Сумма приемов изобразительных еще не составляет стиля. Сумма приемов языковых — тоже. Не составляют его и обе эти суммы, друг с другом соединенные по способу арифметического сложения. Но в сочетании более сложном, по характеру близком к соединениям химическим, они уже образуют стиль. Стиль, следственно, можно определить как результат взаимодействия приемов изобразительных с приемами языковыми. Потому так трудно и шатко всякое исследование стиля. Мы сознаем неотложную важность таких исследований и торопимся к ним приступить, не имея достаточно установленных и разработанных методов. Самая разработка этих методов находится еще в зачаточном состоянии.
Алхимия слова (Ян Парандовский)
ФРАГМЕНТЫ
Писатель по природе своей существо кабинетное. Ему нужен собственный угол, четыре стены, пусть не чердаке, пусть с узким, как в голубятне, окном, ему нужен стол, устойчиво стоящий на ножках, нужен стул, способный выдержать тяжесть его тела. Но если при том писатель не является убежденным аскетом, ему трудно удовольствоваться только этим. (…) Можно различить два основных типа писателей. Один тип — это писатели, для которых их труд — страсть, привычка, жизненная необходимость, и они отдаются ему систематически, в определенные часы дня и ночи. Такие писатели — адепты апеллесова принципа nulla dies sine inea — ни дня без строчки (у Золя это изречение было выписано над камином в его рабочем кабинете). Антони Троллоп ежедневно писал назначенное количество слов и выполнял это с добросовестностью, приобретенной за тридцатилетнюю практику почтового чиновника. Метерлинк каждый день в один и тот же час садился за письменный стол и вставал
Ученье — свет? (Татьяна Воронина)
На I Всесоюзном съезде советских писателей тов. А.А.Жданов сказал: «Товарищ Сталин назвал наших писателей инженерами человеческих душ. Что это значит?… Быть инженером человеческих душ — это значит активно бороться за культуру языка, за качество произведений». И в чем т. Выхин не прав? Для того чтобы инженер овладел профессией, он должен много учиться и не один год посвятить практике, а нужно ли учиться человеку, избравшему литературную стезю?
Очень подводная сказка
В высоком небе вспыхнут звёзды,
И сказка постучится в дверь…
Дружок, поверить сказке просто,
Но ты звезде своей поверь!
Она дана тебе от Бога,
Чтоб не блуждал во мраке сам
И осветила ту дорогу,
Что указала мудрецам.
Но шаг куда направить первый,
Ведь выбор только за тобой?
Иди, и путь твой будет верным,
За путеводною звездой!
1
Из икринки в тёплой луже
Появился наш герой.
Был он маленьким снаружи
По сравнению с горой.
Но в сравнении с мостом
Он умел вилять хвостом!
Как любой малыш из вас,
Рос он долго – целый час!
Рос и думал, кем бы стать,
Чтоб хвостом до звёзд достать?
* * *
И решил он стать китом,
Чтобы не жалеть потом.
Поскольку страшные киты
На всех взирают с высоты,
А все, пока они взирают,
От страха просто умирают!..
Умирают для Жизни, любя..
Я хотел бы себя «потерять»
И причина довольна проста –
Благодать мне нужна, благодать,
А её не дают без креста
Я хотел бы наверх.., но один,
Игнорируя «нет» или «да»
И тому есть немало причин,
И одна из них – это судьба
А другую я вам не скажу,
Ей не место у всех на виду,
Я ей слишком ещё дорожу,
Только против зачем-то иду...
Умирают для Жизни, любя,
Знаешь, друг, сколько было таких?
Здесь над ними смеялась земля,
А они ныне – в лоне святых!
Верю я, что под чёрной золой,
В самом сердце воскреснет Звезда,
И послышится голос родной:
Да не плачь ты…пройдёт…не беда!
2009
Время покаяния
За днем Адамова изгнания
Пришел надежд прекрасных срок,–
Сегодня время покаяния,
Поста Великого урок.
Пора, познав свое призвание,
Земных утех оставить путь,
И в глубь души своей израненной
Со страхом Божьим заглянуть.
