Колобок

Куда нам нынче, друг мой, колобок?
По сказочным, неведомым дорожкам?
Катись, катись — запутанный клубок.
Осталось, может быть, совсем немножко?

От бабушки и дедушки ушёл.
А от себя, увы, нам не укрыться.
Вот лампа, лист бумаги, стул и стол...
Да где бы взять в комплект — живой водицы?!

Катись, катись — подпрыгивай клубок!
Разматывайся нитью Ариадны.
Как много было пройдено дорог!
А что там впереди? Весьма туманно...

Лазарева суббота

В такие дни кажется, что, несмотря на повседневную суету, всё замирает.

Дыханием нежности исчезли погребальные пелены с земли. Она ещё неприглядна, гола, но вечной Любовью уже властно сказано самой жизни: выйди! 

И всё послушно потянется навстречу...

А меня невозможно почему-то трогают слова «Прослезися Иисус...» Он с нами во всём, особенно в горе... Он, который через неделю Сам сойдёт в преисподняя земли...и победит смерть...Тот, которому завтра будут петь осанну, сжимая в руках горькие ветки вербы с трогательным пушком...

Одинокая трасса

Одинокая трасса, всё те же
Остановки,
И бред мой бессвязный:
Интересно, а души заразны?
Повстречались случайно. Расстались.
Для чего? Испугались?
Плутовки!

А подсолнухи к солнцу — с поклоном,
Словно чьей-то
Неведомой силе
Глубину тишины возносили.
Знать, не зря этой ночью приснились:
Ярко-жёлтое поле
И флейта.

Эпоха разобщенного мира

Пожалуй, человечество еще долго будет пребывать в эре разобщенного мира. Сознание без осознанности — это пластилин в руках времени. Из всех романов Ивана Ефремова только «Час Быка» предупреждал о социальной и нравственной катастрофе возможного будущего на примере планеты Торманс. Там, в том далеком мире царит инферно, управляемый Советом Четырех, статичный тоталитарный режим, разрушающий жизнь и уничтожающий души ад разобщенности. Сам автор фантастической унтиутопии говорил о «взрыве безнравственности» на определенном этапе развития цивилизации, за которым неизбежно следует «величайшая катастрофа в истории в виде широко распространяемой технической монокультуры». На Тормансе царит олигархия, а население, разделенное на две страты, борется за выживание, погружаясь в пошлую массовую культуру.

Письма

Настойчивой памятью вновь одержим,
Сижу, пригласив её к чаю.
И письма читая одно за другим —
Как заново жить начинаю.

Вот это письмо, словно утренний сад,
Апрелем пропахла страница.
А в этом… А в этом уже листопад, 
И под ноги осень ложится.

Есть летние письма, и зимние есть,
Я к ним возвращаюсь всё чаще.
Десятками лет сохраняется здесь
Мой внутренний мир. Настоящий.

Ни сна, ни отдыха

***

Ни сна, ни отдыха, заела кнопка выкл.,
Кручусь магнитофонною бобиной —
Я без движения существовать отвык.
И вьётся путь магнитной лентой длинной…

               Как будто  птицы в ирей острым клином…

Да будет так, пусть бытия река
Течёт, и не даёт свыкаться с ленью.
Пусть за строкой рождается строка,
И не истлеет в сердце  вдохновенье…

               И жажда вымолить надежду и смиренье.

Живая Русь

Не в  болезнях, горе, бедах.
Русь тревожная живет!
Мы забыли о победах,
Встань плечом к плечу народ!

Что мы — нехристи какие?
Басурманское жулье?
Мы же можем, мы же в силе!
Мы не впали в забытье.

И не стоит Вам стараться.
На  блесну  нас не купить,
За Россию будем драться!
Здесь, наш Дом. И здесь нам жить!

Зачем тебе это нужно?

Рассвет по сиреневому небу лепестками роз рассыпал облака. Легкий свежий ветер осторожно будил еще дремлющую траву. Птицы радостным пением встречали новый день. Редкими заплатами светились окна большого дома.

Мария быстро вышла из подъезда и отправилась на работу. С тех пор, как ее взяли садовником, небольшой сквер, в котором располагалось учреждение, неузнаваемо преобразился. Диковинные деревья, различные кустарники и множество цветов украсили его. Мария спешила напоить землю живительной влагой до наступления жары, и все ее зеленые друзья с благодарностью отзывались на заботу о них. Вокруг здания все цвело и благоухало.

На гончарном кругу...

Отрешенному духу легко бытие открывать,
И слова на гончарном кругу расплавляя до глины,
Обжигать их до формы любой и от круга срывать,
Точно время пришло, притяжение времени скинув.

Так рождается древо из семени в плодной земле,
И, расправив одежду листвы, напитается соком,
День играет тенями прозрачными тысячу лет,
Задевая прохожих случайных порой ненароком.

Птенцы упавшего гнезда

                    И было небо недоступно
                    И высоко, как никогда.
                                               К.Бальмонт

Птенцы упавшего гнезда,
Хромая, разошлись по свету,
С собою взяв по тонкой ветке —
Напоминание родства.

И было небо недоступно
И высоко, как никогда.
Пути дробятся на распутья,
Дороги вьются в никуда.

Половодье

Половодье. Половодье.
Всюду талая вода.
Мужик смотрит исподлобья —
Нет дороги никуда.

Где же пойма? Вот так Волга
Широка и глубока!
Мужику придется долго
Отлежать свои бока.

Ни под горку, ни по броду
Не гремит пуста бадья.
Там, где пешему нет ходу,
Проплывет одна ладья.

Укротит нас половодье.
Гаснет страсть, слеза найдет.
Под водою все угодье
К покаянью подведет.

За стеклом

1. В банке

Иногда встречаются люди, очень милые и улыбчивые, внутренне похожие на бабочку, бьющуюся о стекло. Или птицу... Когда говоришь с такими, невозможно отделаться от ощущения непроницаемости их сознания — отсутствия, принципиальной невозможности общения.

Встретиться с таким человеком сложно потому, что луч сердечного проникновения скользит по поверхности его сознания, не имея возможности войти внутрь. Хочется открыть дверь, окно, и выпустить пленника из стеклянной тюрьмы. Хочется быть хотя бы услышанным не сквозь стекло, без искажений.

Наверное, нечто подобное чувствовал герой сказки Гофмана «Золотой горшок», когда оказался внутри стеклянной банки, допустив оплошность — посадив кляксу на волшебный пергамент. Вот как Гофман описывает состояние своего Ансельма: «пусть твоё живое воображение заключит тебя, ради меня и Ансельма, на несколько мгновений в стекло. Ослепительный блеск плотно облекает тебя; все предметы кругом кажутся тебе освещёнными и окружёнными лучистыми радужными красками; все дрожит, колеблется и грохочет в сиянии, — ты неподвижно плаваешь как бы в замёрзшем эфире, который сдавливает тебя, так что напрасно дух повелевает мёртвому телу.

Страницы