Рассказы

начало 70-х...

Пышная, белоснежная и густая как морская пена борода отца архимандрита была пронизана озорным лучом света, пронырнувшим между тяжелыми складками плотных штор. Солнечный зайчик заблудился в седине, тщетно старясь без ущерба выбраться из лабиринта волосков. Лучик дробился на тысячи отсветов, искорок и отблесков, поэтому казалось, что лицо отца архимандрита, заведовавшего учебной частью аспирантуры, сияло в сдержанном сумраке кабинета. «Как на иконах святых» - думал про себя Виталий, примостившийся на краю резного стула напротив большого стола со стопкой из нескольких толстых папок..

Душный июльский вечер. Пригородный перрон наполнен утомленными людьми, ожидающими электричку из Киева. И вот, наконец, к оживившейся платформе медленно подкатывает раскаленный серый состав. Сквозь запыленные окна вагонов видно, что все места внутри заняты, а люди стоят даже в проходах. Но ехать надо, и народ спешит к автоматически дверям. Из них «высыпает» на перрон несколько человек, раскрасневшихся от духоты и высокой температуры. На их место устремляется поток новых пассажиров, но уже в гораздо большем количестве. Втискиваюсь в тамбур и я, где занимаю небольшое освободившееся пространство. Проходить в вагон нет смысла, ехать мне недолго. После короткого свистка электричка трогает дальше. Осматриваюсь в тесном объёме тамбура. Люди стоят почти вплотную. Их лица усталы и напряжены. Рядом со мной на корточках сидит человек, подмяв под себя поношенную клеенчатую сумку. Такими пестрят еще наши базары, их можно часто увидеть в руках бедноты. Ещё раз оглядываю попутчиков и возвращаюсь взглядом к своему соседу справа. Он по-прежнему сидит на корточках.

Во второй половине дня я почувствовал, что суета огромного города меня утомила и на предстоящую встречу ехать в метро мне не хочется. До назначенного времени оставался час, и я решил пройтись пешком. Тёплый майский день медленно клонился к закату, и город в преддверии праздника, стремился из учреждений и квартир на улицы. Ещё не наступили выходные, а бульвары, скверы и парки оживлённо пестрели разнообразной публикой - от молодых деловых и праздно дефилирующих особ, до успокоенных неспешных пенсионеров. Весна!
Сегодня уже несколько раз в городе встречал пожилых людей в боевых наградах. Завтра любимый с детства праздник - День Победы! Улицы и проспекты столицы оживут героями, защитившими свою землю и свой народ от врага, пролившими свою кровь за Родину. Для нас и для будущих поколений они отстояли мир и свободу. И жаль, что с каждым годом редеют колонны ветеранов - наших отцов, дедов и прадедов.

Всё что осталось ценного теперь у Галины Кузьминичны – это старый альбом с фотографиями. В чёрном потертом от времени кожаном переплёте, с оборванными углами, раздутый от вложенных как попало фотографий.
Галина Кузьминична всё время держала его при себе: ночью, когда укладывалась спать, засовывала его под подушку, а утром, после того, как нянечка умывала её и кормила завтраком, Галина Кузьминична клала альбом себе на колени, крепко придерживая рукой.
И ждала. Ждала, когда, наконец-то, в палате районного дома престарелых наступит долгожданная тишина, когда перестанут нянечки прикрикивать на старух, если те невзначай прольют суп на постель или обронят несколько крошек хлеба мимо подноса прямо на пол. Когда прекратят те же нянечки скрябать деревянными швабрами по полу, оставляя мокрые разводы на полу. И когда, наконец, включат в коридоре телевизор и ходячие старые люди выползут из палат смотреть новости, а потом и всё без разбора, чтобы хоть как-то убить медленно текущее время.

От Кузьминок до шахты 2-бис автобус редко ходит. Два раза на день. Да и кого возить? Кузьминки почти вымерли, а шахта на честном слове держится, после очередных экспериментов с реформированием угольной промышленности.

Известно, что чем беднее сельский народ живет, тем больше в его хозяйстве коз обретается. Животное не требовательное, можно сказать даже мало вредное, по причине своей неприхотливости и полного отсутствия претензий на комфортное жилищное обеспечение. Оно везде жить может. Есть, правда, два негатива: лезет вечно туда, куда не надо, да воняет изрядно, но пользы от коз все же несравнимо больше, чем недостатков.

