Вы здесь

Николай Зиновьев: «Моя поэзия — о Любви»

Николай Зиновьев

Поэт с Кубани, лауреат Большой Литературной премии России и премии «Куликово поле» отметил 55-летие

В городе Кореновске Краснодарского края состоялся литературно-художественный вечер «Дед остался на войне, а страну оставил мне», который был организован Бюро пропаганды художественной литературы Союза писателей России и Администрацией муниципального образования Кореновский район Краснодарского края. Вечер был приурочен к юбилею поэта, Году литературы и 70-летию Великой Победы. На вечере выступили народный артист России, артист МХАТ им. М. Горького Валентин Клементьев, артистка Московской Государственной филармонии Лариса Савченко. Видеосюжет с поздравлениями прислала Президент Фонда исторической перспективы, доктор исторических наук Наталия Нарочницкая. Среди гостей — замминистра культуры Краснодарского края Роман Семихатский, глава муниципального образования Кореновский район Сергей Голобородько, художественный руководитель Государственного академического Кубанского казачьего хора, профессор, композитор, член Совета по культуре и искусству при Президенте РФ Виктор Захарченко, поэт Сергей Зубарев, директор Бюро пропаганды художественной литературы Алла Панкова. Николай Зиновьев представил новый поэтический сборник «Ночной дневник».

Бюро пропаганды на протяжении многих лет проводит творческие вечера поэта Николая Зиновьева. Поэзия Зиновьева стала звучать иначе в исполнении Валентина Клементьева и Ларисы Савченко, объем и глубину ей придали неожиданное сочетание с органной музыкой И.С. Баха и видеорядом, который тонко раскрыл поэтический мир автора.

— Николай Александрович, позвольте поздравить вас с юбилеем. Остались довольны праздником?

— Конечно, доволен, хотя важнее, чтобы то, что мы делаем, нравилось зрителям, слушателям. Я сидел на сцене за столиком, принимал подарки и поздравления. Чувствовал себя немного скованно, ведь многие гости знают меня с младых ногтей — а тут выходит, что я какая-то знаменитость. В связи с этим вспоминается один эпизод: когда мне было лет двадцать или чуть больше, приехал к нам в Кореновск, в глухой переулок на самой окраине, где мы жили в то время, корреспондент из краевой газеты. Подойдя к нашей хате, увидел мою бабушку и, узнав у неё, что попал по адресу, спросил: «Есть ли кто дома?» То, что ответила бабушка, я, наверное, запомню на всю жизнь: «Ни, нэкого нэмае, одын Мыкола».

— Как вообще относитесь к дням рождения — такие праздники для вас обязывающие, «рубежные»?

— Для меня — нет. Ведь всё, чего, как мне кажется, я достиг, с высоты превращается в песчинку. Под словом «высота» каждый может понимать, что угодно. А к юбилеям отношусь, как и многие люди моего возраста. Если в детстве радуешься не только подаркам, но и тому, что этот день на целый год приблизил тебя к таинственному миру взрослых, то в зрелых годах почему-то не испытываешь особой радости, что приближаешься к не менее таинственному потустороннему миру.

— Мне кажется, большинство людей об этом не думают. Скорее сверяют себя с высотами вполне земными — размышляют, добились ли успеха, уважения, нажили ли настоящих друзей...

— Знаете, мне ни разу не доводилось услышать: «Я уважаю Лермонтова». Люди говорят: «Я люблю Лермонтова». Мне бы тоже хотелось услышать: «А я люблю Зиновьева». Ведь уважение — ничто перед Любовью. Любовь — это Бог, как известно. О друзьях тоже хорошо сказал Михаил Юрьевич: «Да вряд ли есть родство души». Мысль поразительная по своей глубине. Вся народная мудрость типа «не имей сто рублей, а имей сто друзей», «друзья познаются в беде» —меркнет перед высшей мудростью Поэта.

— Расскажите, как начинали писать стихи. Когда почувствовали себя поэтом?

— Если честно, я до сих пор поэтом себя не чувствую. И что должен чувствовать человек, чтобы считать себя поэтом, не знаю. Я просто пишу о том, что меня волнует. А это, оказывается, волнует не только меня. Наверное, именно за это люди и называют меня поэтом.

— А как к критике относитесь? Вам иногда пеняют, что пишете на злобу дня...

