Подняться на ступень молчанья –
Услышать эхом обозначенную даль,
Увидеть гор заснеженных сиянье
Предвечным светом. И тогда
Сойдутся в гармоничном равновесии
И глубина, и высь, и горизонта ширь.
Иной орбитой двинутся созвездия,
Вокруг молитвы – центра тяжести души.
2018
Идти по жизни - крест нести!
От зла уйти и сделать благо,
Идти под стягом, не ползти
К заветной цели шаг за шагом.
В пути без скорби не пройти,
И взгляд стерпи, как камень кинут,
С издевкой вслед: "С креста сойди!"
А ты иди, пока не снимут.
Уйти от страха, суеты,
И в целом сгладить кривотолки,
И в зазеркалье темноты
Не разлететься, как осколки.
В исход, все беды теребя,
Закончен путь. Что будет дальше?..
Открыта дверь. Смотри в себя
Лицом к лицу без всякой фальши.
Посетители Лавры, среди которых были и богомольцы, и праздные зеваки, и любители прекрасного, неизменно встречали на ее территории мужчину, который никого не мог оставить равнодушным. Что именно привлекало в нем, посетители обозначить не могли. Да и характеристики они давали диаметрально противоположные, отчего видели одного человека, а у каждого кто с ним встречался, получался какой-то свой, особый.
Общий портрет мужчины был таков: мужчина 45-65 лет, высокий, с гордым профилем или сгорбившийся, с поникшей головой и размытыми чертами лица, старец, с глазами, проникающими в самую душу и в тоже время с взглядом, смотрящим в никуда, словно человек был слеп.
Мстить, мстить, мстить.
Шуршали мертвые черные листья, трескаясь и разрушаясь под ногами словно тонкий осенний лед.
Мстить.
Мстить, мстить.
Мстить.
Отбивали ступни ритм пульса.
Женька бежала по ноябрьскому пустому парку, пытаясь не думать. Но мысли как пронизывающий ветер пробивали её куртёнку, стремясь укусить за оголенную под выбившейся из штанов рубахи поясницу. Мысли вонзались в её тонкое еще совсем юное тело, обжигали холодом плоть, они хотели добраться до вен, чтобы растечься по всему организму, уничтожая его.
Мстить. Только мстить. Всем мстить. Умным, самоуверенным, сытым, довольным. Всем, кому она доверяла. Кого любила. Перед кем вышла слабой и беспомощной. Мстить.
Это просто
Словно белый снег
Ствол березы
Небо голубое
Я была когда-то –
Теперь - нет,
Был когда-то ты –
Теперь нас двое.
Без тебя – я стала миражом
Тонким дымом
Ночью над равниной
Чуть заметным в небе косяком
В даль летящей стаи журавлиной.
Без меня ты превратился в тень
В сумерки осенние седые
В бесконечно-серый скучный день
И в дожди холодные, прямые.
Мы с тобой друг другом проросли,
Сказкой, былью и одной судьбою.
Это просто
Словно белый снег
Вечно –
словно небо голубое.
2011
Вы попробуйте время зари засечь.
Вы попробуйте распечатать Рай.
Вы попробуйте обновить свою речь,
Вы попробуйте осчастливить свой край…
Да так, чтобы и крылья навзлет,
Да так, чтобы вся жизнь, как полет…
Вы попробуйте человеком быть
Да так, чтобы года не в счет…
Вы попробуйте эту жизнь испить
Да так, чтобы глоткам почёт…
Вы попробуйте оставить свой след…
Чтобы брезгливо не вытер сосед…
Ни тропочки... Ни листика, ни веточки...
Пути — Господни, а моих уж нет:
ни линии, ни точечки, ни сеточки.
Рассвет мне продал утренний билет,
но в мире полумер мой поезд умер,
и мой билет как будто обезумел.
Не совпадают имя и билет —
такой меня, как на билете, нет.
28 октября 2018
С каждой пенсии бабушка откладывала немного денег. Монетки она бросала в обрезанную картонную коробку, на белом боку которой синели буквы МОЛОКО. Бумажные же купюры бабушка клала в целлофановый пакет, а пакет потом убирала под коробку с монетками.
Копила бабушка долго и аккуратно.
Однажды летом, проверив свои запасы, бабушка сказала внуку: «Отвези меня в село, в котором я родилась». Родилась бабушка во Владимирской области. Но почти всю свою жизнь она провела в Москве. В селе родных и знакомых у неё не осталось. «Отвези меня в родное село. – сказала бабушка. – Я хочу посмотреть, как там сейчас, на моей родине». Внук недавно получил права и на стареньких отцовых Жигулях повёз бабушку в ближайшее воскресенье под Владимир.
Эта осень с весёлой метлою
И цветастым своим опахалом,
Поманив в сентябре теплотою,
В неизвестную даль убежала.
Не успела, промокнув, замёрзнуть,
Любовавшись игрой в догонялки,
Поняла я, искать её поздно,
У окошка уселась за прялку.
Овеян писательской славой
(Нет в мире преграды стихам) –
Властитель пера светлоглавый –
Ты вновь улыбаешься нам.
Да, ныне стремленья иные,
И век наш былому не рад,
Но строки твои, как живые,
Пленительной песней звучат.