К козам, естественно, козел нужен. Иначе стадо не увеличишь. Поэтому хороший козел - всегда в цене и постоянно востребован. Такой у бабы Анны в Кузьминках был. Обычно его сами «на дело» забирали, но нынче попросили привезти, по причине не имения транспортного средства и дороговизны бензина. Именно поэтому и стояла баба Анна с козлом на поводке на автобусной остановке, ожидая с немногочисленными попутчиками положенного рейса.

Ну, усаживайтесь поудобнее, православные… Эй, там, перестаньте болтать и слушайте! Сами ведь просили что-нибудь интересное рассказать! Прекратите жевать! Никак не насытятся! Духовную пищу пора вкушать!
Как то шли мы крестным ходом из деревни Бовбли в N-ский монастырь. Несли чудотворную икону Божией Матери… Слышали уже? Так что!!! Хорошую историю можно и не раз послушать!!!
Ладненько! Лучше я вам, вот что, расскажу! Вы вот всё говорите «чудеса-чудеса»! Любите вы всё эдакое, изумляющее!!! А истинных то чудес и не замечаете! Как так? А вот так!
В паломнические поездки все ведь ездили? Как, ты не ездил?!!! В Грецию! По путевке? Небось, в гостинице жил? Какой же ты паломник, ты турист!!! Настоящий паломник едет к святыне на чём попало, А то и пешком идёт! Живёт возле святыни - где придётся, питается милостью Божией. А то – гостиница пять звёзд!!! Всё включено! Эх ты! Молчи и слушай меня! В следующий раз беру тебя с собой! Узнаешь, что такое настоящее паломничество!
Ну, православные, слушайте!

Человек взрослеет, начав за кого-то отвечать. И был такой день, когда повзрослели все: 22 июня, начало войны.
Их было трое подруг: Аня, Маша, Нонна. Они вступили в войну шестнадцатилетними.
Жизнь перевернулась, центром стал фронт, и все что делалось, делалось для фронта. А потому они встали в поток, и руки их клеили плащи против газовых атак. Много часов подряд – проклейка одного и того же, порученного тебе лично, шва. Немели руки, болела голова, но от крепости склеенного зависела чья-то жизнь…
Аня и Маша – сироты, Нонна – избалованная дочь высокопоставленных родителей. С началом войны разница стерлась, центр тяжести переместился.
Потом были коробки для патронов. Много коробок. День и ночь, штабеля коробок, которые они клеили, перевыполняя норму.
Аня заболела. Воспалились лимфоузлы, шея превратилась в сплошную рану. Высокая температура не спадала, а врачи ничем не могли помочь – все медикаменты и бинты ушли на фронт. С загноившихся ран снимали повязку, и – возвращали снова…

Старый рассказ, немного переделанный.

-----------------------
«Ну, вот и мой черед». Получив приказ, Иван отдал честь, повернулся и вышел из штабной землянки. Оказавшись на воздухе, он расстегнул воротничок, и огляделся. Вокруг ничего не изменилось, также грохотали близкие разрывы, так же кричал в трубку штабной связист, пытаясь услышать какого-то «Третьего». Удивительно, но сейчас он ничего не ощущал, ни страха, ни волнения. До этого он много раз пытался представить себе этот момент, эту минуту, когда он получит приказ, ради которого и оказался на фронте. Думал, как он его воспримет. Оказалось – спокойно. Иван рядовой связист, доброволец. Как и многие его товарищи, оставивший в своем далеком уральском городке жену с малолетними детьми и «бронь».

Приказ командования был прост и понятен – создалась угроза окружения, необходимо восстановить связь с левым флангом линии обороны. То, что приказ должен быть выполнен любой ценой, даже не упоминалось, все и так понятно. Связь была прервана еще утром, и с того времени семь человек ушли в дым и грохот устранять разрыв. Он восьмой.

Возможно решалась его судьба. Фирма была на взлете: расширялись, набирали новых сотрудников (вот и к ним в отдел взяли сутулого паренька-очкарика с ярко-рыжей родинкой над тонкими губами - Славку), и в курилках пошли разговоры о головокружительных перспективах, что открылись перед сотрудниками. Павел больше молчал, глубоко затягивался удушливым дымом с наслаждением, будто эти самые перспективы для него уже стали реальностью. А потом уже за рабочим столом, долго, не моргая, смотрел в монитор, думая как бы не упустить момент, как бы словить удачу и крепко вцепившись выбраться (наконец-то!) на вершину всего того, что Паша звал жизнью. И вот шанс в его руках. Накануне их отделу выдали задание разработать новые предложения по расширению производства и со всеми выкладками предоставить начальству в максимально кратчайший срок. «Приезжают англичане» - шептались в отделе. Но голова шла кругом, думалось плохо. Кофе, что старательно наводила всем худая тонкобровая Лариса, только будоражил и не помогал. И все чаще Павел убегал в курилку, - «подумать».