— Наверное, моя поэзия злободневна. Но не моя вина, что у дня больше злобы, чем доброты. Будь наоборот, моя поэзия была бы добродневной (новый термин? — или такой уже есть?). Ведь это только в детстве и отрочестве мир кажется «закутанным в цветной туман». С годами видишь, что это не цветной туман, а смрадные испарения, исходящие от планетарной лжи, ненависти, корысти и прочих черных чувств, имя которым легион. И вот, когда вдруг случайно наткнёшься на что-то маленькое и светлое, то стараешься сохранить это в душе, как жемчужину в раковине. И путём стихосложения — тоже. А к критике отношусь спокойно. Приятно, когда хвалят, обидно, когда ругают. Но в обоих случаях критика задевает только оболочку души. Вернее даже сказать, верхнюю часть оболочки. В глубину души, которую можно назвать и бездной, чужие оценки, какими бы они ни были, не проникают. Там совсем другие критерии, свои законы, отличные от земных.

— Считаете себя верующим? Вы много пишете о вере, православии. Вот, например:

Ужасная эпоха —
За храмом строим храм,
Твердим, что верим в Бога,
Но Бог не верит нам.

— Ещё многие ходят в церковь, но без Христа в сердце. Путь к Богу — долгий и трудный, сомнения одолевают, искушения. Нельзя, наверное, родиться и вырасти в атеистической традиции, а потом внезапно уверовать. Можно интересоваться, стараться. Главное, не считать себя правильнее, чище других, только потому, что ты соблюдаешь те или иные обряды и традиции. Когда мы заходим в храм — это первый шажок, пока робкий, неумелый. Язычок пламени от свечки — Дух Святой, который сходил на апостолов. Если держать свечку левой рукой, огонь пойдёт прямо к сердцу, правда, сколько это времени займёт, никто не знает. По-настоящему верующим себя я не считаю. Просто хотел бы им стать, а пока в самом начале пути.

— В лирике вы касаетесь традиционно русских вопросов, тех, о которых в 40-е годы позапрошлого века спорили западники и славянофилы. Жертвенность, соборность, особая миссия России, русская сердобольность, умение прощать. Что считаете сейчас особенно актуальным?

— Думаю, сейчас не время всепрощения. Важна сплочённость, соборность, такая, какой она была раньше — в сложные моменты наш народ всегда собирался, под знаменами Дмитрия Донского, Александра Невского, Минина и Пожарского. Любовь к родине, понятия долга, чести — эти темы всегда присутствовали в русской классической и советской поэзии. К сожалению, в постперестроечное время традиции разрушались, на смену им привносились туманные представления об «общечеловеческих ценностях», вылившихся в двойные стандарты. Слова «долг» и «честь» стали чуть ли не анахронизмами. Слава Богу, сейчас всё начало двигаться в нужную сторону. Пусть не так быстро и уверенно, но всё же.

— Представления о патриотизме тоже размылись? Эмигранты, даже Бунин в «Окаянных днях», утверждали, что любят свою Россию, исчезнувшую, потерянную, а не ту страну, что создали большевики...

— Наверное, скажу банальность, но для меня патриотизм — не только любовь к своей Родине и к своему народу, но и готовность пожертвовать жизнью ради родной земли. Понимаю, что это звучит слишком просто. Но всё остальное — от лукавого. Не надо изобретать велосипед, искать вторые смыслы. Я выразил это в стихотворении:

Время дышит годиной
Испытаний и бед.
От неё за гардиной
Шансов спрятаться нет.
Надо выйти навстречу,
Помолившись, как встарь,
И свою человечью
Бросить жизнь на алтарь.
Нелегко это будет,
Хоть понятно вполне:
От страны не убудет,
Но прибудет стране.

— Понятие малой родины для вас значимо? Вы живете на Кубани, казачье происхождение сказывается на творчестве и мировосприятии?

— Малая Родина — малая лишь в географическом понятии. На самом деле, там, где ты родился и прожил детство, находится тот родник, из которого ты будешь пить всю жизнь, куда бы ни забросила тебя судьба. А казак я только по материнской линии. Мой прадед получил Георгиевский крест в Русско-турецкой войне, а дед — погиб в Крыму в Великую Отечественную. Я бы хотел иметь в себе эту прадедовскую и дедовскую казачью жилку. А по отцовской линии я — иногородний. Семья отца ещё до Октябрьского переворота приехала на Кубань из Курской губернии, где мой прадед служил кучером у барыни. Так что казачье влияние в моём творчестве присутствует, во всяком случае, я так думаю. Но русского мужика во мне, пожалуй, будет побольше.

