Я не вернусь

Я не вернусь
              в пустоту беспробудного сна:
В мир, где приманкой становится
                  лоск.
Берег чужой - я себя отдавала сполна...
О̀земь душой – с болью плавится воск.
Я не вернусь.
              Перепутала жизнь полюса̀:
Мёртвый покой тёплым ядом разлит.
Каплями слёз разливались
                    мои небеса.
Я не вернусь – посох прошлого

Выпустила из рук

Выпустила из рук
слов пух,
высказала тебя
чужим вслух.

Внешнему отдала
тебя зря,
вытерла пот надежд
близ алтаря.

Ласточкою лететь
в твой ад-рай,
с ангелами теперь
жди-встречай.

Только бы здесь меж нами...

Нынче за лесом реки
С синей волною спят,
Звезды сомкнули веки
У предрассветных врат.

Капает дождь по листьям,
Словно стучит в окно,
А от росы игристой
Мокнет полей сукно,

Выплеснув птичьи крики
По ветру в сон земли,
Звезды давно привыкли
Свет в темя мира лить.

Быть полезным Отечеству

Детям о русских святых

Благодарный

Был некогда в Вологодском краю один дивный узник. И дни на севере коротки, и темница мрачна, а он светел лицом.

Звали его князем Иваном. С братом Дмитрием заточили их с детства в тюрьму: как бы не позарились на Российский престол.

После терема княжеского было им здесь голодно, тесно и душно, но Ивану полюбилась молитва, а от молитвы у людей сердце радуется и лицо цветет. И не только сам он всё с благодарностью переносил и молился за дядю, обидчика своего, но и брата Дмитрия радовал и утешал:

— Все святые шли скорбным путём. Будем просить Бога о том, чтобы эта неволя сослужила нам пользу, чтобы дал Господь силы дотерпеть её до конца.

Летней ночью

Всю ночь о чём-то дождь натужно
Вещал. Он плакал и молил,
Что будто с ним рыдать нам нужно
Изо всех сил.
                          Изо всех сил.
Но вдруг кинжалом ночь вспорола
Чужая музыка. Она
Скакала, дёргалась, орала,
Бесстыдно всех лишая сна.
Буравя злобно ночи  тело
И разбавляясь хохотком,
Она нам тем уж надоела,
Что издевалась над дождём.
                           И дождь умолк.
Как вепрь, ворвавшись диссонансом,

Было у отца два сына

С этих слов может начинаться сказка, может — библейская притча. В ответ на веление отца идти и работать в винограднике, один сын говорит «иду», но не идет. А другой говорит «не пойду», но потом, раскаившись, идет и работает. И в притче о блудном сыне оба брата противостоят друг другу, как ночь и день. Младший обижает отца и губит свою часть имения, а старший верно и неотлучно служит родителю, но нет в нем ни любви, ни жалости, а одна только обида и зависть. Так получается, что куда ни глянь, если есть два брата, то отношения между ними драматичны и противоречивы. Каин поднимает руку на Авеля, Иаков крадет у Исава первородство, Фарес и Зара устраивают борьбу в утробе Фамари за право родиться первым. И если смотреть на дело с библейской точки зрения, то вряд ли захочется лепить «братство» вместе с «равенстовм» и «свободой» внутри одного революционного лозунга.

Было два сына и у того отца, которого яркими красками написал незабвенный Гоголь. Разумеем Тараса Бульбу и детей его — Остапа и Андрея. Эти двое тоже антагонисты под стать библейским. Одна у них кровь, одна утроба их выносила, на одной лавке в бурсе они выслушивали уроки, сдобренные тумаками, но разные у них характеры и судьбы. А обратить на это внимание стоит потому, что написанное Гоголем не есть «слова, слова...», а работа с глубинными архетипами, действующими на больших исторических просторах.

Господи, я больше не могу!

Господи, я больше не могу!
Оставаться здесь невыносимо:
От стихов и песен убегу
И от жизни, что неповторимо

Мечется и буйствует в тоске,
И в беде находит утешенье.
Господи, смотри на волоске
Я перед Тобой и чувство жженья

Окольцует обручем мне грудь:
(Точно умираешь понарошку).
Собираться, верно, в дальний путь:
Под иконой сяду на дорожку.

Русский роман о любви. Книга первая. 4 глава. Напутствие

За всю историю рода человеческого от Адама до меня грешного каюсь, ибо вся история — в крови моей.
Святитель Николай Сербский «Моления на озере»

Август 1919 года

Мария Горохова вернулась в деревню Полевую к родителям и родила сына. Ей помогала в родах старица Матрона Ивановна. По ее совету Мария назвала и крестила мальчика в честь Николая — чудотворца и Тимофеева деда. Несколько раз она собиралась навестить старика, когда укладывала маленького Колю спать. Но вырваться из дома ей было очень трудно, несмотря на то, что малышу исполнилось три месяца. Спал он очень хорошо, а когда бодрствовал, то был невозмутимо спокоен, благодушен, и пускал слюнками пузыри, чмокая пухлыми губешками, радуя материнское сердце. Ей удалось оставить мальчика на попечение своей матери, и к Тимофееву деду Николаю Мария пришла не с пустыми руками. Она принесла ему большую чашку грибов, что насобирала утром в лугах, заросших молодыми посадками. Пальцы на руках женщины потемнели от того, что за два часа она сноровисто перебрала в одиночку и подготовила к жарехе и засолке два ведерка отличных сосновых маслят.

Ностальгия

Ты, мой первый, мой рыцарь, был жгучим огнем.
Пожирал все, что есть, на пути, на своем.
Ты бросался, как в битву, и шел напролом.
Даже в доме своем был, как в поле чужом.

Был второй мой и тверд, и логичен — земля:
Все на месте своем, и причина — своя.
Он лепил и себя, и других, не тая:
«Ты и я, весь наш мир — мастерская моя».

Максим Кантор: «Пусть дети хоть на суахили говорят, лишь бы были живы»

...«Пусть дети хоть на суахили говорят, лишь бы были живы», — сказал писатель и художник Максим Кантор. После слов «пусть дети хоть» можно подставить что угодно, пусть дети станут педерастами и проститутками, наркоманами и каннибалами, отцеубийцами и святотатцами, лишь бы были живы. Лишь бы были живы — как будто жизнь эта земная длится вечно, и никогда и никому вообще не придется умирать и держать ответ на том самом Суде, не народном и не районном, без присяжных заседателей и ловкачей-адвокатов. Врагам не пожелаешь того, что желает Максим Кантор детям в виде залога жизни. «Когда распадутся слоги — распадутся и концы Вселенной», — сказал св. Григорий Нисский. Всего лишь слоги, а не слова и не языки. Но именно распада слов и языков добивались и добиваются адепты постмодерна, именно этого — уничтожения всех национальных основ, национальной памяти, национальной истории добиваются те, кто устраивает оранжевые революции, майданы, болотные площади и тому подобное. Об этом писали мудрые люди, жившие и в наше время — А. Зиновьев, А. Панарин, Л. Бородин, Л. Гумилев и многие другие, столь несхожие по взглядам на мировую историю и будущее мира, и настолько близкие по духу, когда речь заходила о нравственном смысле самой жизни и о врагах этого смысла.

Страницы