Анаимбвана, дочь Белого Бога

Анна Ивановна устало опустилась на неудобный и высокий «заграничный» табурет. По стенам из желтого теса наклеены картинки из глянцевых журналов. Бр-р-р… За окном почти вровень с полом хорошо видно полузатоптанную табличку голубой жести — она высовывается уже меньше, чем наполовину из красноватой кенийской земли: «Только для белых». Да, раньше здесь стоял ещё один бар, запретный для африканцев. А у белых и сегодня как-то не принято заходить вот сюда — в «Антилопелли». Ей — русскому доктору — можно все. Русских любят, а врачей — и подавно — нет этой вросшей в подсознание «расовой спеси». Она приходит послушать «живую» музыку и поболтать с ними — своими пациентами, в основном — а ещё — кофе, настоящий кофе! Как его не хватает на выездах в обглоданные нищетой и засухой деревни. — За тридцать восемь лет жизни она не увидела столько человеческой беды и горя, сколько за один этот африканский год… Анна Ивановна вздохнула: «Вторая Пасха скоро на чужой стороне… Какие там куличи… Вот разве одного изюму…» Она по-девчоночьи хихикнула себе под нос
 — Ваш кофе, мадам… — Анна улыбнулась, и ласково дотронулась до черно-фиолетовой руки.

— Спасибо, Кики… — Девушку звали так длинно и трудно, что она отчаялась произносить имя полностью.
 — Анаимбвана! Мадам! Давайте скорее! — женщина вздохнула и привычно сползла с табурета. Огорченная Кики ещё не убрала со стойки душисто дымящийся пластмассовый стаканчик, а за хлипкими стенами взревел двигатель старенького джипа — звук быстро удалялся, стихал…
Ну, что на этот раз? Браконьера кто-то заел на заповедной территории, или опять оперировать на месте эти нескончаемые больные и воспаленные кишечники голодных людей, употребляющих в пищу красное пальмовое масло… Её водитель — не местный — зовется по-городскому — Джим, гордится, что выбился в люди и не снимает галстука с расстегнутой от зноя рубахи. Анна не без труда выяснила у него, что поступил сигнал с территории — так и знала! Когда она в последний раз выезжала в джунгли, прямо на стол у пациента свалилась толстая полутораметровая змея — зеленая мамба — крыша-то травяная! И так дома в саду ходишь — шуршишь, топаешь, чтобы не встать на такую красавицу…(две минуты, три от силы — и готов!) Хорошо, что негодяйка сама испугалась, стекла на скамью, на пол и заструилась из комнаты. — Анна Ивановна опустила веки и стала творить молитву. «Живый в помощи вышнего…» Потом улыбнулась и несколько раз про себя повторила свою любимую молитву к любимому образу Богородицы — «Нечаянная радость» — «…О премилоствая Владычице Богородице, подаждь нам нечаянную радость, обремененным грехи и скорбьми многими…» Джим прервал её молитву — такую «не по правилам» и такую искреннюю.
 — Смотрите!!! Ну, дела… — У них за спиной, меньше, чем в трех-пяти километрах, поднимался жуткий широкий курган бурого дыма. Вот этого только не хватало! Пожары гуляли по громадной дикой округе и раньше, но как-то не вблизи, и территорию заповедника обходили.
 — Ветер на нас? — бесцветно-равнодушным голосом спросила Анна. Словно в ответ, порыв горячего ветра ударил в затылок и отчетливо запахло гарью. Рация, как всегда в нужных случаях, молчала. А технарь из Джима — плоховатый. Они почти хором крикнули: «К реке!» Пока машина дребезжа летела, рискуя перевернуться на скверной грунтовой дороге, Анна Ивановна молча сурово вопрошала себя: «А готова я предстать перед Ним? Молюсь неумело, церкви православной здесь нет. Это не в Эфиопии… Так. Дела добрые — дела дурные… Дурных вроде бы нету… Работаю, как лошадь — не за контракт, а за совесть… Не за деньгами рванула — а от себя самой. Муж разбился на „Жигулях“, а она от горя потеряла ребенка — жданного, позднего — и уже навсегда… А может, помечталось ещё тогда о нечаянной радости, что ждет её впереди — в дальнем сказочном краю… Так. Сколько я народу вытащила, жить наладила? — наверное, зачтется. Главное, совесть чиста. Бог это увидит…» Она снова зашептала молитву, уже вслух. У Джима сжалось сердце от боли — русский доктор молится своему Богу, готовится к смерти!
