Омилия

Из истории Омской писательской организации - когда я была парторгом

Это отдельная история из моей жизни и биографии.

Наше книжное издательство в восьмидесятых годах теперь уже прошлого века было единственным официальным, которое могло выпускать не только русскую и зарубежную классику, но и художественные произведения местных авторов, а их в Омске было достаточно и объединялись они в Союзе писателей, который был Омским отделением большого Союза. Писатели, хоть и объединялись, но каждый из них считал исключительным только свой талант и, можно так сказать, объединяясь, разъединялись, тем более, что к тому всегда были причины — недавно вышедшая книжка одного из них мгновенно искрила, рассыпая ревнивые огоньки в сердца тех, кто не дождался еще своей очереди в квартальных планах издательства.

Лучи прощальные заката
Скользили нежно по земле
Звучала скрипка, как когда-то,
О небе плача, о тебе...

Молитвой музыка звучала,
Из сердца вырывая плач.
Без остановки, без начала
Играл безудержно скрипач.

Он провожал лучи заката
В прощальном отблеске любви.
И ночь ворвалась как когда-то
На опустевший мир земли...

Красотой душа дивится,
Чуду радуется глаз.
Замирают в счастье лица,
Где Остафьевский Парнас.

Белокаменной колонной
Отраженье смотрит в пруд.
Перекатом чудных звонов,
Собирает церковь люд.

Пушкин бродит по Парнасу,
Сам стихи, читая вслух,
И, испив простого квасу,
Переводит Пётр здесь дух.

Величественно царствует зима!
Но вешний глас её низводит с трона,
В лучах рассвета тает ночи тьма:
Природа чтит и время, и законы.

Не унывай, коль грянет срок – страдать,
Ведь если сердце для Любви созрело, –
Всё больше Счастья дарит благодать
За каждым новым испытаньем веры. 

17.04.2011 г.
 

Мира тебе — мір:
Бога в себя — прими!

Что тебе твой телец?
Скоро придёт Отец.

Сколько снится твой сон,
столько продлится  пир.

Шум заглушает звон —
жизнь покидает мір.

Голос колоколов
не растревожит гроб:

низость пустых голов,
мёртвость пустых утроб.

Крик заглушает стон —
виждь, на пороге Он.

Жизнь утекает, сеется сквозь пальцы,
Удары сердца - погребальный звон.
И не успеть - нажиться, надышаться -
Неумолимый смертности закон.

Бумага боль души впитает так привычно,
Как впитывает кровь сухой песок.
И лягут строки - тихо, гармонично -
На белый лист - росой на лепесток.

А время, без любви и укоризны,
Подарит мне непрошенный покой
И серый пепел разноцветной жизни
Развеет по ветру недрогнувшей рукой.

Промчалось лето. Не угонишься. Так ждал любви! И нет её. Прекрасная пора закончилась. Влюбляться больше нет времени и Николай медленно брёл по простуженной улице. «Буду ждать следующего лета» — думал он. «Всё равно, когда-нибудь, она встретится — та долгожданная, которая влюбится в меня». Уныло забрёл в кафе. «Ага. На кофе ещё есть» — обрадовался молодой инженер, почти ещё полу студент. Завтра первый день на работу после университета.

В кафе забегали хорошенькие девушки и, выпив кофе, шумно убегали по каким то, наверно, неважным делам. В этом кафе Коля пил кофе все шесть лет, пока учился в университете. «Сколько было умненьких девчонок на факультете, но все какие-то назойливые» — думал он. Теперь он уже новоиспечённый инженер — Николай Васильевич. Настоящая любовь должна уж точно встретиться.

«...Господь не лишит благих, ходящих незлобием.
Господи Боже сил, блажен человек, уповаяй на Тя.»
(Пс. 83)

В нем совершенно не было злобы, поэтому многие считали слабохарактерным. Послушайте, что скажу: они не смотрели вглубь. Если бы заглянули...

Ему исполнилось 14 лет, когда началась Великая отечественная война — отрок — сейчас именуют «дети войны». Но на войне нет ни детей, ни стариков, ни мужчин или женщин — есть воины. Правда, оружие у каждого воина свое — по мере его сил. Думается, на войне очень четко ощущается грань между добром и злом, которая в мирное время не то, чтобы стирается, нет — она есть, но смотрят на нее уже, как правило, затуманенным мирскими соблазнами расслабленным оком. Наверное, испытанные на прочность войной более иных берегут наготове закаленный в ее горниле булатный клинок совести, никогда не пряча в ножны самооправдания.

Стоит большая Свеча в подсвечнике пред Господним Распятием, смотрит сверху  на маленькую свечку:

- Фи, какая ты маленькая, худенькая, да кривая; и откуда только ты взялась. Вот посмотри на меня: я большая, плотная, ни за что не согнусь. И пламя у меня полное, яркое, достает  до самого лика Господа.  А ты что? Твое пламя и до Господних пят не дотянет. Потлеешь-потлеешь, согнешься, и, никем незамеченная, потухнешь. Что молчишь? Понимаю… молчание – знак согласия. Ну, конечно, у тебя даже силенок нет мне что-то перечить.  Шла бы ты лучше к себе домой. Там тебя никто не увидит, а здесь ты только весь вид портишь. И не стыдно тебе пред Господом в таком виде! Ты вот-вот потухнешь и только копоть после себя оставишь.

