Омилия

Тобольск, сентябрь 1737 года

Нарочный из губернской канцелярии поклонился Владыке Антонию и отдал бумагу.

— Ступай, не жди, — ласково сказал старец и сломал печать.

Прочтя, он пристроил свиток на аналой и позвал, хмуря брови:

— Иван!

Канцелярист приблизился неслышно, взял послание и развернул.

То был монарший указ: Березовских священников, что служили у Престола верой и правдой и совершали Долгоруким молебны, всенощные и Литургии, наказать и сослать в Охотск.

— Прочесть вслух? – спросил Ваня, потрясенно водя взглядом по бумаге.

Старец покачал головой.

— Надо бы по форме в губернскую канцелярию отписать, что получен указ.

Секретарь сник.

Откуда в человеке стремление к совершенству?

Ощущение гармонии, красоты?

И безобразия, в том числе?

Эти коренные вопросы неразрешимы в навязчивой парадигме обезбоженного, но внешне религиозного человечества...

Зараженность гегельянством как абсолютной идеей антрополатрии или самообожествления человека, которому не нужен Творец и Промыслитель, есть неисцельная болезнь духа, поразившая многие поколения русских и нерусских людей люциферической жаждой познания ради познания и безраздельной власти над миром в пирамидальном коконе рабства множеств и господства единиц...

«Некоторый человек шел из Иерусалима в Иерихон и попался разбойникам, которые сняли с него одежду, изранили его и ушли, оставив его едва живым. По случаю один священник шел тою дорогою и, увидев его, прошел мимо. Также и левит, быв на том месте, подошел, посмотрел и прошел мимо...»

(Лк 10:30-32).

...

Расплываясь в улыбке довольной

Говорил он о братстве людском:

– Тебе больно? И Богу, брат, больно!

Кому грустно – так ангел при нём…

– А вот мне как раз грустно и тяжко,

И как быть – я один не решу…

Проповедник ответил: «Бедняжка!

Но, увы, по делам я спешу...»

Папа Римский Иоанн Павел II говорил: «Церковь пела, церковь рисовала, церковь слагала гимны. Почему теперь она замолчала и стала школой начальной морали?»

Иоганн Вольфганг фон Гёте (1749-1832)

Ранняя весна

Время услады,

Ты уже здесь?

Мне, как в награду -

Солнце и лес!

Звонко, обильно

Мчаться ручьи.

Луг и долина,

Те же они?

Озеро полно

Рыбок златых.

Ширь небосклона

Дней голубых.

Рощи, дубравы

Трелей полны.

Утреней славой

Жизни весны!

В каждом бутоне -

Сладкий нектар.

Лакомкам-пчелам -

Благостный дар.

Легким движеньем

Воздух гудит.

Чувств возрожденье…

Сердце в груди!..

Ветров дыханье

Треплет кусты.

Тишь – колыханье -

Игры просты.

1

Это было зимой 1986 года. Он встретил ее, высокую, красивую, с удивленными глазами, в музее, где она работала экскурсоводом, когда приехал из деревни, где учительствовал, домой в Переславль.

В музей они пошли с другом, который ее знал раньше, и «рекомендовал». Выждав паузу между экскурсиями Ира (так ее звали) присела на лавочку возле входа в музей и картинно достала из сумочки пачку «Мальборо». Алексей (так звали его) вынул зажигалку и дал даме прикурить. Дама с любопытством и несколько свысока осмотрела молодого человека. «Учитель литературы?- Ирина снисходительно улыбнулась.- Сейчас посмотрим, какой такой учитель, какой такой литературы…» И  бросила, как козырной картой, вызов фразой: «Она несла в руках отвратительные, тревожные желтые цветы…» А Алексей, как ни в чем не бывало, продолжил рассказ о знакомстве Мастера с Маргаритой: «Повинуясь этому желтому знаку, я тоже свернул в переулок и пошел по ее следам…» Глаза Ирины оживились. «Свиданий наших каждое мгновенье мы праздновали, как Богоявленье …»- начала она из Арсения Тарковского. 