— Вас знают как поэта-гражданина. А любовную лирику пишете?

— Я никогда не переставал писать любовную лирику. Невозможно писать стихи из чувства злобы, негодования, обиды, ведь настоящая поэзия рождается только из чувства любви — к Богу, к народу, к Отчизне, к себе, в конце концов. Но если под любовной лирикой подразумевать её узкий сектор — стихи о любви к женщине, то я об этом писал в молодые годы. Всему своё время. А писал вот в таком духе:

Я в нашей комнатке прохладной,
Проснувшись рано поутру,
Ступал на солнечные пятна
На голом крашеном полу.
Она спала, нагие груди
Укрыв распущенной косой,
А я, счастливый и босой,
Пирог в постель ей нёс на блюде,
Спешил на кухню ставить чайник...
Всё это вижу, как в кино.
Увы, мы встретились случайно.
Увы, расстались мы давно.
И жизнь, как прежде, непонятна,
И я, как нищий на балу,
Но эти солнечные пятна,
Но эти солнечные пятна
На голом крашеном полу!..

— Существуют чувства, которых вы избегаете?

— Наверное, честолюбия. Оно, может быть, и движущая сила, но возникает вопрос — куда направлено это движение... Ведь честолюбие может так незаметно перейти в тщеславие, что и не почувствуешь. А вот это уже грех. Лучше всё-таки занижать самооценку, поскольку если её поднимут читатели, это будет приятно. А если ты возомнишь себя, Бог знает кем, а тебя сбросят с пьедестала, хотя и виртуального, будет больно отнюдь не виртуально...

Беседу вела Дарья Ефремова

Специально для «Столетия»

Николай Зиновьев

Из поэтической тетради

* * *

Стою на берегу реки,

А гладь Россию отражает.

Быть может, мы с ней двойники?

Кто знает?..

Быть может, я в ней растворился

Или она во мне. Случайно.

Ну, всё. Я тут разговорился,

А это, вероятно, тайна.

Старец

Я однажды подглядел:

На суку старик сидел,

Отрубил сук у ствола,

Но не падает. Дела!

Что ж не падаешь ты, дед?

Почесав седое темя,

Он сказал: «Ещё не время,

Божьей воли ещё нет».

* * *

Зачем осмысливать эпоху,

Грызя конец карандаша,

Когда, быть может, завтра к Богу

Твоя отправится душа.

Туда, где знанья и понятья

Твои давно упразднены.

Где душу ждут Христа объятья

Или оковы сатаны...

* * *

Хоть ветер внутрь и не проник,

Но бросил листьев стаю

В стекло. Веду ночной дневник.

Куда веду? Не знаю.

А может, он ведёт меня

Невидимой рукою,

Как дед когда-то вёл коня

За повод к водопою?

«Духовной жаждою томим»,

Сижу в изнеможении.

Веду ль дневник? Иду ль за ним?

Неважно. Суть — в движении.

Ситуация

Всё чаще кажется: нас нет,

Златой Телец сожрал нас жуткий,

И темноту в его желудке

Мы называем «белый свет».

Сожрёт Телец и всю планету,

Её последний близок миг.

Кому ещё, как ни поэту,

Сказать об этом напрямик?

Свет негасимый

Да, можно многое отнять

У человека, вплоть до жизни.

Любовь же к Богу и Отчизне

Всегда останется сиять

Над жалким холмиком могилы

Могучим негасимым светом,

Каким бы не казался хилым

Мой стих об этом.

* * *

Н.В.Гоголю

Блаженны Вы в краю неблизком,

Где не летают мины с визгом,

И где не рушатся дома...

Вий, говорящий на английском,

Вас, без сомненья б, свёл с ума.

* * *

В двери те, что в сенцах,

Постучал по делу:

«Эй, в котомке сердца

Я принёс вам веру».

Даже не открыли.

Чтоб не слышать стука,

Музыку врубили...

Будет мне наука.

День Победы

Воспетый и в стихах, и в пьесах,

Он, как отец к своим сынам,

Уже полвека на протезах, —

Что ни весна, — приходит к нам.

Он и страшнее, и прекрасней

Всех отмечаемых годин.

Один такой в России праздник.

И слава Богу, что один.

stoletie.ru