Моё поколение

Я смотрю сквозь нахмуренность дня,
На родное своё поколение,
Что пыхтит у чужого огня,
Улучшая своё положение.

Безнадёжное время разлук,
И не сразу поймёшь, где здесь выгода
А безжалостный огненный круг,
Ловит души, которым нет выхода.

И над всем этим денежный дух,
Как основа такого горения.
Без еды обостряется нюх,
Но зато притупляетя зрение.

А у речки каштаны цветут
И бутылки плывут по течению,
Как свидетельство выживших тут
И единственный способ лечения.
2010

Музыка в сердце…

Вдоль дороги: то поляны, то кусты.
Слышишь плач фортепиано сквозь мечты.
Теплый дом остался где-то позади.
Зазвучало сердце скрипкою в груди.

Бей по клавишам воздушным, музыкант!
Дирижер в лесу поправил желтый бант.
Плачет небо, плачет ветер за стеклом:
-Не вернешься, не вернешься в отчий дом.

Нет, вернусь, я знаю точно, сквозь года.
В сердце музыка осталась навсегда.
 

Тебя осуждают за то, что ты любишь полет...

Тебя осуждают за то, что ты любишь полет.
За то, что ты честен и веришь в российский народ.
За то, что ты можешь пером по бумаге водить
И путником, жаждущим знаний, по книгам бродить. 

Тебя осуждают за то, что ты весел всегда,
Как будто в твой дом не стучалась большая беда.
Тебя осуждают за то, что Господь твой Отец –
Небесной земли и земной благодати Творец.

Прости всех, кто камни бросает в тебя.
Молитва святая Покровом закроет как щит.
  А сердце, что с пламенным жаром людей возлюбя, 
Свечой догорает, расплавленным воском кипит.

Ты любишь убогих, болящих и стариков.
Тебе интересна любая живая судьба.
И род человеческий, что через толщу веков
Воссоединяет друг с другом молитва раба. 

Укройся молитвой, когда будешь злобой гоним,
Живет человек на земле только Духом одним,
И если тебе довелось пострадать за Христа,
Поверь, что сложилась судьба твоя так неспроста. 

Карьера филолога-селекционера.

Мне не хватает букв в алфавите
Буквы добавьте и назовите!

Звезды с небес расставлю по строчкам:
Новая буква содержит почку

Ту, что раскроется клейким листочком;
Словом живым, плазмою клеток

Я уберу запятые и точки -
Жизнь бесконечна в рождении веток

Жизнь быстротечна и новое семя
Почву взрывает своим появленьем;

Семя имеет слов поколенья
Дайте ему закрепиться на время.

Бор, лабиринт и джунгли из слова
Ждут лесника и селекционера,

Там на пеньке, без пищи и крова
Будет он строить свою карьеру:

Лесенку к звездам из слов поставит,
Где-то отрежет, где-то прибавит,

И вычищая слова до блеска
Выложит времени новую фреску. 

Серебро росы на золоте рассвета

Дверь всё-таки заскрипела. Как ни старался Борис Семёнович выйти из номера бесшумно, коварный скрип, предательской сиреной зашатал прочную паутину утренней тишины. Борис Семёнович выругался про себя, оглянулся вглубь комнаты, где, к счастью, крепко спала красивая, сочная женщина, и продолжил свой путь к спасительному коридору. Ты, конечно, уже думаешь, что наш герой либо грабитель, либо бессовестный соблазнитель женщин, предпочитающий покидать своих любовниц, пока те предаются утренней, сонной неге. И ошибаешься! Борис Семёнович никакой не грабитель, а мелкий чиновник, работающий в администрации провинциального городка. Женщина, оставшаяся спать в покинутом героем номере – никакая ему не любовница, а самая, что ни на есть законная, и, не поверишь, любимая жена – Вера Васильевна. И выбирался Борис Семёнович, стало быть, из своего собственного номера, вернее, временно собственного номера одной из лучших профсоюзных здравниц лучшего российского города-курорта, где семье Соколовых посчастливилось отдыхать по путёвке. Почему посчастливилось? А как ты думаешь, часто ли чиновник такого ранга, как Борис Семёнович может получать путёвку для отдыха в таком городе?

Семерых одним ударом

В санаториях только начался ужин. Но Соколовым совсем не хотелось в этот вечер кушать гуляш, оставшийся с обеда, неизменную паровую котлету, или люля-кебаб, или шницель, что в санаторной столовой было одинаковым. Тем более, что пару часов назад Борис Семёнович с женой и сыном хорошо посидели в «Чайном домике», скушав пару шампуров шашлычка из свиной корейки, по порции жареной форели, по сочно-жирной шаурме, да плюс салат, да плюс коньяк для взрослых и сок для Женьки. Однако совсем оставаться без ужина было бы неправильно, и Соколовы отправились на Курортный бульвар, где на «пятачке», в гастрономчике ютилось приличное кафе «Мороженое».

