Омилия

 Протоиерей Михаил Одинцов, настоятель Успенского храма, ждал к себе гостя. Да не какого-нибудь там… ибо он привык вести себя соответственно своему сану и высокому положению в Михайловской епархии и не знаться, с кем попало. Впрочем, к числу важных персон, от нихже первым был, разумеется, епархиальный архиерей, его гость, Юрий Петрович Моргаевский, тоже не принадлежал. А был он просто-напросто давним другом отца Михаила. Другом детства.

Из дневников

Наверное можно начать от противного: Родина — не идол, нельзя позволять превращать служение Родине в служение идолу. Служение Родине — это форма служения Богу, иначе вырождение и гибель неизбежны.

Ближе всего к понятию «родина» понятие «народ»  (слова «народ» и «население» — про разное). Как говорил свт. Иоанн Златоуст, народ — это святые, а не толпа народа. При этом каждый человек — носитель измерения святости (т.е. Я в Боге и для Бога или Я стремящееся к Богу), но это измерение может быть в нём актуализировано, забыто и закрыто или отвергнуто и обращено вспять. Так и с родиной обстоит дело, потому эту (настоящую, дающую жизнь в высоком измерении) Родину пишут с большой буквы.

Не говори, что жизнь слепая вещь в себе.
Чисты кристально струйки ручейка,
хотя не уследить за их переплетеньем.
Не бойся и завешанных зеркал
языческим узором на кайме:
мы все ровесники грехопаденья.

Заноза мысли истине чужда.
Не всё во благо, что даётся с болью.
Нам только бы не возроптать со своего креста,
чтоб не лишиться лучшей доли!

Не сомневайся, милость Божия покроет
невосполнимость жизненных потерь;
а мир – он только предлагает новые дороги
в былую тень.

Тебя так радует берёзки золотая лента,
осенних листьев яркие лучи;
но ангела крыло ведь тоже продолженье света,
что направляет путника в ночи!

Я когда-то просила

лишить меня музыки слов,

мне казалось

в молчании сила,

что в душе только боль от стихов,

И Ты, мудрый, внял глупой той просьбе

и уста мои Ты затворил.

Но мой ангел

от быта и прозы

как-то сник,

 а потом загрустил.

Он смотрел в мою душу тревожно,

как пыталась в молитве она

строгой стать,

только став одинокой,

стать святой –

очерствев без стихов.

И мой ангел тихонько взмолился,

 оттого, что меня он любил:

«Пощади несмышленую душу,

пусть уж лучше кропает стихи,

пусть уж плачет, но будет живая,

пусть поет,но не вянет без слов,

пусть из будней сказанья слагает,

пусть из мрака рисует любовь!»

Котенок ласковый,
котенок серенький
глядел доверчиво,
чуть-чуть растерянно
глазами круглыми,
как бусы мамины...
Я просто пнул его,
за то что маленький.

Он как-то съежился,
ресницы хлопают.
"Зачем, Сережа, так? -
внутри всё охает.
Внутри всё ахает
и надрывается,
и плакать хочется -
не получается.

"Пошел, отсюда,
о, морда, гадкая!" -
я отвернулся.
Он, виновато,
потерся об ногу,
урча тихонько.
Он всё забыл уже,
а мне так горько.

И ты танцуй, Иродиада –

снова пророк будет убит,

сегодня здесь преддверье ада,

рвут и ликуют силы тьмы.

Уже поднял не воин – стражник –

свой меч, сеча его Главу.

И мне сегодня снова страшно,

страшно во сне и наяву.

Но он по-прежнему покоен,

и чист и ясен его взгляд,

одному Господу покорен

святой Предтече Иоанн.

Молись за нас, святой пророче –

секира у корней стоит -

но замечать никто не хочет,

как та, готовая, блестит.

Опять слова кровоточат,
Желая исчерпать страданье,
Нет в смерти духа -
Покаянья,
И мира сорвана печать...

Душа молчит...

Суха слезами,
Лелеет в сердце
Черный камень,
А в поле - антимонастырь,
В нем оскверняется
Псалтирь...

Жрецы чадят,
Не зная страха,
Не ведая,что
Будет плаха
Всем теплохладным
И пустым...

Из тьмы грядет
Кровавый
Рим...

Восток окрасился
Закатом,
Судьба вовек
Не виновата
Перед вторжением
Чудес,
Их множит
Чужеземный бес...

А ты стоищь
В оскале зноя,
Уверен, что свои
Прикроют
От истязателей немых...

 Донбассу

Стояли так все  восемь лет

металл воды и воздух веры,

огонь земли – её ответ,

и смерти нет…

Дни ожидания слились

в одно единое моленье,

спасеньем остаётся высь –

пророков мысль…

Нас, не успевших всё сказать,

заплакать от бессилья, боли,

но вынесших… у тайных врат

ждёт  Божья Мать.

Такая степень бытия,

что всё  едино: слух и воля,

и наши с вами сыновья,

и Бог – судья…

29.08.2022 г.

Служащий в сером костюме подошел ко мне со стороны и неожиданно попросил.

-Вы скоро отбываете? А то здесь какой-то старик уже не первый день прямо жаждет с вами увидеться. Говорит, что у вас есть возможность спасти его от расстрела… в прошлом!

Я пожал плечами.

-А откуда он знает, что я туда отправляюсь?

Служащий вздохнул.

-Откуда я знаю?! Он нам все нервы вытащил: устройте встречу и все! Дескать, иначе меня могут расстрелять. Так вы согласны с ним увидеться?

-Ну, почему бы и нет. Хотя, психов в нашей стране хватало всегда. Как в прошлом, так и в будущем. Впрочем, не только в нашей. Так в каком кабинете он меня ожидает?

Служащий вздохнул с облегчением.

-Я вас провожу, здесь, дальше по коридору…

До того, как я сажусь за ноты

И молитве душу отдаю,

Мир вокруг: как горы, боль и смута,

Где нельзя найти себе приют.

Но молитвой топчем эти горы

Великанский обретая рост,

Мир теперь: как мелких шавок свора,

Что слона завидя морщит хвост…

В тенях зелёных густолесья
скрывает лики тишина,
но дальним эхом птичьей песни
её душа обнажена

для путника, что странствует по свету
и осторожен в выборе дорог.
Его движенье миру незаметно.
Он в тайны посвящён, хотя и не пророк.

Витает ум горе, а взор опущен долу.
Воздушен силуэт, как утренний туман.
Пропитан посох ароматом трав медовым,
смолистым ладаном – заплечная сума.

Поплачет в сумраке разрушенного храма,
у покосившейся ограды постоит
погоста сельского, пока лесная даль не скроет пламя
вечерней ярко-розовой зари…

Говорили Аврааму люди:

– Отчего спокоен ты, когда

Всюду зло, обман, мятеж и бури,

И из всех углов грозит беда?

Отвечает Авраам с улыбкой:

– Оттого спокоен я, друзья,

Что нет в жизни никакой ошибки,

Если жизнь Ему доверил я!