Омилия

Любовь, последняя надежда
И негасимой веры луч
На миг ушли. Гуляет между
Землёй и небом – стая туч…

Сегодня жизнь ты некрасива
Скупа, бедна в который раз.
А мы желаем позитива,
Что всякий день бежит от нас.

И мир становится продажным,
Где легче верить в чей-то культ.
Здесь всё случается однажды:
Рожденье, первый крик, инсульт.

И бесконечные мытарства,
И надо верить и любить.
С небес не падают лекарства,
А тут их не на что купить.

Или январь сгущает краски?
Не знаю, думаю, молчу.
Но будет время светлой Пасхи –
Я очень этого хочу!
20012

ЦИКЛ «ЧЕЛОВЕК»

Человек – это город, объятый войной.
Человек, это горы, восходящие в небо.
Он в избытке заполнен грехом и виной,
Просветляясь в исканьях духовного хлеба.

Человек – это ты, человек – это я.
И мы помним о смерти своей неизбежной.
Наш олень придет в срок. Упряжкой звеня,
Позовет из-за леса ослепительно нежно.

Обернемся назад, прощаясь светло,
Озаренные светом уходящего мира.
Вспоминая с любовью свое ремесло,
Уходящие с песней всенародного клира.

Если вверх ты посмотришь - увидишь корабль,
Окруженный сияньем, по небу проходит.
То душа поднялась как большой дирижабль.
Высочайшее счастье в полете находит.

01. 01. 2012
 

Долго не хотел печатать, зная, что обычно такого рода рассказы, вызывают сомнения, подозревая тривиальность и выдумку. Но решился, потому что это быль, её я слышал от одной из сестёр, рассказавшей мне эту историю. Имена изменены, художественно оформил рассказ ваш покорный слуга.

Врач, близко наклоняясь к бумаге, что- то долго и быстро писал. Анна молчала и ждала, когда он закончит писать. Не поднимая глаз от бумаги, врач будничным голосом сказал: «У вас, девушка, опухоль».
Анна почему-то улыбаясь, спросила у него:
— Что же мне теперь делать, доктор?
Врач ответил не сразу. Он дописал, поправил сползшие очки на переносицу, подвинул исписанный неопрятным почерком лист Анне и, посмотрев ей в глаза, устало сказал:
— Вот вам направление. Надо будет отщипнуть от опухоли кусочек и исследовать его в лаборатории. Частенько бывает, что опухоль оказывается просто бесполезным куском мяса, так что шансы всегда есть.

 Преблагословенная Владычице,
Утоли печали, успокой!
Разреши к ногам Твоим приблизиться,
Разреши беседовать с Тобой!

Ты ведь слышишь вздохи наши тяжкие,
Видишь слёзы, боль и скорбь в глазах,
Как бредут к Тебе, от бед уставшие,
В ризах плоти – грешных телесах.

Уплотнились давними пороками
Так, что даже дух отяжелел.
И какими нам идти дорогами,
Чтоб вернуться в Твой Святой Удел?

Распахни навстречу нам объятия,
Материнской лаской обогрей.
От рожденья ищем бессознательно
Тёплые лучи любви Твоей.

Утоли печали нам, Всепетая,
И молитвой слёзы иссуши.
Лишь с Тобой поделимся секретами,
Тайнами измученной души.

Лишь с Тобой и с Сыном Твоим – Господом
Будем откровенны и честны,
И расскажем, как страданий россыпи,
Забирают тёмной ночью сны.

Нам осталось верить и надеяться
Только, Всеблагая, на Тебя –
По Твоим молитвам жизнь изменится,
Новый мир откроем для себя!

Когда оно приходит, то не в гости, а на побывку к родной сестре, живущей на чужбине. Родина — место встречи родных — находится где-то глубоко внутри, куда вход посторонним воспрещён. Там говорят без слов или словами неведомого здесь языка, похожего на птичье пение...

Я слышу этот голос — такой родной, близкий, почти мой, но какой-то иной, отличный от меня — голос горней родины. Он заставляет трепетать узнаванием стеснённое сердце, и сердце начинает петь с ним в унисон, отзываясь.

Но шум, нескончаемый шум окружающего мира мешает. Мы вынуждены перекрикиваться сквозь этот надоедливый шум, наперекор шуму, несмотря на шум.

-Я не доверяю вам, не доверяю. Вы меня не понимаете, не хотите понять. И потому – всегда раните своими словами, вашим безразличием. В вас совсем нет любви! - разгоряченная, при последних словах я осеклась.
Мать Нина сидела с каменным лицом и смотрела на остывающий в чашках чай.
-Простите…– сказала я тихо.
-Иди спать. – Не глядя на меня, произнесла монахиня.