На Рождество Богородицы

Сон Её блаженный чист и тонок…
Мать, в слезах, Творца благодарит:
В колыбели первенец-Ребёнок,
Словно ангел маленький лежит.

Мир так чутко ждал Её рожденья,
Чтобы род наш грешный был спасён –
Через Деву Бога Воплощенье
Обратило к Свету ход времён.

23.02.2010 г.
 

Жизнь

Опять дожди шумят, тревожат.
Я думал, сидя у окна:
Душе молчание дороже,
Уму полезней – тишина.

Строка любви уйдёт в забвенье,
Оставив в сердце яркий след…
Вся эта жизнь всего мгновенье,
Где мы шумим десятки лет.

Зачем, душа, напрасно злиться?
Пройдут назначенные дни,
Мелькнут события и лица,
И мы, как две усталых птицы,
С тобой останемся одни.

И в обстановке незнакомой,
Когда не пишутся стихи,
Мы в тишине пустого дома,
С самозабвеньем, до истомы,
Начнём оплакивать грехи.

К чему стесняться, если больно?
Ты лучше всех поймёшь, любя,
Я укрываюсь добровольно,
В себе, с тобою, для себя…

Молиться и любить – это потребность человеческой души…

(Интервью с протоиереем Леонидом Тукаловым, настоятелем Владимирского храма г. Перми, благочинным Закамского округа)

Расскажите, пожалуйста, о себе. Когда Вы решили посвятить свою жизнь служению Господу?

- Родился я 17 марта 1956 года в городе Перми, вырос в рабочей семье. Закончил пермскую, самую обычную школу и отслужил в армии. Род мой богобоязненный, крепкий в русской православной вере. По маминой линии были служители церкви. Один из них, дед Савва, отец моей матери Анны, погиб в годы репрессий. 2 августа 1937 года он был арестован за веру православную и 2 января 1938 года расстрелян. С детства у меня была потребность в вере, в молитве, наверное, поэтому и Политехнический институт не закончил, поскольку Господом было даровано другое предназначение. Когда из армии пришел – то сразу устроился работать, у нас в семье не принято было иждивенцем быть. Но чувствовал, что мне чего-то не хватает, так как духовную радость и утешение получал только в Слуцкой церкви, где нес послушание на клиросе и участвовал в Таинствах.

Мало тогда было в храме молодежи?

Дантесам посвящается…

Поэтов травили во все времена
И деньги у них почти не водились.
Хранимые временем их письмена
На языки мира переводились.

Завистников толпы и новый Дантес,
Он кормится сплетнями и клеветою.
Взгордившись слепою своей правотою,
Не слышит предупрежденье с небес

Когда на прицел выбирает поэта
И в сердце ему попадает как встарь.
А колокол треснул, хоть песня пропета,
И звонкую душу теряет звонарь.

Теряет на миг и свободен от тела,
Приходит к Отцу своему навсегда.
А песня по свету всему полетела,
Как звон колокольный через года.

Не страшно быть жалким, убогим, балбесом.
Подлее всего – если станешь Дантесом.
20. 06. 10
 

В электричке

Я еду, еду, еду неведомо куда,
А кто меня там встретит и будет ли еда
Не знаю совершенно, но еду все равно,
За бортом электрички проносится кино.

Мелькают то равнины, то лес, то косогор
Все ближе подъезжаем к хребту уральских гор
И край родной забытый в дороге узнаем,
Мигает темным глазом зеленый водоем.

А небо потемнело и птицы над рекой
Взлетают вверх упрямо с заветною мечтой.
И пишет дождь холодный горячею строкой
Стихи о нашей жизни, короткой и простой.

Мы едем, едем, едем неведомо куда.
За бортом электрички проносятся года.

17. 06. 2010 год станция Курашимский

 

Иерей

Июньский день, пришёл священник,
И ощущалась благодать.
Он был мой сверстник, современник,
Я встрепенулся, словно пленник,
Желая многое сказать.

И от его прямого взора,
К душе моей тянулась нить.
В глазах не виделось укора,
Хотелось просто говорить.

Не о судьбе, не в этом дело.
О том, что мучает давно:
Зачем я здесь, на свете белом,
Где притворяться надоело
И жить уже не всё равно?

Легко сказать: «крепись дружище»,
«Живи», «Терпи» и «Всё пройдёт».
А, если рвёт от всякой «пищи»,
Попробуй стать светлей и чище,
Когда на сердце толстый лёд?

Скажи мне искреннее слово,
Спокойный, добрый иерей…
С ворот упала вниз подкова,
Я отпираю все засовы
С подвалов, окон и дверей.

