Запустив худые пальцы
В рыжеватые кудряшки,
Саломея в размышленьи
Смотрит вдаль через окно.
За ночными облаками
Ухмыляются светила,
Ночь тиха, и в переулке
Все соседи спят давно.
Пламя бьется и трепещет,
Тени ползают по дому.
До краев налит тоскою
Саломеи мутный взгляд.
И не спится, и не пьется,
И любить уж нечем вовсе,
Нечем петь и нечем слушать.
И никто не виноват.
Интервью с Дмитрием Узланером для «Русского Журнала»
— Часто говорят, что номинальных православных христиан в России много, а истинно верующих мало. Социологи в таких случаях пишут, что для многих христианство это «культурная идентичность», но лишь для немногих это еще и нечто
— Здесь у нас, с одной стороны, большая путаница, а с другой — реальная сложность. Православие теперь многие воспринимают как прежде всего культурную, а часто даже этническую идентичность («русский — значит православный», или так: «я православный, хотя в Бога не верю»). При этом имеется в виду не столько «вера отцов», а культурное наследство, национальная традиция наподобие тех, которыми занимается этнография. В самом деле, в дореволюционной России, когда православие было государственной религией, отдельный человек был православным просто потому, что он гражданин православной державы. Это не был, как правило, его личный выбор или личное призвание. В то время можно было бы сказать: «православными рождаются» (для запада — «католиками, протестантами рождаются»). О личном призвании, о своего рода «втором рождении» мы слышим только в житиях святых, и там оно звучит как призвание к особому служению Богу, к святости, а не к «православной культуре». В целом (и не только в России) национальное, государственное и вероисповедное совпадало. И, конечно, православная культура в России была той стихией, в которую был погружен каждый, независимо от степени его личной веры.
Как тяжело в Тебя поверить,
Так словно вера – клад времен,
И словно в вере не измерить
Ни ложь, ни правду. Как огнем
Сжимает сердце суть смиренья,
И через «я» немую боль,
Преображаются сомненья
В надежд питательную соль.
Пока не встречена отрада,
Видать, живет она, как свет,
Что дарит времени награду
Задаром, просто, как билет
На новый путь. Я знаю, будет
В краю невиданном – ответ,
Иду и плачу. Не остудит
Желанья счастья - «да» и «нет»,
И за забором новой яви,
Взглянув по-новому на даль,
Отринув ложь, что нам лукавит,
Я осознаю, что печаль
Дана порой, чтоб видеть счастье,
А я ищу его в ином,
А ведь и надо нам – участье,
А ведь и живы мы – в одном.
В одном пока лишь длится время:
Надежда, вера и любовь,
И только с ними злое бремя
Непостижимо дарит «вновь».
Стою на краю мира,
гляжу как в воронку время
уносится
прочь.
Течение мира затягивает:
в водовороте времени —
стою,
чтобы жить.
Сжимаясь в сопротивлении,
стою,
чтоб не исчезнуть
в воронке.
Мир утекает во времени
в небытие.
Движенье потоков,
имитируя жизнь,
увлекает глупцов.
Стою —
все потоки проносятся мимо.
Жизнь — движение:
но другое,
в другом направлении.
Лукавое время
надувает щёки,
притворяясь ветром —
моим давним другом.
Мы стоим
на краю мира
и смотрим в воронку.
Заметки в дневнике после чтения святых отцов.
Духом Божиим держится
всё мирозданье.
Утверждается личность, свобода, полёт...
Не приносит плода ветвь сама по себе,
засыхаем мы, если
в нас Бог не живёт.
Человек всякий создан
как храм Божий,
Духом Божьим — живу и я.
Если ж я разорю храм,
Господь покарает
тем, что отступит от меня.
«…кто жаждет, иди ко Мне и пей» (Ин. 7, 37)
И дожди, и снега, всё когда-то проходит,
Открывается внутренний мир у слепого…
Остаётся врождённая верность свободе,
Эта вечная боль – жажда Духа Святого…
2012
…и в незнакомом мире звуков
где каждый с музыкой своей
насмешники с глазами кукол
погонщики слепых коней
не те что гонятся за нами
мы сами мечемся средь них
пока не захлестнет цунами
постылых радостей земных
и не застынем сгустком спящим
под магмой вечной – мы не мы
над философским камнем «зряшним»
промучившись до вечной тьмы
ПРОЛОГ
Когда внезапно, непокорно,
Не зная в творчестве греха,
Возникнут первые аккорды
Новорожденного стиха,
Когда единственное слово
Отыщет выход, наконец,
Тебе я посвящаю снова
Мое творение, Творец!
Неосязаемое чудо -
Необъяснимый всплеск души,
Которую ваял Ты мудро,
И чей полет не заглушил.
Любовь и боль, и вдохновенье,
Вплетя в поэзии венец,
Признанья просит на коленях
Твое творение, Творец.
* * *
Вот в темнице Ты, Господь. Вот в темнице…
Через пропасти веков вижу лица.