Это была ложь – и я знала это. Мать Нина любила меня, но любовь её была иной – любовью действенной и трезвой, мне же хотелось человеческого сочувствия и заботы.

Мне сегодня приснились стихи:
Как дыхание майского вечера –
Невесомы, воздушны, легки,
В сон ворвались открыто, доверчиво.

Разливаясь по струнам души,
Извлекали мелодию нежную…
Боже Правый, Господь мой, скажи,
Одарил вновь за что меня, грешную?

…Жизнь – качели, летящие вниз,
С неподвластным уму ускорением:
Взлёт, паденье – как будто «на бис»,
Повторяются дýшедвижения.

На подъёме, на взлёте легко,
В просветлённой душе отблеск Вечности,
От земли, от грехов далеко,
И два шáга к мечте, к бесконечности.

На секунду движенье замрёт,
И душа захлебнётся от радости,
И восторга волна захлестнёт
В высшей точке неслыханной благости.

Но опять вниз качели летят
По привычной для всех траектории.
Как всегда, то вперёд, то назад,
Всем знакомы повторы истории.

Задержалось движение вверх,
Я сижу на земле, я в отчаяньи.
Птицей взмыть не даёт тяжкий грех –
Мой сознательный грех и нечаянный.

История это случилась в далекие теперь уже 80-е годы прошлого века. Был я тогда безусым юнцом, алтарником или, как называли тогда, пономарем одного городского прихода. Настоятелем был иерей Александр, молодой священник, а вторым священником – иерей Петр*.

Сейчас этого батюшку непременно обвиняли бы в модернизме, да и он, вероятнее всего, был бы очень прогрессивным священнослужителем. Хорошее образование, прекрасное знание греческого и латыни батюшка Петр никогда не скрывал, поэтому мог вести богослужение попеременно на трех языках. Да и за столом цитировал Писание и святых отцов безошибочно и не краткими высказываниями, но пространными отрывками.

Вообще, и настоятель, и второй священник отличались образованностью, умом, способностью логически мыслить и доказывать свои убеждения. Очень хороший приход, очень добрые и интересные пастыри.

Было это на святках. Возбужденный отец Петр заскочил в алтарь и с немалым удивлением воскликнул: «Чудит отец Спиридон, на святки своих монашек причащаться благословляет!» Все мы: пожилой старший пономарь, настоятель и я – повернулись к отцу Петру с неподдельным интересом.

Ночь тиха и невесома,
Звёзд весёлая страна.
На соседней крыше дома,
Призадумалась луна.

Вдоль серебряной дорожки,
Курят два снеговика.
Кто-то пьяненький немножко
Пошутить хотел слегка…

Воском свеч пропахли святки
И еловою смолой…
Не до сна мне, чай несладкий
Пью с грузинской мушмулой.

Никого средь зимней ночи,
Лишь собачяя брехня,
Да игрушка-ангелочек
Молча смотрит на меня…
2012

Одарил нас Господь,- в наказанье за сладость,
Чудным даром зачать, и вынашивать радость.
И любовь расцветает прекрасным цветочком,
А на свет появляются сын или дочка.

На груди моей спишь, ты чудесный комочек,
Ты посланец небес, наш прекрасный цветочек.
Ты так сладко заснул, под крылом Ангелочка.
Спи родной мой, усни, мой сынок, или дочка.

Ты так нежно сопишь, и зеваешь так сладко.
Ты так сильно подрос, маловата кроватка.
Ты бежишь, ко мне ручки как к солнышку тянешь,
В твоих глазках испуг, вдруг меня потеряешь?

Вот и школьные дни пролетели как ветер.
И большие совсем, стали взрослыми дети.
И опять меня Бог наградит, иль накажет?
Как вы будете жить в этом мире, кто скажет?

И стою пред окном, и любуюсь картиной,
Как по жизни идут мои дочери с сыном.
И бегут ко мне, ручки как к солнышку тянут,
Мои внучки и внучек – наш небесный подарок. 

 Голубка белая по небу проносилась,
живой волной врезалась в высоту,
и таяли, сгорая, птичьи силы
и в глубине небес печально тух

Огонь уставшего сияющего сердца.
Быть может, плакала и мучилась она,
томилась в клетке, солнечное скерцо
ей слышалось, как талая весна.

Над городом плыла сияющая высь,
и каждый звук казался громогласным,
за всех, кто от пути не отреклись,
вставало солнце в облаке прекрасном.

В молчанье рушились и падали каменья,
и ложных истин жался прах к земле,
и лишь небес укромные селения
сверкали отрезвляюще во мгле.

Голубка белая по небу проносилась,
и светлый луч спускался в дивный сад
где купола церквей и дали золотились,
и каждый путник был покою тихо рад.

