу минуют, пряча страх.
В таком глубоком безразличье,
Что и не снилось всем векам,
Почти что в каменном величье
Текла — бездумна и легка.
Приуныла под осень листва,
Приуныли поникшие травы,
И деревня моя чуть жива
С петушиною песней картавой.
Расплодились пырей и осот,
Не мечтает о тракторе поле,
И с несорванных синих высот
Смотрит взором заплаканным доля.
Неоглядной дугой целины,
Где галопом, где бойким аллюром
Разогнавшись, достигну луны
На отчаянной тройке каурых.
И, как только усядется пыль,
Умалюсь, обездвиженный чудом:
Ярче снов разукрашена быль
Полотна неземного этюда.
Если кони попросят овса
Не найду, по карманам пошарив,
Ничего, кроме строчек осанн
О красе бирюзового шара.
Мне бы вторить родине была б одна награда.
От Владивосторга петь и жить в Калининградость.
Стаивать антарктик наледь бардовским куплетом...
Но, боюсь, не в этот век. На Земле не этой.
Успенский пост – недолгий, строгий, важный –
Его ждала с надеждой в этот раз.
В душе моей забит отсек багажный –
Багаж с дороги жизненной – вся грязь.
Пречистая Мария, Приснодева!
Сей пост Тебе, Нетленной, посвящён.
Он начат в праздник в честь Честнóго Древа,
Успением Твоим он завершён.
Короткий пост – всего лишь две недели,
Но праздник в нём великий неспроста:
С его поддержкой пост преодолели –
С Преображеньем Господа Христа.
Есть в одном письме святителя Феофана Затворника слова, где он говорит, что когда ты читаешь псалом, и на второй строчке все твое внимание уйдет в слова и они тебе в душу ударят, останься с этими словами. И вот этому надо учить людей…
— В наш журнал пишут разные люди, как правило, искренне ищущие Истину. Часто нам задают один и тот же вопрос, сформулировать который можно так: Зачем ходить в храм, выполнять
Равнодушие… Мы так привыкли к нему в окружающем нас мире, что никак не можем отвыкнуть даже в той реальности, которая должна быть принципиально иной,— в Церкви.
Елена Сапаева:
Пожалуй, одно из самых страшных мест в нашем райцентре N — районная поликлиника. Страшных не столько своими обшарпанными стенами и катастрофическим дефицитом врачей — а скорее какой-то особой, немыслимой концентрацией равнодушия на каждом квадратном метре. Кажется, что выражение «упасть и умереть» буквально растворено там в воздухе. Людям из деревень, с тяжелыми болезнями, да еще после дороги, сидящим в очередях по три-четыре часа, порой становится плохо в душном коридоре. Никто не зовет медсестру, не оглядывается тревожно — привыкли. «Мы все здесь такие, за путевкой на тот свет…» — изрекла мне однажды, глядя на задыхающуюся соседку, бывалая товарка по очереди.
Ты казалась мне капризней
Утонченных хрупких муз,
И нелепой нашей жизни
Ты не чувствовала груз.
И не плакала от боли,
Не сжимала пальцы рук,
Нет такого, кто неволил
Твое сердце жаром мук.
