Омилия

Небесный почтальон встряхнул, не глядя, сумку,
И писем пронеслись над миром вороха…
Протягивая к нам невидимые руки
Спускаются они в ладони и меха.
Но кто же их  прочтет? И кто на них ответит?
И долго ль им лежать, в надежде на ответ
В пустыне без песка, где бродит только ветер,
И кроме белизны, иного цвета нет.
Просил пророк Давид очистить паче снега
Ту душу, что дана от Господа взаймы…
А мы о чем кричим с заснеженного брега,
Застыв-заледенев в объятиях зимы?
О том, что в скверне мы? Что в суете прокисли?
Что в наглости своей все требуем  чудес?
… Но вновь, и вновь, и вновь нечитанные письма
В безмолвной тишине спускаются с небес…

Выдернули рыбку из стихии,
Задыхаться бросили в песке —
Так до слез тоскую о России,
Разом о Рязани и Москве.

Вспомню ласку глаз… зеленых, карих…
Сесть бы, как тогда, плечом к плечу…
Пожую дивеевский сухарик, —
Тихо от уныния лечусь.

А душа сухая, словно травы,
Радости едва ли слышен пульс.
Помолчу… задумаюсь о Лавре…
К Сергию как будто прислонюсь.

(сказочка)

В муравейнике в лесу
Проживает Кроха.
Он не сделал ничего
Из того, что плохо.

Не солгал и не схитрил...
Он уважит маме,
Крохе радостно дружить
С добрыми Словами.

Лис был обычной мягкой игрушкой, которую сшила добрая старушка по имени Елизавета Карловна. Елизавета Карловна жила тем, что из кусочков ткани создавала милых куколок, забавных мишек и зайчиков, а также ангелочков и эльфов. Эти добрые игрушки Елизавета Карловна продавала на городском базаре, и, надо сказать, жители маленького городка любили покупать у нее недорогие, но такие милые игрушки для своих детей и внуков.

Лиса добрая старушка сшила не на продажу, а для себя. На этого умного Лиса пошли кусочки старого ситца в мелкий горошек: когда-то это было платьице самой Елизаветы Карловны, тогда просто маленькой рыжей девочки Лизы. Из любимого когда-то платьица получился дивный Лис. Елизавета Карловна сшила ему штанишки и пришила глазки из крошечных бусинок. И когда он взглянул на нее своими умными глазами, старушка мгновенно поняла, что ему просто необходим элегантный галстук-бабочка.

Не ночью,
Не в Палестине
Не в Вифлеемской пещере двадцать веков назад.
Сегодня.
В Москве.
В квартире под номером сто четыре
Родился Господь —
пробило
тогда ровно два часа.

На кухне часы пробили,
когда две хозяйки лепили
с капустою пироги.
Свекровь и невестка вместе,
не ссорясь, месили тесто,
и девочка пела песню
про ёлочку, лет пяти.

Рождество — любимый Улин праздник. Потому что на Рождество Уле дарят подарки. Много-много разных подарков. А подарки Ульяна обожает. Особенно подарки в больших красочных коробках, обернутые цветной фольгой и перевязанные атласной ленточкой. Что может быть приятнее проснуться в Рождество самой первой, побежать в гостиную, где стоит красавица ёлка, и начать срывать эти ленты, шуршать фольгой и наконец, открывать коробки да доставать из них говорящие куклы, фарфоровую посуду или новое платье! Ни-че-го!

Но сегодня среди пестрых коробочек, под ёлкой она с удивлением обнаружила простой сверток белой бумаги. Уля повертела его в руках. Никакой надписи на свертке не было. Она разорвала обертку. И обнаружила внутри скатанное в рулон лоскутное одеялко. Девочка скривила губы. И отбросила одеяло в сторону. Что за странный подарок!

Наверно, скатилась в чащобы травы,
Исчезла в провале.
Звезду потеряли из виду волхвы —
Звезду потеряли.

За нею прошли они ночи и дни —
Огромные дали.
Но в город вошли, всюду светят огни —
Звезду потеряли.

И рынок шумит и привычно поёт
О хлебе и стали.
Что в городе Ирода ищет народ?
Звезду потеряли…

5 января 2016 года утром после тяжёлой и продолжительной болезни перестало биться сердце русского писателя Виктора Ивановича Герасина. Он мужественно переносил коварную болезнь на протяжении последних пяти лет, до последнего вздоха отдаваясь творчеству. Сегодня, в первый день Рождества, в пос. Котовск Тамбовской области его похороны. Пусть земля ему будет пухом!