Когда мы слышим о чудесах, произошедших где то, какие чувства возникают в нас? Удивление? Да. Недоверие, сомнение? Определенно. Зависть? И такое бывает — как же, в том вот храме местночтимого святого видели, в этом икона мироточит, а у нас нет! И нет в нас, грешных, зачастую, и тени настоящего христианского чувства радости за единоверцев, ликования при известии об очередном проявлении Божией милости к людям.
А может, это вовсе и не повод для ликования, а предупреждение о надвигающейся опасности? Что вообще такое — чудо — в православном понимании, о чем оно нас может предупреждать? Наконец — зачем оно? Об этом мы попросили рассказать настоятеля храмов в честь иконы Божией Матери «Утоли моя печали» и святых апостолов Петра и Павла игумена Нектария (Морозова).

— Давайте попробуем уточнить определение. Что же такое чудо с точки зрения Православной Церкви?

— Строго говоря, понятию чуда трудно дать общее определение. Почему? С одной стороны, под чудом мы подразумеваем какое-то действие Божие. С другой стороны, кто дал нам право одни действия Божии считать чудом, а другие нет? Действием Божиим является сотворение этого видимого мира, причем — сотворение из ничего. Считать ли это «просто действием Божиим», или чудом? Наверное, все-таки чудом.

Эльза жила в городе Перми, в районе под названием Разгуляй, в маленьком домике, где первый этаж был каменный, а второй - деревянный. Ольга Петровна не знала, что Эльзу зовут Эльза, и называла ее Муськой. Людям обычно неизвестны настоящие имена кошек, поэтому их называют, как вздумается. Но Эльза против Муськи не возражала, и всегда отзывалась. Ольга Петровна ее не обижала, кормила и гладила.
Эльза любила смотреть, как вечерами все дома в округе зажигают свои окна. Будто бы напитались светом за день, и теперь отдают его, светятся изнутри. В домах и вокруг них идет жизнь, и дома запоминают все, что происходит. У каждого дома свой характер и своя судьба. Дом Ольги Петровны был, хоть и старый, но крепкий. Он всегда говорил о себе: «Я в здравом уме и твердой памяти». И по вечерам рассказывал что-нибудь интересное. Эльза умела его слушать, а Ольга Петровна – не очень. Но дом рассказывал не для Эльзы, и не для Ольги Петровны. Он разговаривал сам по себе. Просто не мог молчать.
Как-то поздним вечером Эльза улеглась на диван и прикрыла глаза. Дом поскрипел половицами и начал:

Одуванчик Божий – баба Надя,
Мутный взгляд уставших старых глаз.
А в сухих ладонях – Бога ради –
Маленький стаканчик про запас.

В нём копейки дно лишь покрывают.
Может, на тарелочку борща
К вечеру она насобирает,
Как всегда не плача, не ропща.

Рот беззубый, но всегда с улыбкой,
Светятся теплом её глаза.
Как ты выживаешь в жизни зыбкой,
Баба Надя?.. по щеке слеза…

Хриплый голос новости расскажет:
Как ей причаститься довелось.
Рано спать она сегодня ляжет –
Много впечатлений собралось.

Медленной походкой, с тростью в паре,
Побредёт старушка в дом пустой.
Бабу Надю знают на базаре,
Нрав её смиренный и простой.

Не от жизни сладкой вновь приходит
Постоять с протянутой рукой.
Боже, Боже, что же происходит?
Дай хоть Ты ей радость и покой!

Никогда она сама не просит.
Голову склонив, тихонько ждёт,
Кто копейку ей в стаканчик бросит,
Кто со словом добрым подойдёт.

Замечательный, своевременный (я бы сказал — даже немного запоздавший) доклад¹ протоиерея Димитрия Карпенко породил широкое обсуждение в блогосфере. У меня этот доклад вызвал некоторые мысли, которыми хотелось бы поделиться.

Несомненно, современная практика Русской Православной Церкви неприемлема в настоящее время. Причем не только для постоянных прихожан, но и для желающих причащаться «захожан».

С прихожанами более-менее понятно. Стремление к частому причащению естественно, хотя без должного духовного руководства часты и серьезные духовные травмы. Это происходит не только с мирянами, но и пресвитерами: напряженная духовная жизнь требует от человека большого труда и не каждый способен, не имея опытного духовного руководителя, без вреда для себя проходить путь духовного совершенства.

Общеизвестно, что в опытных наставниках в наше время острая нехватка. А без наставника серьезный духовный подвиг неизбежно состоит из взлетов и падений, и некоторые из этих падений, как показывает практика, приводят к духовным трагедиям, вплоть до охлаждения в религиозных стремлениях и уходах в секты.