То неверие на них, то страданье,
То бичующих холопов старанье…
Что за вера у людей подзаконных?
Как безумие толпы мне знакомо:
Линчевать, колесовать, уничтожить…
Рев безумный – рык зверей. Дух безбожный…
В наше время тоже воют неплохо,
Не заметно, что другая эпоха
Ты, Иисусе, всех простил, даже этих.
Сквозь оковы тьмы и зла лик Твой светел…
СТРАСТНАЯ ПЯТНИЦА
Дай, Господь, мне с утра по слезе
Состраданья из каждого глаза...
Научи, как пройти по стезе
В жизни трудной и многообразной,
Где могла б я поддержку дарить,
Тем, кто впал в малодушье, в унынье,
Не набором созвучий и рифм,
А добром и заботой отныне.
Чтоб страданья чужие и боль,
Как свои, ощутила я, Боже,
Преумножь в черством сердце любовь,
Выжги страсти, насколько возможно…
Дай душе растревоженной мир,
Дай молитву творить неустанно:
Каждый день, каждый час, каждый миг,
Чтобы лучше и чище я стала.
Просьбы эти твержу без конца...
Ничего мне отныне не надо,
Только взгляд Неземного Лица -
Без укора - вот вся и награда.
В ночной тиши звучат стихи во мне,
При ярких звёздах, молодой луне.
Они прибоем слух мой омывают,
Сам Дух Святой меня благословляет.
Утéшитель Святой, Ты вновь со мной
В волшебных бликах в звёздный час ночной!
Мне даришь свет небесный – вдохновенье,
На сердце проливаешь откровенье.
Вокруг стихает многозвучье дня,
И в мыслях моих струнами звеня,
Псалтырь начнёт мелодию святую –
Неповторимую, понятную, живую.
Не смею в небо глаз своих поднять,
Не смею шелохнуться и дышать,
Когда крылом Твоим меня коснёшься,
Поэзией на душу мне прольёшься.
За что меня, нечистую, избрал?
Златую лиру в руки грешной дал?
Ведь всё, что есть – любовь к Тебе без края,
Она цветёт, всё больше возрастая.
Всё остальное – немощи, грехи.
Но Ты позволил мне писать стихи.
К словам живым всем сердцем прикасаюсь,
Потом тону в слезах, молюсь и каюсь.
Я чище становлюсь, когда пишу.
Твоим же даром я Тебе служу.
Продли, мой Бог, счастливые мгновенья,
Благослови полёт и вдохновенье.
Я сегодня устало склонилась
Над своею нелегкой судьбой,
Было все, а за все ли молилась?
Я на грешной земле пред Тобой?
И в Тебе я всегда ли искала,
То, что истинно в веке ином?
Часто всуе я здесь забывала
О любви, о смиренье, и в том
Страстью глупой нутро иссушая,
Я невольно теряла себя,
Так листва, с тонких веток слетая,
Бьётся оземь, все так же любя
Высоту, что для всех как отрада,
Но проходит зима и опять,
Первой зелени легкой награда
Обернет все ушедшее вспять.
Я сегодня устало склонилась
Над земною нелегкой судьбой,
Как давно я вот так не молилась
Не склонялась в любви пред Тобой...
Мир не велик порою в малом,
Да и в большом он чаще мал,
Там над рекой - в закате алом
Усталый странник вдаль шагал.
Усталый путник – мне он близок,
И я устала жить, как ждать,
И мне казалось, ближний – низок,
Ошибок ставила печать
Я на земную форму мира,
А проще было – полюбить,
И лучше было – плакать лирой,
И боль как счастье здесь прожить.
Ведь было время – сердце ждало,
И в ожиданье спал покой,
Наверно я - чуть-чуть устала,
И стала просто не такой
Какой была когда-то – юной,
Да и молюсь я об ином,
Все также ноют нервы-струны,
Но постоянна я в одном...
В одном теперь ищу ответа,
И не ответа даже, так..
Любви у Господа, как света,
В обмен на брошенный пятак.
В линейку черновик-тетрадь –
Мой верный беззаветный кореш.
В огонь – вдвоём? Как знать, как знать…
А на часах всего лишь пять
И с этой правдой не поспоришь.
И снова день, и снова жив,
А помнишь, помнишь ли террасу,
Молдавский чувственный мотив,
Что лёг печатью в твой архив
Живым пятном от «Роз де масэ»?
А запах зимних вечеров
С улыбкой-грустью в арлекине –
В костёр? Нет, нет, я не готов,
Мы обойдёмся без костров
По уважительной причине –
Дары не жгут, не хватит дров!
2012
РОЗ ДЕ МАСЭ - Столовое сухое розовое ординарное вино.
Он уже не хлещет больше водку
Иль дешёвый квинтовский коньяк.
Бесполезно рвать стальную глотку,
Непрерывно мучает сушняк.