Но, право, ты сник бы, страдая,
Узрев, на мгновение пусть, –
Как в топке прогресса сгорает
Твоя родниковая Русь.
13.08.2012 г.
Бабушке моего мужа девяносто лет.
Она сидит на кухне за столом и чистит картофель. Кожура из-под ножа бабушки выползает тонкая и прозрачная, как лепестки цветов. Бабушка говорит: «Когда в Москве был голод, хлеб нам выдавали по карточкам. Мама утром хлеб порежет. Каждому по равному куску. И даст нам с братом наши куски: «Это вам на весь день». Брат сразу свой кусок съест, а я в платок заверну. За обедом мама спросит: «Сынок, где твой хлеб?» «Съел!» Мама тогда от своего отрежет половину и брату даст. А я на брата сердилась, что он мамин кусок ел».
Хрустальный шарик или материк;
галактика — и та хрусталь,
хотя душа великая — как сталь.
Хрусталь, поверьте, очень многолик.
Душа — хрусталь: чужая и своя,
всё вдребезги в который раз,
хоть только что держал её, боясь
разбить и получить удар-отказ...
Ах, руки, вы и в трепете опасны —
не отыскав в заборчике зазор,
дадите повод огоньку погаснуть.
Откуда знать, сколь хрупок этот взор?
Волнительно дрожит моя рука —
тропинка к хрусталю всегда узка:
не прикасаться может? не губить?
Лишь сердце не теряет к сердцу нить.
Хрустальный шарик или материк;
галактика — и та хрусталь,
хотя душа великая — как сталь.
Хрусталь, поверьте, очень многолик.
25 октября 2018
Если смешать черный уголь с белилами, можно получить синий цвет. Насыщенный цвет ночного неба.
Миша лежал на неровных досках лесов под самым храмовым сводом и грыз ноготь указательного пальца. Его пальцы – широкие и плоские – по-детски пахли творогом.
Черное и белое могут дать синь. Только надо правильно найти пропорции. Не зря в храмовой росписи для углубления фона используют рефть. Эта смесь тертого елового угля и известкового молока даёт подложке холодную ясную синь.
Я для кого-то, может быть, еда:
как рыба или птица.
И что с того, что для меня беда,
едой его осуществиться.
Стремится жить всё то, что ем и я —
но без еды я умираю.
Себе еда — лишь грань небытия
или еды тропинка к раю?
Еда — всегда кому-нибудь беда,
беда, порой, кому-нибудь еда...
23 октября 2018
Этих листьев обманчивый шорох –
Словно кто-то идёт за тобой.
То замедлит шаги, то ускорит
И твоей управляет судьбой.
Обернёшься – пустая аллея,
Лишь круженье опавшей листвы.
Я уже ни о чём не жалею,
Мои чувства для мира мертвы.
Не зови меня осень, не надо:
Скрыто тленье в твоей красоте!
Я иную затеплил лампаду,
Покорился нездешней мечте.
Окт. 2018
День прошёл. Наконец-то – один.
Ни звонков, ни стихов, ни фейсбука,
Ни конца, ни начала, ни звука.
Вечер, пятница, дождь, апельсин.
Беспощадная тайна окна,
Как твердыня у самого края.
Или что там ещё? Я не знаю.
Но уже и она не страшна.
Вот и ладно. И бог с ним. Пройдёт.
И с каким-то восторгом щенячьим
Я катаю оранжевый мячик
Взад-вперёд, взад-вперёд, взад-вперёд.
Из ловушек, из всех паутин
Только вера одна и спасает,
И не точка в конце, запятая…
Вечер, пятница, дождь, апельсин.
2018
Помолюсь за тебя я, Григорий,
За певучую душу твою,
Не объять Украины просторы,
В них, не помня о часе, стою.
Вижу синь неземную повсюду,
Ту, которую видел и ты,
И полей и лесов изумруды,
И непрожитых будней цветы.
Вижу посох, что пробует землю -
То, что тленно и что - навсегда,
И котомку, что радужно дремлет,
Собирая стихи без труда.
Вижу путь из тревог и сомнений,
Простотою увенчанный быт,
И рубцы волевых отречений,
Философии вижу магнит.
К людям вижу любовь и к Отчизне,
Неподдельную, словно строка,
И глаза, что наполнены жизнью,
Неподдельно вместившей века.
Я ехал в пригородной маршрутке на литургию. За окном мелькали берёзовые рощи, радующие глаз долгожданной зеленью. Ещё совсем нежной, не набравшей силу. Пасха в этом году ранняя, а весна запоздала на добрые полмесяца. Только-только к Троице берёзы опушились робкой листвой.
Чем дольше жил старый Спиридон, тем меньше он любил разговаривать.
Целыми сутками он мог сидеть в своем кресле и молчать. Велюр подлокотников местами уже поистерся, и оттого ткань стала почти сродни его шершавой неровной коже. Спиридон задумчиво поглаживал старые подлокотники, словно кресло это было продолжением его самого.
– Слышал я, что в будущем плебе́и
Воздерза́ют глупо говорить,
Что король совсем не разуме́ет,
Как прекрасно всё вокруг дари́ть!
О, потомки мелкого помо́ла!
Да король ведь в том и состоит,
Что любимой и всем близким горы,
Море, сердце и весь мир дари́т!