Когда святое воздержание
Смиряет плоти естество,–
Слабы порочные желания,
Греха неблизко торжество;
А если к Небу устремляется,
Наш ум, беседуя с Творцом,–
Тогда душа преображается,
Вставая к вечности лицом.
Радостный схимник (Игумен Кирилл (Семенов)
К 55-летию со дня кончины Бориса Александровича Садовского
На поэтическом Олимпе Серебряного века имя Бориса Садовского никогда не звучало слишком громко, и на лавры куда более успешных и знаменитых современников-поэтов он не претендовал. Поэт, прозаик, драматург и литературный критик, Садовской, написавший сравнительно не так уж и много, своё особенное место в истории русской литературы первой половины ХХ века занимает, тем не менее, по праву.
Борис Александрович Садовской (настоящая его фамилия — Садовский), потомственный дворянин, родился 10/23 февраля 1881 г. в г. Ардатове Нижегородской губернии в семье инспектора Удельной конторы. После окончания гимназии в 1902 г. последовали годы учёбы на историко-филологическом факультете Московского университета.
Печататься Борис Садовской начал в 1901 г. Вскоре состоялось его знакомство с Валерием Брюсовым, благодаря которому начинающий талантливый автор постепенно вошёл в литературную среду Москвы и Санкт-Петербурга. Садовской начал сотрудничать как поэт и критик с известнейшими журналами начала столетия; его печатали «Весы», «Аполлон», «Золотое руно», «Северные записки»…
Анна Логвинова: «Пушкин не купал моего ребенка»
У меня недавно появилась новая любимая поэтесса — Аня Логвинова. «Только я на интервью ужасно туплю!» — призналась Аня накануне встречи. Я ей не поверил и правильно сделал. Это было такое очаровательное порхание, которое бумага не держит, и диктофонная расшифровка только отдаленно намекает на то, о чем шла у нас речь, как солнышко в феврале намекает о приходе весны.
— Ты выросла в Москве, но у меня твои стихи нисколько не ассоциируются с современной столицей — слишком дружелюбные и симпатичные. Они по духу скорее откуда-то из шестидесятых, из «Я шагаю по Москве» или «Питер FM».
— Если честно, я очень люблю современную Москву. И большинство моих стихотворений как раз про нее. Детей, конечно, лучше растить в деревне, я редко выбираюсь в Москву, но даже к зубному на Пресню съездить — все равно благодать.
Исцеление императора
(Пасхальная кукольная пьеса для театра воскресной школы)
Действующие лица:
Император Константин
Старая нянька, верная служанка, Оливия
Мальчик Нифонт, внук Оливии,
Лекарь Бромелий
Лев
Ягненок (и несколько других домашних животных - лошадка, овечки или др.)
Горлица
Действие первое
Сцена первая, дворец.
Император и лекарь стоят друг напротив друга. Лекарь с поклоном подает причудливый сосуд.
Бромелий: Прими это снадобье, о господин мой, светлейший император, Справедливейший и щедрейший из людей! Светоч мудрости!
Император (пьет) Ой! Ай! Фу! Твоя грубая лесть не поможет твоей голове, как мне не помогает твое подлое зелье!
Оливия (появляется со стороны лекаря, поспешно говорит на ходу): Ступай, ступай, господин Бромелий. Император в гневе.
Император: Твое счастье, нянька, что ты на руках меня носила.
Бромелий: Господин император просто не дождался, пока…
Император: Во-о-о-н!!!
(Бромелий убегает)
Оливия (грустно): Что в детстве меня не слушал, что сейчас.
Державные братья
(В лето 1491 от Р.Х.) Сыновья
Княжича- отрока схватили прямо в соборе за вечерней молитвой. На службе он стоял на коленях, считай, один; в полутемном, еле-еле освещаемом немногими теплящимися свечками гулком холодном нутре храма лишь на клиросе подавала голос тройка певчих, чередуясь с едва слышными из алтаря прошениями священника:
- Господи, помилуй...