У аввы Геласия была дорогая книга из кожи, которая стоила целых восемнадцать златниц. Но для него она была дороже всех сокровищ мира: ведь это была Библия!
Авва Геласий не хранил книгу в своей келье, а держал ее на видном месте в церкви.
И вот однажды в монастырь пришел воришка, решивший наконец-то раскаяться в своих грехах. Но, увидев книгу в дорогом переплете, без присмотра лежавшую на видном месте, воришка не смог удержался и украл ее.
В городе он решил сразу же избавиться от краденого и назначил книге цену в шестнадцать златниц. Не так-то просто оказалось найти покупателя на такую дорогую вещь, но все-таки один богатый купец согласился взять книгу себе.
— Но прежде, чем я с тобой расплачусь, ты должен дать мне на день эту книгу, — сказал купец. — У меня такое правило: никогда не делать крупных покупок, не посоветовавшись со знающими людьми. Иначе я никогда бы не разбогател.
Пришлось воришке согласиться, и от нетерпения он едва дожил до следующего дня.

Уважаемые соклубники и читатели, прошу меня простить, но... еще одна аллегория. Просто я эксперементирую и мне крайне важно знать ваше мнение. Буду рад любым отзывам.

-------------------

«Хорошо-то как!», - Сергей стоял на маленьком разбитом «перроне» и глубоко дышал полной грудью. За его спиной, слегка покачиваясь, удалялся в сторону восхода вагон поезда, и мало-помалу сквозь стук его железных колес начинали пробиваться звуки нарушенной лесной тишины: тоненько зачирикала в кустах пташка; немного погодя ей ответила другая; уверенно жужжа в полуденной жаре, пролетел у самой щеки деловитый шмель; затрещал в траве кузнечик. Сергей огляделся по сторонам и, сняв с головы бейсболку, провел по лицу широкой ладонью, будто умываясь чистым лесным воздухом. Он еще раз вздохнул и уверенной неторопливой походкой пошел к стоящему чуть поодаль запыленному «пазику». Через пять метров «перрон» со старыми окурками на разбитом асфальте кончился, и вместе с ним оборвались и последние нити, связывающие мир двадцать первого века с этим полузабытым закутком.

 - Ну, вот здесь я и живу, - стоя вполоборота к своему новому знакомому, я широким жестом руки приглашал его к осмотру своих достопримечательностей, широко при этом улыбаясь. Не знаю почему, но сегодня мне уже с утра было радостно.

 Мой новый знакомый кивнул и, осторожно ступая, прошел вперед, а я за ним. Со спины он выглядел почему-то старше, то ли эта его сутулость создавала такое впечатление, то ли длинное темное одеяние, а может и то и другое. Пройдя несколько метров вперед, знакомый обернулся, и я вновь встретился с его молодыми, серыми глазами, выглядывающими из-под густых мохнатых бровей. Было в этих глазах что-то радостное и знакомое мне, я бы даже сказал родное, если бы знал этого человека хоть чуточку дольше.

- А у Вас красиво, - он тоже улыбался. Я скромно промолчал, что тут скажешь, конечно, красиво.

Терпеливо помалкивая, я ждал, слегка покачиваясь на носках, пока мой новый знакомый оглядится по сторонам. Наконец он снова обернулся:

- Вы не против, если мы немного пройдем по этой тропинке?

- Что Вы, конечно, я не против. Вы же мой гость, и я буду только рад показать Вам все, что есть у меня.

В Грузию я отправлялся не только ради встречи с архимандритом. Хотелось тамошние церкви увидать, изнутри почувствовать сердце Кавказа. Хотелось среди лета набрать пригоршню снега; уж так я горы люблю, а любовь, она необъяснима, люблю, и точка.

Архимандрита я узнал по его книгам. Но одно дело общие книжные советы, совсем иное – получить ответ на личный вопрос. Как жить, кем быть? Не картографом, не редактором, – а в то время я редактировал карты и атласы, – сомнений нет, а если... Об этом даже себе самому боялся признаваться… Дома спросить о духовном пути не у кого, а тут живет человек опытный, искушенный.