«Я родилась в Великом Новгороде, Великом городе Великой страны, выросла на Великой улице, и везде, где бы я ни была, меня сопровождает эта величина. Живу в Москве, но мысленно не покидаю мой Новгород никогда...»
Людмила Максимчук

***

«Зачем идти в школу?» – спрашивает Дима Зицер с первых страниц. И на протяжении всей книги пытается доказать, что незачем.
«Отлично», – подумала я, пробежав глазами несколько страниц. Поначалу показалось, что книга – про альтернативное образование. А это именно то, что меня последнее время очень интересует. Сама недавно перевела дочь на семейное обучение.
Но, увы, погрузившись в чтение, я быстро разочаровалась. Книга полна неадекватных идей и противоречий. Многие выводы делаются на основе собственных утверждений, принятых автором за аксиому. Впрочем, его право считать так, как он хочет. А мое – соглашаться или нет.

                          «Блажени чистии сердцем: яко тии Бога узрят».

Нет выхода из адского досуга…

Как вырваться из замкнутого круга?

Душа скорбит от тяжких
Преступлений,
А сердце требует
Безумных откровений
От идолов маммоны и
Разврата,
Не понимая, что грядет
Расплата…

Желания раздвоены и
Лживы,
А тело смертное
Безбожно и трусливо,
Смердит во гробе
Завистью растленной,
И сквернословит
На Творца вселенной…

Спаси нас, Господи,
От злобы, эгоизма,
Отчаянья,
Глобального фашизма…

Подай нам, Господи,
Святое Покаянье
И усмири
Бесплодное роптанье…

Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное – так призывал Иоанн Креститель, теми же словами начал Свою проповедь и Сам Господь. Народ же спрашивал: что нам делать? Хотя покаяние начинается с перемены мыслей, всего мировоззрения, но состоит собственно в поступках, в обращении, т.е. решительном повороте от греха к добродетели, без тени колебания и сочувствия к старому образу жизни. В противном случае покаяние окажется бесплодным, а то и лицемерным, в чём и укорял Иоанн Предтеча приходивших к нему фарисеев, заслуживших нелестное звание «порождения ехиднины».

Годы жизни: 930/5 — ок. 975.

А

Славен был Лиудольф, дед Генриха Птицелова, в свои времена. Владетель обширных земель, отважный воин, он собрал под свои знамена всю местную знать, одержал победу над датчанами, укрепил границы родной земли. Его признал первым князем Восточной Саксонии сам народ, а официально — Людовик Немецкий.

Но одно желание еще оставалось невыполненным: основать родовой монастырь. Поэтому вместе с супругой Одой князь совершил долгое паломничество в Рим, принял от папы необходимые для закладки нового храма мощи, и с 865 года стала расти Гандерсхаймская[i] обитель, настоятельницами которой сделались поочередно три княжны, его дочери: Хатумода, Герберга и Кристина.

Человеческое восприятие имеет много режимов, особенность нынешних обстоятельств в том, что мышление большинства каким-то странным образом удерживается в режиме, в котором можно только сплетничать и совершенно невозможно понимать, тем более обсуждать какие-то значимые проблемы. Возможно, это последствие тотальной «промыки мозгов», но не только, ибо существует при этом и некое согласие на всё происходящее*. Современный человек не верит не только в Бога и чёрта, он даже в злого человека по факту не верит (и это после Освенцима!). Не столь важно, что он думает об этом, важнее, как он функционирует и взаимодействует с реальностью. Имеет ли доступ к реальности, в том числе реальности себя самого (к себе реальному). Благодушие тотальное, но оно неживое, ибо нереактивное, неадекватное, какое-то замороженное, заторможенное. Как плакат или вывеска магазина. И всё, что не заморожено, воспринимается как неверное, ошибочное, ложное или невозможное. Одним словом, люди погружены в грёзы - неужели безвозвратно? Ведь чтобы вернуться, надо обнаружить в себе это и проснуться.

А в городе моём - июньский снег.
Тому, кто словом в Правду заключает,
Я лишь поклоном кратким отвечаю,
"И ныне, присно, и вовек, вовек..."

Мой, сокровенный сердца человек
Всё чаще, замечаю я, в печали,
Ночь коротает с подпростывшим чаем,
Сгоняя сон с отяжелелых век.

Мой, сокровенный сердца человек!
Ты слышишь ли, ещё звучит: "Венчай я!..",
И облака, и "многая нам лета"

Ещё поют? Но бег сибирских рек
Беспечных - губит... Белым облачает
Июньский снег родную часть планеты.

Умозрение — это особый тип мышления, когда мысль видят. Мышление такого типа проживает мысль как образ, т.е. это не привычное всем рациональное мышление, а нечто совершено иное, в некотором смысле — противоположное (цельное, как зерно).