Знаете, почему чёрная ворона, сидящая на большом старом дубе, всегда недовольно каркает, а маленький соловушка, каждое раннее утро трелями заливается? Конечно, не всем красивый голос дан от рождения. Но в давние времена ворона не каркала. Голоса особого не имела, как у соловья, но и не каркала.
В лесу, который стоит за деревней, жила одна ворона. Надо сказать, странная она была. Проснётся поутру, увидит, кого из деревенских или лесных жителей и давай во всё горло кричать. Никому не давала мимо пройти. Зайка пробежит ли, или мужик в лес по дрова пойдёт - всем доставалось.
- Ой, несчастная я, никому-то я не нужна!
Вот такая ворона жила. Невдалеке от её гнезда свил своё жилище соловей. Да такой голосистый оказался! Прилетел весной из дальних стран, а теперь всё по утрам песни распевает, трели разные выделывает. Разбудит жителей деревенских на заре, а те и рады! Выйдут из домов своих и слушают заливные его трели. Слушают, да нахваливают.
- Пой, соловушка, - говорят, - себе на счастье, нам на радость.
И главное, всё-то у него ладно выходило. И всё он может, да всё у него получается.

   Наверное, такая погода посылается нам для вразумления. Весна не за горами, и февральская оттепель превращает хрусткий снежок в грязное месиво, в котором вязнут ноги, промокают брюки, а предательский ледок под растаявшим снегом делает походку деревянной. Тут уж поневоле все мысли сводятся к одному: не навернуться бы. Училась бы на молитве так сосредотачиваться, говорю сама себе. От трамвайного круга до храма – минута медленной ходьбы. Мне кажется, мы идем уже полчаса. Из динамиков, установленных на стенах храма, доносится голос диакона и отвечающий ему хор. Похоже, к Причастию успеваем. Уже хорошо. Перед нами так же осторожно вышагивает пара – мужчина и женщина. Обогнать их не представляется возможным, поэтому идем друг за другом шаг в шаг.

Она спешила во всем: на третьем курсе – скорее выйти замуж, иначе постареет, и никому не будет нужна.

На работе – лучше всех подготовить проект, а то начальник признает ее некомпетентность и уволит.

Дома – старалась угодить мужу и детям, с опережением, предупреждая их малейшие пожелания и капризы, потому что любила и хотела быть любимой.

Всегда, во всем и везде, она хотела быть первой, единственной и желанной…

И вдруг – серьезно заболела, нуждаясь в уходе и помощи тех, кому она отдавала всю свою непридуманную жизнь, до последнего, до о т к а з а…

Муж побыл с ней три дня, потом нанял сиделку, ссылаясь на загруженность текущей работой…

Дети навещали по выходным, жалуясь на бытовые трудности, связанные с ее о т с у т с т в и е м на привычном для них месте…

Никто не спросил ее, что она чувствует, находясь в д а л и от родного дома, от оберегающей их покой, вечно спешащей любви, которая всем жертвует, и ничего не требует в з а м е н…

Шёл Рождественский пост,
Новый год приближался,
А в Самаре в те годы царил атеизм.
Не молился народ,
Таинств не причащался,
Он старательно строил и ждал коммунизм.
Там на Волге стоял
город Куйбышев славный,
Он Самарой зовётся с недавних времён.
Что случилось на улице
Чкалова в главный
Праздник тех, кто неверием был ослеплён?
Домик маленький, скромный,
простой, деревянный;
Зоя с мамой в нём жили с обычной судьбой.
То, что с Зоей случилось, –
совсем не случайно:
Замахнулась бездумно на образ святой.
Мама верила в Бога
и в церковь ходила,
И за дочку молилась открытой душой.
Зоя в гости к себе
всех друзей пригласила,
Жениха Николая на праздник ждёт свой.
Собрались все друзья,
все танцуют по парам,
Только Зоя сидит одиноко в углу.
Не пришёл Николай –
все старания даром,
Не стучат каблучки на дощатом полу.
Зою мама просила:
«Не греши в пост, не празднуй,
Подожди Рождества, тогда будешь плясать».
Не послушалась Зоя

Когда обрезаешь желанной свободы пространство
Словами, делами, короче – грехами души,
Уйти не спеши ты в безумное русское пьянство,
А лучше, как матери, Господу всё расскажи.

И пусть не пугает чрезмерно, сырая погода,
Есть повод весомый для жизни, и – целая ночь.
Из грязи да в князи, по-быстрому, с чёрного входа
Наверх не прорвёшься, гони ерунду эту прочь.

Себя переборешь и дождь поутихнет к рассвету,
И мысли худые исчезнут, и всякая лень.
Докуришь, волнуясь, последнюю? нет? сигарету,
И всё-таки встретишь свой новый и солнечный день.
2012