Омилия

Я, как улитка,
дом и жизнь ношу
всегда с собою.

Крылья - моя воля.
Но в рюкзаке...

Я крыльями лежу
на тропах чуждых
и пою из горя.

То распахнусь,
то снова в свой рюкзак...

Зловéще власть подступает тьмы,
К святому тает благоговенье.
За Правду бой уступаем мы 
В гордыне, робости, нераденье.

Трепещем: мира сильны князья;
Забыв: сей силы ничтожны сроки.
Мы Богом призваны в сыновья,
А кем же стали, избрав пороки?   

Мы можем сдаться, воспев покой, –
Покой, в котором душа сгорает.
Мы можем пасть, проигравши бой, –
Но Бог сей битвы не проиграет.

1.06.2012 г. 

ГЛАВА 7: КОВДА

Самые красивые часы в летней Ковде – предзакатные. Большое красное солнце садится в сиреневые воды залива, окрашивая их в малиновый цвет. И мир замирает. Не поют птицы, не мычат коровы, даже комары не пищат над ухом. Все смолкает, будто задумывается перед приходом ночи: а каков был проходящий день?

Николушка любил эти минуты тишины.  Если вечером он не был занят никаким делом, и его не звали на село с требами, он шел на реку, находил себе уединенное местечко, и любовался закатом.

«Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царствие Небесное» (Мф. 19:14)

В час восхода пути до небес

От полей, запечатанных стужей,

Измеряя поземку на вес,

Звали ангелы пришлых на ужин.

*   *   *
Снова белый бархатный снег
Застилает черный асфальт.
Вновь наряднее всех невест
Вечно юная наша Москва.

Только, с кем под венец-то пойдешь?
Нынче время не то, что вчера:
Выбирает гражданский брак
Окрещенная молодежь.

Февральские дуют ветра,
Печаль душу гложет и гложет.
И так неуютно с утра,
Не то чтобы очень, но всё же.

Мечтаешь хотя бы на треть
Проникнуться, что ещё можешь
Тоску эту перетерпеть.
Наивно, конечно, но всё же.

Спасибо за Крым  -  возвращение домой,

Мы снова стоим не с пустою сумой!

Мы снова величье свое сознаем.

И славу России всем сердцем поем.

Мы на войне воюем не за плату,

Мы ворогов привыкли побеждать.

Дай время нам,  прогоним супостата .

Мы рады славу Родине стяжать!

Не подходите, не дышите в темя:
поэт — не свят, поэт грешнее всех.
Он безутешен — знает, что не время,
и торопить других — извечный грех.

Посторонитесь: смертному — дорогу,
стихам же путь укажут с высоты.
Поэт скорбит, но в песне понемногу
мир обретает новые черты.

Не из слов,
а из крови и плоти
возникает всё то,
что в киоте
появляется позже.

И гибнет
прежде смерти
в земной круговерти.

Воскресая,
живёт как бессмертье
всё, что было воспето
из смерти,
из её жизнеборных
оков.

Просвети мою совесть, Иисусе Христе,
И яви мне пресветлый Твой Образ.
Мне деянья бесстыдные, мысли не те
Скоморошат безумный мой возраст.
Покаяния труд принести поспешу
За соблазн тех, кто верил и предан был мне,
В том, что знал что добро, а душою грешу
И еще в том, что жизнь пролетает во сне.

Меловые в горе пещеры

Синим высинен окоём…

…на высокой горе безлюдной

Битый щебень заполз в сирень.

Виктор Будаков

Как всё торжественно вокруг.
Как всё таинственно и мирно.
Прикосновенье Божьих рук
Спасает от хлопот настырных.

Как безупречен белый цвет,
Когда он с чёрным неразлучен.
Холмов далёкий силуэт
Мне с песней дедовской созвучен.

1907 год. Тихая провинция Российской империи – Тифлисская губерния. Самый большой город Грузии строится невиданными темпами. Растут дома, как грибы после дождя, в Нахаловке. Селится здесь русская беднота из северных губерний. Городской голова запретил самочинно строиться, но кто на него смотрит. За ночь соберутся мужики покрепче и на скорую руку возведут сараи, лишь бы крышу до рассвета успеть. Утром пройдет городовой по околотку. Глядь, опять новая халупа стоит. А раз крыша есть, то ломать нельзя. Одно слово, нахалы. Едут и едут сюда волжане и малороссы, влекут их россказни о легкой жизни. Солнце, почитай, круглый год, зимы теплые – дров столько не надо, фрукты – ешь от пуза, а голода и вовсе никто не знает. Чистый рай на земле.

Куриный голод — это тоже голод:
голодных братьев заперли на ключ.
Они, бедняги, в лютый зимний холод
узнали лютый голод как могуч.

Хозяйка нынче просто позабыла,
что не кормила птиц своих с утра.
А у меня нутро за них изнылось,
болело, как от мной терпимых ран.

Но курочку, что дали мне с собою,
сварила дома, словно не о ней
страдала прежде — здесь конец герою,
измученному голодом курей.

koppel.pro

Пока у смерти есть страна

Среди живых и дивных далей,

Одна на всех, на всех – одна,

И о путях ее гадали

Давно на Запад и Восток,

И на корабликах воздушных

Искали соль земную впрок

У стеганной ветрами суши.

Господь своих благословлял

В срединном мире на дороги,

Кому сиротство открывал,

Как путь от черствости убогой.

Пока у боли есть предел

И не вступить с кликушей в сговор,

Плетет заказчик тонны дел,

Кондовые вплетая ссоры

И в русский быт, а Бэла ждет,

Печерина, не зная мира,

Свеча горит который год,

И занесенная секира

С насечками о днях пути

Не упадет на шею труса,

Нам с Богом по миру идти

А.Н.

Ты так умела притворяться,
сама себе врала немало —
и доброта торжествовала.
Я грезила: смогу остаться.
Мне пядь земли твоей сердечной
была дороже райских кущей,
но всё ж приходится расстаться,
чтоб сохраниться в рамках дружбы.
                    *
Тесны, тесны мои дороги,
тесны сердца друзей немногих,
но как за пазухой у Бога
живу я средь Его людей.
«Осанну» помню и распятье,
ошибки и врагов проклятья,
дороги, призраки судьбы,
и горечь — за грехи расплата,
и сдачу в плен путём борьбы.