* * *

Когда зажигается звезда в небе ума, на неё смотришь и видишь всё, пребывая в вечности. Звёзды зажигаются бытийным вопрошанием о них. Вопрошание вечного зажигает в вечности звёзды, которые стали нужны не понарошку, т.е. когда нужда в них не придумана, а реально актуализирована в бытийном опыте, в делании.

Звезду нельзя зажечь хотением ума, звезду нельзя зажечь усилием воли, хотя и то, и другое участвует в процессе. Звезду зажигает только подлинная бытийная жажда. 

Если небо вспыхнуло, усыпанное звёздами, которые связаны друг с другом воедино - значит жажда актуализировала целую вереницу звёзд. Они, словно бусы, нанизанные на нить, связаны между собой. Тянешь за ниточку, и зажигаешь звёздочки одну за другой. Так работает в нас интуиция, так работает в нас целая Мысль, которая сразу обо всём.

Спеши только записать увиденное - зарисовать с натуры. Надо успеть записать, пока пылает истиной твоё внутреннее небо. Не успеешь, можешь потерять навсегда, а можешь и не потерять - звёзды иногда горят подолгу или зажигаются снова и снова, вероятно, пока актуализировано в жизни то, что в них сияет. 

Сияние познаётся сиянием, Свет - светом, Истина - истиной, Любовь - любовью.... «Кто не имеет, у того отнимется и то, что есть...»
 

* * *

Первообраз и образ имеют глубокую связь. Это не разное.
«Тараканы» в голове субъективны, а созерцаемые умом истинные образы — нет, в этом смысле образ в голове и первообраз — одно. Вероятно, причина этого в том, что подлинный образ удерживается в уме силой первообраза, а не силой человеческого ума.
Образ — нарисованное, а не то, что созерцается, созерцается первообраз — в какой-то своей ипостаси (это связано с личным восприятием лишь потому, что обращено к личности).
Более того, подлинный* образ (рисунок) приобщает к первообразу.

Дождь считает дни и ночи,
Бьётся в окна невзначай,
Как же радостно и сочно
Пить с утра воздушный чай.

Капли-слёзы, капли-серьги
Нависают надо мной,
И простора зонтик серый,
Прячет лучик золотой.

Всё что было, всё что будет
Отражается в воде,
Непросты порою будни
От промокших важных дел.

Капли-грёзы, капли-встречи
Проплывают надо мной,
Как близка весною вечность,
Как сияет зеленцой.

Уплывает мирозданье,
Словно капельки души,
И, примерив покаянье,
Я с дождём коснусь вершин.

Александру и Зинаиде Бакановым

Здесь все живет

торжественно и грустно…

Василий Кубанев «Погост»

Затерянным крестам в толпе берез

отстукивает такты бодрый дрозд,

ушедшим тем, спиралью темных лет,

в бессмертие, где боли-скорби нет.

В платке старушка. (Плитка. Холм в цветах.)

Копается в прозрачных лоскутках.

Плечистый дед ей шелестом листвы

о прожитом толкует: «Каковы

мы были, помнишь, в тот пясятый год?

На стройке свиделись, я с Пензы, а ты вот…

из Нижнего». Она махнет рукой:

«Уймись Баканов! Дай хоть здесь покой».

В ограде рядом - тощий дьяк-сосед,

покинувший зимою бренный свет.

Ласкающе-трухляво проскрипит:

Как много сирени в моём саду!
Благоухание жизни приносит май.
Я снова стал замечать красоту.
Значит, из сердца ушла зима.

Распустились цветы вдоль Твоих дорог.
Мне недаром снился ромашковый путь.
Почему же так трудно ступить за порог?
Отчего же тревоги стеснили грудь?

Будто слышится поступь ослёнка по ризам в пыли,
Бесконечные крики и пальмовая круговерть.
Разве было когда-то, чтоб праведника не обрекли
Даже эти цветущие вёрсты на крестную смерть?

2019

МЕСТЬ АТЕИСТА

В нашем городе местные писатели собрались восстанавливать полуразрушенный храм. Создали общину, получили настоятеля.

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело подается, тем более доброе. Богатенькие «буратино» - спонсоры толпой не набежали, а у иного писателя сейчас в кармане – вошь на аркане. Но все-таки старались, что могли - делали. Перво-наперво богослужение в изувеченном до неузнаваемости храме было восстановлено; вместо иконостаса алтарь отделила простая занавеска. А снаружи и говорить нечего: стены ощерились карминно-красными выбоинами кирпича, на крыше березки растут. И все-таки народ в окрестностях стал называть храм «писательским», раз там обретались кудесники слова.