Ратние люди с таким шумом и топотом ввалились в храм, как будто сбирались не четырнадцатилетнего парнишку вязать, а ражего детину. Иван и испугаться не успел, слова Иисусовой молитвы договаривал, пока влекли его, подхватив за руки и за ноги, к выходу из церкви.
День пожилого человека
Посвящается В.
Жанна вспыхивала очередной влюбленностью, как пучок сухой травы, швырнутый в костер, и испепелялась в мгновение ока, умирая рассыпающимися в прах блеклыми стебельками.
Прежде она каждый год каталась на «юга» к теплому морю, теперь приходилось довольствоваться в лучшем случае Подмосковьем. Но и здесь желтели песочком пляжи, пусть и скромные, возле речек; стояли теплые звездные ночи; и тоже потом мускулистый сластолюбивый весельчак махал с перрона прощально рукой. Последним поцелуем курортного кавалера, до того пылкая, Жанна не одаривала - вдруг кто знакомый окажется рядом, только прикладывала пальчики к губам.
Дома, в Городке, спешила с вокзала вроде бы совсем другая женщина - в застегнутом на все пуговицы поношенном брючном костюме, со стянутыми резинкой на затылке в небрежный хвостик волосами, сгорбленная, сосредоточенная, с подпрыгивающей неровной походкой. "Восемнадцать лет" опять оставались где-то там, за горами и долами, а здесь упорно наваливался "тридцатник" с большим-большим прикидом. И только улыбка далеко не красавицы оставалась располагающей и доброй.
Я любовь называю по имени
Вся душа моя – даль неба синего,
Мне весна, как спасительный храм.
Я любовь называю по имени,
Я её узнаю по глазам
Знаешь, это совсем не бессонница
По княжне благородных кровей,
Это даже, уже не поклонницы –
Это совесть растраченных дней,
Это просьба почти бессловесная
Взглядом матери, силой любви,
Это близость, поверь, не телесная,
Сердце плачет, а слов не найти!
Только музыка, странная музыка
Поднимает над ветхостью дней,
Где скитаются бывшие узники
И встречают своих палачей!
Ах, души моей дивные россыпи!
Я вас плохо, небрежно искал –
Это значит - спаси меня Господи!
Я старался, но видно устал…
Искусство рассказа (Уильям Сомерсет Моэм)
I
Искусство слова (Уильям Сомерсет Моэм)
Читателю этой книги я хотел бы рассказать, как были впервые написаны вошедшие в нее эссе. Однажды, когда я был в Соединенных Штатах, редактор журнала «Редбук» попросил меня составить список из десяти лучших, по моему мнению, романов мира. Я это сделал и перестал об этом думать. Конечно, список мой был во многом случайный. Я мог бы составить список из десяти других романов, не хуже тех, что я выбрал, и так же обоснованно объяснить мой выбор. Если бы предложить составление такого списка ста лицам, начитанным и достаточно культурным, в нем было бы упомянуто по меньшей мере двести или триста романов, но думаю, что во всех списках нашлось бы место для тех, что я отобрал. И это вполне понятно — книга книге рознь. Есть разные причины, почему какому-то одному роману, который так много говорит одному какому-то человеку, он, даже если судит разумно, готов приписать выдающиеся заслуги.
Что нужно для того, чтобы быть писателем? (Викентий Вересаев)
Лекция для литературной студии
Что нужно для того, чтобы быть писателем?
Прежде и после всего нужен талант, и не о чем здесь беседовать, и не о чем читать лекций. Нельзя научиться стать
Это, конечно, верно. Прежде всего нужен талант. Но талант сам по себе, это только семя благородного, прекрасного растения. Чтобы пышно развиваться, чтобы дать яркие, благоухающие цветы, для него необходим целый ряд благоприятных условий.
В первую очередь нужны подходящие внешние условия. Если вы оглянетесь на блестящую русскую литературу XIX столетия, справедливо вызывающую удивление и восторг всего мира, то увидите, что вся она создана почти исключительно тонким верхним слоем русского народа, — дворянством и буржуазной интеллигенцией.
Красивый Бог
Каждое утро Саша слышал, как бабушка тихо читала молитвы. Слов было не разобрать, только «аминь», да «Господи, помилуй». Бабушка стояла перед темными иконами, раз за разом крестилась и кланялась, а на нее сверху, со старой, источенной насекомыми доски, смотрел Бог.