Делюсь с читателями «Омилии» некоторыми откровениями писателя из нашей личной переписки.

"Все, что ниже, это не исповедь, это попытка исповеди 15/02/2014

— Я был и есть благодарен Богу.
— С некоторых пор не сомневаюсь в вере.
— Запрещаю себе упоминать имя Божье в суе.
— Не клянусь именем Господа.
— Не нарушаю обетов, данных Богу, ибо не даю их.

Ходит Весна-Красна по горам и долинам, по городам и сёлам — ищет кого-то да никак найти не может. Грустит. А погода стоит тёплая, весенняя. Все радуются, что снега растаяли, что морозам конец. Травка из-под земли спешит на небо взглянуть и солнышком напитаться. Первые весенние цветы подставляют свои нежные лепестки под руку Весне: мол, погладь нас, голубушка, приласкай, чтобы мы всю округу радовали своим благоуханием и красотой.

Весна гладит цветы, словно котят, улыбается им, но печаль не оставляет её сердце, а потому радость мира — не полна.

— Может я его знаю? — спрашивает Облако.

— Нет, милое Облачко, ты слишком высоко над землёй летаешь — ты не знаешь его.

Идёт Весна-Красна, мир утешает. И птички поют ей хвалебные гимны, крылышки расправляют, к брачным пирам готовятся.

— Может я его знаю? — спрашивает весёлый Скворец.

— Нет, милый Скворушка, ты в зимние холода улетаешь в тёплые края — ты не знаешь его.

Кого же ищет Весна-Красна: зверя или человека, бывшее или будущее? Спросил её об этом Медведь, а она только рукой махнула, мол, не спрашивай меня, Михалыч, ни о чём.

Рождество Христово на Урале!
В голубых сугробах тепло зайцам.
Птицы на деревьях дружно ждали
Когда им на праздник дадут сальца.

Рождество Христово, да морозы.
Паром изо рта мы грелись в храме.
В хвойную подкову вплели розы,
Вышли все на крестный ход по Каме.

Дождь падал в сети рыбака,
На небе проступали звезды,
Шли пастухи Христа искать
И бубенцы собрали в гроздья.
Пещера рядом, а луна
Роняла свет сквозь тучи сито,
Собака маялась без сна
У ямы, где вино разлито.
В пещере тихо, а с полей
И не видать людей у входа,
Вот радости готов елей,
И при дверях солдат когорта.
А нынче счастье — Сын Христос
Родился в мир, смыкая вехи
В единый путь, а капли рос
Питают и травы прорехи.

Старик родной, не раз пронзённый болью,
Не веривший в бессмертие души,
Был немощью своею недоволен,
И всё глядел сквозь окна в неба ширь.

Его наследник — главный над врачами.
— Терпи, отец, тебя я излечу!
Вот только длинными, как жизнь, ночами
Шагал старик, сутулясь, к палачу.

Палач молчал, поглаживая руки.
Висело небо в паутине звёзд.
И ветер пустоту гонял от скуки,
И месяц сны, расплёскивая, вёз.

Покроет снег тоску-печаль-кручину.
Звезда лучи протянет до земли.
Зажжет Сочельник малою лучиной,
А света от него — на целый мир…

2016

Было Рождество. За окном мела метель. В доме было тихо, только слышно, как тикают в гостиной часы, а своей комнате вздыхает бабушка.

Сережа и Юля, брат и сестра, каждый в своем углу занимался какими-то делами, а скорее всего, они просто делали вид, что очень заняты и им всё равно. Всю ночь родители были на праздничной Рождественской службе и теперь мирно спали, не подозревая, что пока они молились в храме, причащались и пели тропарь Рождества, их дети ссорились дома и обидели бабушку. Собственно, это была не новость, что дети редко уступали друг другу, но поссориться в Рождественскую ночь — это было уже слишком. Все это понимали, но мириться, кажется, никто не собирался, и роль миротворца, как всегда, взяла на себя бабушка.

Мария Петровна тихонько вышла из своей комнаты, неся на вытянутых руках поднос, но котором стоял какой-то предмет, укрытый шелковым платком...

Сегодня мне впервые вдруг захотелось внука,
Впервые захотелось не кошку, не щенка,
Впервые захотелось не шторы из бамбука,
Мне захотелось внука, хоть нет и сорока.

Впервые захотелось кисель из манной каши,
Пеленки и присыпку, и локон у виска.
Чтоб внук сказал, проснувшись: где бабушка Наташа?
И опрокинул на пол мне кружку молока.