Там не так, как мы бы здесь хотели,
В недоступном мире неживых…
На земле дожди идут в апреле,
Расцветают вишни не для них…
Капли крови при'мул, маргаритки,
Аккуратно выложенный крест.
На него взбираются улитки,
Словно покоряя Эверест.
2012
Сказ времен написания «Корявого болота» и «Приказчика», нашел в «запасниках».
Сей сказ основан на реальных событиях, о чем было высочайшее указание дело сие расследовать и Ево Императорскому Величеству обо всем доложить.
Не всегда у нас-то такая мельница справная была. Знала она времена и похуже и пострашнее. Одно время, еще при моем прадеде, надолго ее забросили: местами крыша обвалилась, доски прогнили, крылья набок, вот-вот рассыпятся. Барин, бывало, заглянет к нам из Петербурга, прикажет починить мельницу, да боится народ приближаться к ней, отнекивается:
— Хоть до смерти запори, — говорят, — все будет полегче!
Конечно, злился страшно барин, а сделать ничего не мог. Приказал управляющему нанять плотников со стороны. Долго пришлось искать: многие-то прослышали про нашу мельницу и отговаривались, что работы-де много. Только толи в Орле толи в Ельце (уже и не упомню) нашлись работники.
Анна Васильевна Русанова, подслеповатая, сгорбленная женщина на восьмом десятке, сидела за столом в горьком раздумье. Увы, старость (хоть это слово и рифмуется с «радостью») является весьма безрадостной порой. Вот и у нее на старости лет, как говорится, скорби и болезни вон полезли. Так что пришлось ей идти в поликлинику, откуда она вышла с пачкой рецептов, щедро выписанных тамошними докторами. Только, когда пришла Анна Васильевна в аптеку, чтобы купить выписанные лекарства, оказалось, что они обойдутся в половину ее пенсии. А ведь ей еще и за квартиру заплатить надо, и за газ, и за свет…раньше она еще и за телефон платила, да уже полгода, как отключила — кому ей звонить, а сто пятьдесят рублей в месяц — деньги немалые… Опять же — и есть-пить что-то нужно, таблетками сыт не будешь. Да и сапоги новые купить нужно — старые давно уже каши просят. Вот и убрела Анна Васильевна из аптеки несолоно хлебавши — как видно, правду говорят: аптека убавит века: на цены взглянешь — упадешь, не встанешь. И думай теперь, как быть — то ли лекарства себе покупать, то ли еду. Да, старость и впрямь не радость.
Мой идол одноглазый врёт безбожно,
Иллюзиями время тормозя.
Вчерашнее «нельзя» сегодня можно,
Сегодня быть доверчивым нельзя.
Глядят кумиры с глянцевой обложки
На фоне вилл, разбросанных в Cap d'Ail,
А дядя Петя, пьяный, на гармошке,
Опять поёт про русскую печаль.
И остаётся верить в мир загробный,
Где нету вавилонского ярма.
И срочно отыскать себе подобных,
Пока ещё не выжил из ума.
2012
Стив высунул из-под простыни вялую руку и нащупал на журнальном столике пачку сигарет. Она шелестнула под дрожащими пальцами и упала на пол.
— Б….!
Он свесил ноги с кровати. Сначала — левую, потом, с легким суставным скрипом — правую. Голову лучше держать вертикально и избегать ненужных поворотов шеи. Колокольный звон в черепной коробке громыхнул между полушариями и звонким стихающим переливом перекатился к правому уху.
— Теперь — отлить…
Он вернулся из ванной, щелкнул зажигалкой и подошел к окну. Узкая рама скрипнула и полезла вверх.
Стив протиснул наружу растрепанную голову и руку с сигаретой. Солнце заставило его сощуриться, но через две затяжки он уже разглядел группу разноцветных панков, сидевших прямо на тротуаре у входа в паб. Их вожак с малиновым петушиным гребнем и серьгой в левом ухе оживленно спорил о чем-то с маленьким туристом в черном костюме.
«Японец…» — лениво констатировал про себя Стив.
В грязь небрежно брошенное семя
Не взойдёт, от влаги сгнив однажды.
Не умеет лицемерить время —
Что ему дешёвый лоск бумажный?
Что ему регалии и злато? —
Ход столетий в них не приоденешь.
Актов зла, губивших мир когда то,
Став мудрей, слезами не отменишь.
Серых дней неброские страницы
Объявить вершиной счастья можно.
Время же, не внявши знатным лицам,
Сквозь века укажет: всё ничтожно.
Время властно, время вольно дышит,
Наши судьбы судит очень строго.
Но и время чтит Того, Кто выше, —
Чутко слышит вечный голос Бога.
13.12.2010 г.
О том, как ты далеко
знает стрела на излете,
у самой земли.
О том, как ты далеко
знают к закату плывущие
корабли.
Знает ночь,
мириады мерцающих
недостижимых миров.
Знает путник, в буре ночной
не нашедший кров.
Ты улыбнулась,
плеча моего коснулась легко.
Но знает лишь сердце мое,
о том, как ты далеко.