Славик посмотрел на заснеженный сад за окном и сказал папе:

— Деревья похожи на сухие палки...

Папа улыбнулся и растрепал Славику волосы на макушке:

— Не грусти, эти сухие палки скрывают в себе кое-что чудесное.

Пришла весна, теплые лучи растопили снег. Деревья в саду словно окутало светло-зеленой дымкой: проклюнулись первые листочки. Они были такие чистые, такие нежные, так радовали глаз после долгой холодной зимы, что страшно было к ним прикоснуться.

Да, смелость этого мальчика и хитрость воеводы Претича спасли нас и Киев. Однако все мы понимали: радоваться еще рано. А что, если печенеги поймут, что их провели, и вернутся? Тогда нам несдобровать. Пожалуй, пока не поздно, нужно послать за князем Святославом. Полно ему воевать в чужих землях, когда на его родине хозяйничают враги!

Тем временем моя бабушка таяла на глазах. Осада Киева лишила ее последних сил. Однако она все-таки дожила до возвращения сына. Возможно, потому, что слишком хотела увидеть Святослава и сказать ему нечто очень важное для него:

— Останься здесь, сынок. Христом Богом прошу тебя — останься. Твое место здесь, в Киеве. — упрашивала умирающая княгиня своего воинственного сына.

«Не трон, но духа благородство
Даёт велики имена...»
(Г. Державин)

Читала эту повесть до выхода книги ранее, по мере её написания автором и публикации по главам в журнале «Новая Литература».

Кстати, повезло изданию: первым опубликовать новую глубоко нравственную работу русского писателя и поэта Виктора Герасина.

Надеялась, что с прочтением двенадцатой главы и «Заключения» закончится и мой читательский труд. Но не тут-то было. На душе оставался осадок чего-то недопонятого и сердцем не пережитого. А это означало, что к произведению надо возвращаться. Ещё и ещё раз.

Сегодня, 12 мая 2013, в Австралии праздничный день. Этот день посвящён нашим дорогим мамам, бабушкам и всем женщинам. По — английски праздник называется Mother's Day. Празднуется ежегодно в начале мая и очень любим в семьях.

За несколько недель, как мелкие торговые точки, так и крупные торговые центры начинают рекламную акцию, приглашая сделать покупки для женщин. Приглашения рассылают по электронной почте, а, также, развозят по почтовым ящикам. Хотя и в обычные дни ярких, рекламных журналов предостаточно, но накануне праздника, благодаря владельцам торгового бизнеса, рекламные брошюры и журналы уже не входят в почтовые ящики.

Сжимает боль - объятия крепки,
дыхание, того гляди, прервётся...
"Тебе, Господь!" - под сень Твоей руки
любимых отдаю, Восточе Солнца.

Тревога жжёт - горит её тавро,
невидимое оку, за грудиной...
"Тебе, Господь!" - ценнейший из даров,
любимых отдаю, Врачу Единый.

Спешит тоска - серпом да по жнивью,
пополнить счёт погибших человеков...
"Тебе, Господь!" - и плоть, и кровь свою -
любимых отдаю, Живый вовеки.

Зарисовки на паломническом теплоходе.

Теплоход целует волны,
Режет Ладожскую гладь.
Под покров небесной кроны,
Месяц лёг заночевать.

В трюме деточки  притихли-
Утомил далёкий путь,
И уснули в мачте  вихри,
Чтоб немного отдохнуть.

Обет

Место неволи разве может быть милым. Евфросиния быстро собрала свой фанерный чемоданчик, пристроила его на спину широким ремнем, и пошла. Куда? Она и сама не знала. Хотелось уйти поскорее и подальше из этого стылого места.
Она отмахала уже изрядно, когда услышала позади себя фырканье лошади и надсадный мужской кашель, между приступами которого слышалось: «Н-но, родимая, давай, пошевеливайся».
Поравнявшись, мужчина предложил:
- Давай, девка, садись, ноги, поди, не казённые, ещё сгодятся.

Он выстилал мою дорогу,
За ручку бережно водил.
А я взрослел...и Слава Богу -
Не замечал раскрытых крыл.

Я столько раз в угаре пьяном
Шагнуть пытался с высоты!
Был проклятым и окаянным,
Бродя вслепую у черты.

Но шаг за шагом, год за годом...
Куда бы я, слепец, не брёл -
Он охранял мою свободу...
От стольких бед меня отвёл!

Заглянул сегодня вечер
В мой церковный тихий двор,
Сел и ждёт со мною встречи,
Затевая разговор.

Разговор про жизнь людскую,
Про печаль и про любовь,
Там, где голуби воркуют,
Где не надо лишних  слов.

Где в глазах  смеётся  лето,
И улыбки на устах,
Где заботою согрето
Сено  в  собранных стогах.