 — Мадам, мадам, река близко, загоним машину в воду, отсидимся…
 — Джим, можно ведь прямо по шею в воду зайти, да?
 — Мадам не боится крокодилов?
За спиной отчетливо нарастал гул и рев, с визгом и шумом катился справа и слева какой-то лесной народ, стаями низко — птицы… Ещё через несколько минут рядом сними и впереди них стали падать пылающие клочья — пожар настигал их, словно за плечи хватал.
Ветер переходил в ураганный, он обжигал. Было невозможно слышать голоса друг друга.
 — Помяни, Госопди, царя Давида — и всю кротость его! Хоть бы сразу, в дыму… — Между деревьями светло блеснуло. Джип с дымящимся тентом по узкой кривой вылетел к реке и сполз в воду. Высокий мост автомобиля не дал ему погрузиться. Обманувшие смерть смеялись и плакали. По берегу и в воде — зверье из своего погорелого зеленого дома… На поднятом тенте уселась стая обезьянок, а вон медоед, лапу обжег, похоже… Анне подумалось: «А ведь и они Бога славят за избавление…» Господи, что это?! — Прямо к ним по щиколотку в воде приближалась по-африкански истонченная — одни косточки — девочка лет пяти в крохотной юбчонке из выцветшего хлопка; с ожогами и подпаленными волосами; многочисленные косички- рожки с одного бока стали пегими. На шее-стебельке — православный крестик. Она робко странно улыбалась. Женщина быстро схватила ребенка в охапку и втащила в машину. Обработала ожоги — много, но сильный только один и небольшой площади — жизни не угрожает пока. Сделала укол антибиотиков.
Огонь пронесся меньше, чем за полчаса. Джим предложил попробовать ехать назад — занедуживший научный сотрудник, биолог, наверняка уехал от пожара за реку, а девочке помощь нужна уже сейчас. Вдруг ищут её? Неожиданно девочка протянула к Анне Ивановне руку и отчетливо сказала на плохом английском: «Ты — Анаимбвана, дочь белого Бога…» — Девочка оказаласьумненькой и не по годам рассудительной. — У нее умерли в засуху все родные, воспитывала тетка. У тети очень много своих детей… — Дальше выяснилось, что девчурка потерялась в суматохе и долго бежала к воде. а огонь бежал за ней и хотел пожрать её. «А может, не очень-то искали бедняжку?» — гневно подумала Анна. Она ласково спросила, коснувшись крестика: «Откуда это у тебя?» — Крестик дала женщина — эфиопка из миссии Красного креста (просто повесила на шею — и все!). Анна Ивановна с уважением встречала эти интернациональные команды, не боящиеся тропических болезней, усталости и грязи. Они везли с собой надежду…
Анна молча прижала девочку к себе. «Вот она, вот она, моя нечаянная радость… Господи, оставь мне её! Царица небесная, помоги! Через страх Божий, через купель покаяния привели меня к ней — так не отнимите…»
Семью маленькой Мьябе из погоревшей деревни не смогли найти. Русский доктор Анаимбвана больше года воевала с чиновниками, собирала бумаги. А между тем её чернокудрая Марусенька каждую неделю ждала её в приюте — за 80 километров — социальный работник не позволила взять ребенка до полного окончания всех формальностей. На следующую Пасху — как раз! — из-за ограды приюта вышла загорелая светлоглазая женщина Она слышала звон колоколов с далекой Родины, на сердце плескалась небесная радость. Она вела за руку, боясь выпустить хоть на миг, красивую тоненькую девочку- африканку. За поворотом Анна достала кулек мытого изюма и протянула Богоданной дочери. — Христос воскресе, радость моя нечаянная!