Утром Бог был обычным и спокойным, а к вечеру Он менялся, становился немного страшным и строгим.
За этой, самой большой иконой, внизу были еще маленькие, лежали бабушкины документы, а также фронтовые письма деда, которого Саша не помнил, так как родился уже после его смерти. Прятались там и грозные бумажки с печатями, которые бабушка называла непонятным словом «налоги».
Днем Саша не раз подбегал к «красному углу» и смотрел вверх на Бога. Узнавал, сердится Он на него или нет. Бог обычно не сердился и никогда не плакал, хотя бабушка не раз ему говорила, что Он плачет над нашими грехами.
В далекий Иерусалим...
В далекий Иерусалим
Ты вновь спешишь с благоговеньем,
К местам Спасителя святым
Принять Его благословенье…
Спешишь под кров монастырей
В пределах Родины священной,
Чтоб отдохнуть немного дней
От жизни суетной и бренной.
Спешишь, оставив дом родной,
В свою неблизкую дорогу,
Чтоб устремиться всей душой
В объятья к любящему Богу…
Но в спешке ты недоглядел:
Пред самым домом, беспокоен,
Под видом нищего сидел,
Христос, непризнанный тобою;
И Нищий трепетно взирал
В надежде временного хлеба,
И милосердным открывал
Отца прекраснейшее Небо.
А ты желал вовлечь себя
В круг дум напыщенно-высоких!
Кто этот нищий для тебя?
Больной, немытый, одинокий...
Увы, совсем не твой вопрос,
О нем, что так смирен судьбою;
Но умер нищий…
И, Христос,
Восплакал горько над тобою.
Анаимбвана, дочь Белого Бога
Анна Ивановна устало опустилась на неудобный и высокий «заграничный» табурет. По стенам из желтого теса наклеены картинки из глянцевых журналов. Бр-р-р… За окном почти вровень с полом хорошо видно полузатоптанную табличку голубой жести — она высовывается уже меньше, чем наполовину из красноватой кенийской земли: «Только для белых». Да, раньше здесь стоял ещё один бар, запретный для африканцев. А у белых и сегодня как-то не принято заходить вот сюда — в «Антилопелли». Ей — русскому доктору — можно все. Русских любят, а врачей — и подавно — нет этой вросшей в подсознание «расовой спеси». Она приходит послушать «живую» музыку и поболтать с ними — своими пациентами, в основном — а ещё — кофе, настоящий кофе! Как его не хватает на выездах в обглоданные нищетой и засухой деревни.
Парашенька-хромоножка
(Неопалимая купина)
Сказка о христианском смирении
Вот вам, детки, новая сказочка от бабки-Марьи, рассказчицы. Жила у нас на селе в стародавние дни семья богатая, тароватая. Хорошо жили, а Бога не забывали. На церковь жертвовали, нищих оделяли. На богомолье хаживали, а дед — тот в град Ерусалимский пешком сходил — Христову гробу поклониться. Росла в семье дочка Парашенька — вот ей-то и довелось сподобиться и урока Божьего, и чуда чудного.
Святили воду і світився світ...
Святили воду і світився світ,
Вода холодна падала крізь пальці.
А лід кришивсь і вірив в пам’ять літ,
Що в серці береже дива трійчанські.
Святили воду... Крижаніла даль,
Мороз перегортав зимові віхи
Й відлиг неусвідомлена печаль
Не ожила ще в бородах у стріхи.
Ще все німіло. Сніг іще не знав,
Що пам’яттю води за місяць стане.
А мудрий Бог мовчав, але казав,
Що відпече усе, минеться, стане...
Що відійде хула хурделиць злих
Й мовчання ярини, обмерзле в полі.
...Я знаю диво: в тиші – перший крик,
Дитячий крик народженої долі...
Страницы
- « первая
- ‹ предыдущая
- …
- 698
- 699
- 700
- 701
- 702
- 703
- 704
- 705
- 706
- …
- следующая ›
- последняя »