«Чтоб испарился лёд твой хрусткий,
Ты сердце в Небо отпусти,
Перекрестись, ведь ты же русский,
А путь наверх – прямой и узкий,
Иного нет у нас пути!»
2010

Что такое лето?

Эти стишки сложились, когда гуляла с собаками. Может, развлекут кого-то или напомнят, что ЛЕТО КРАСНОЕ на дворе!

Спросит кто-нибудь с Плутона:
Что за лето? – Расскажи!
- Ну, бархотки на балконах,
В небе – чайки и стрижи.
Ну, разглаживает душу
Богоданная пора,
И белье в минуту сушит
Ветер ласковый с утра.
Ну, пушинки, будто звезды;
Звезды, будто кружева.
Раскачали небо грозы,
И кружится голова.
Наливается крыжовник,
Скоро ягод торжество.
Вот затеплился шиповник
У порога моего.
Ожидание покоя,
А покоя нет ни дня…
В общем, вот оно такое,
Это лето для меня.

День утраченных надежд

В тот день, под самое утро, Тане приснился странный сон. Будто они с Сашей вместе шли куда-то по зеленому лугу, поросшему полевыми цветами, и так беззаботно болтали и смеялись, словно вернулась та пора, когда они были еще женихом и невестой. А потом Саша нарвал целую охапку цветов и вручил ей. Таня вдохнула их аромат — и содрогнулась. Потому что на нее повеяло чем-то удушливым, приторно-сладким, непохожим на запах цветов. И она увидела, что держит в руках не живые цветы, а искусственные, из тех, которыми украшают могилы…

На дне ласкового моря

Сказка

На дне ласкового моря жила жемчужная раковина. Совершенно такая же, как другие. Ещё в те времена, когда она была совсем-совсем юной, с розовыми створками, внутри неё уже росла маленькая жемчужина. Время шло. И раковина, и жемчужина, становились всё старше и старше, всё больше и больше.

У раковины было сразу две особенности. Во-первых, она жила на выступе скалы, так что взирала на все остальные раковины сверху. А во-вторых, ужасно не любила людей.

— Не говорите мне об этих эгоистах и грубиянах, приплывающих сюда и забирающих лучших из нас! Не желаю и слышать о них! Пусть никто не смеет при мне о них упоминать!

Что тут возразишь? Остальные раковины лишь покорно кивали. А рыбы тем и хороши, что умеют вовремя промолчать.

И всё же раковины иногда шептались о людях потихоньку:

— Мы созданы для их утешения. Сам Господь даровал способность растить жемчужину. Она не нужна нам, так пусть же люди забирают её!

Но тут в разговор встревала старая раковина. Она сердито кричала сверху:

Любовь без аплодисментов

Сейчас любовью зовется что угодно, происходящее между мужчиной и женщиной. Она в каждой песне, в каждом фильме, и романе, а также на заборах, бигбордах и этикетках нижнего белья. Ловко взяв в оборот громкое слово, апеллирующее к каждому смертному, рекламисты и масс-медиа вкладывают в него все, что способен «съесть» ищущий любовь человек.

А существует ли вечная любовь — не в абстрактно-книжной реальности, а в бытовой повседневности? Существует ли любовь единственная — не такая, как в шутке «любовь одна, а партнеры меняются»? Существует ли вообще любовь, и для каждого ли она?

Чтобы не погрязнуть в пустых размышлениях, важно определиться с понятиями. Уже много лет не могу найти первоисточник надежнее, чем толковый словарь Ожегова. Там сказано: «Любовь — чувство глубокой самоотверженной привязанности».

Блокнот-тетрадь

Вчера читал, не скуки ради,
Но с грустью-верой пополам,
Былые записи в тетради,
Уже довольно взрослый дядя.
Как много чувственности там!

И, пробегая как по кочкам,
Словам, начертанным спеша,
Я видел сердце в этих строчках.
В неповторимой оболочке –
Живая, детская душа.

Я по ночам писал в блокноте,
О чём не высказалось вслух:
Друзьям, в гостях и на работе,
Увязнув по уши в заботе.
А ночью пел и плакал дух.

Блокнот-тетрадь, стихи, наброски,
Обрывки полустёртых фраз,
Забытых мыслей отголоски,
Свеча церковная из воска…
Счастливый миг и светлый час.
2010

«Не пожелай…»

Любовь случается однажды.
Она, как мать, всегда одна.
Не любят искренне и дважды,
И это знал, и знает каждый,
В какие б не жил времена.

Но строгий окрик непрестанный,
Что вызывает сердца стон,
Как надзиратель постоянный,
Напоминает неустанно:
«Не пожелай…», люби закон.

И не мечтай: а я бы, мне бы,
Среди высоких, крепких стен.
Любовь останется для Неба,
Где чудный мир без перемен.
2010

Страницы