Подробности путешествия опускаю, к делу они не относятся, хоть и подмывает описать Дарьяльское ущелье. От Казбеги решил идти пешком, хотелось подольше видеть настоящие, не игрушечные горы. Внезапно, лишь скрылось солнце, их затянуло дымкой, с вершин потянуло холодом, а там и тьмой обволокло, по жилам пробежал страх. Суровые горы, вековечные.

Небольшой группой ночью мы приехали в Гелати, что в пятнадцати минутах езды от Кутаиси, и разместились напротив входа в монастырь, чуть выше святых врат. Других ровных площадок не сыскали в темноте. И утром не пожалели: полуразрушенный монастырский комплекс лежал прямо под нами, на него можно было любоваться, сидя у костра, или даже из палатки, высунувшись до пояса.

Вокруг, сколько взгляд охватывал, леса укрывали склоны и горные вершины. А одну из вершин за Гелати, через ущелье, увенчивала церковь, едва отсюда заметная. Мы решили, если получится, на обратном пути обязательно побывать в храме, стоящем на вершине горы. Поди знай, когда еще доведется приехать из Киева в Грузию.

Маленький монастырь поблизости от Гелати носил трудпроизносимое имя Моцэмэто. «Под монастырем пропасть, - рассказывал нам местный житель. - И дом священника висит над пропастью».

Закончить путешествие мы собирались в месте упокоения преподобного Максима Исповедника в городке Цагери. Не получилось, уж слишком трудным оказался маршрут. Вернулись в Кутаиси. А поскольку сэкономили время, захотели посетить монастырек на вершине горы с домиком настоятеля над обрывом.

«Умоляю вас: не оказывайте мне неблаговременной любви.Оставьте меня быть пищею зверей и посредством их достигнуть Бога. Я пшеница Божия, пусть измелют меня зубы зверей, чтоб я сделался чистым хлебом Христовым. Лучше приласкайте этих зверей, чтоб они сделались гробом моим и ничего не оставили от моего тела, дабы по смерти не быть мне кому-либо в тягость. Тогда я буду по истине учеником Христа, когда даже тела моего мiр не будет видеть. Молитесь о мне Христу, чтоб я посредством этих орудий сделался жертвою Богу».

Священномученик Игнатий Антиохийский,
«Послание к Римлянам»

— Вы едете в Цхнети?

— Еду в Цхнети. Через, — водитель маршрутки взглянул на часы, — десять минут.

— О, хорошо, а то я ищу маршрутку и не нахожу. Скажите, от Цхнети до Бетании близко?

— А вы на Бетанию?! — и водитель в один миг преобразился.

Мама называла дочку Шурочкой, а папа — Солнышком. Малышка с малолетства была робкой, трогательной и очень настойчивой. Ещё в семилетнем возрасте её поразила гостившая у них мамина сестра, прибывшая из далёкой столицы. Тётушка разительно отличалась от Шурочкиной матери. Хотя она была лет на пять её старше, смотрелась и моложавее и энергичнее. Её наряды, уверенная речь, столичные манеры, утверждаемые ежеминутно жизненные ценности изумляли маленькую девочку.

Мама Шурочки рядом с сестрой смотрелась тихой серенькой пичужкой в сравнении с роскошной райской птицей. А отец, хотя столичную гостью звали Полиной, упрямо именовал её Павлиной, посмеиваясь над её пристрастием к ярким цветастым нарядам и броскому макияжу. Тётушка подарила тогда племяннице целую шкатулку сверкающей бижутерии, красивые платья и библиотечку дамских романов, в которых рассказывалось о вечной любви. Она часто говорила Шурочке:
— От жизни надо брать всё!!! И бороться за это! И надеяться только на себя! Не быть размазнёй!!! Долой сонную тихую жизнь!!!!

— У тебя глаза красные! Ты плакала? — спросила Даша, отрываясь от компьютера и глядя на младшую сестру поверх очков.

— Потом расскажу! Ты работай, не отвлекайся!!! — отозвалась Лиля.
Даша должна была на днях сдать отчёт, а потому безвылазно просиживала за письменным столом в своей комнате, здесь же перекусывая и поглощая бесчисленное количество чашек кофе. Лиля поставила поднос с очередной партией кофе и печенья на письменный стол. Даша заглядывала ей в глаза пронзительно, испытующе.
— Спасибо! Что бы я без тебя делала!!! — поблагодарила она, погладила сестру по руке и с тяжелым вздохом вернулась к работе.
Лиля кормила больную бабушку, удобно устроившуюся в своей комнате на сделанной для неё под заказ кровати. Старушка с удовольствием поглощала манную кашу, обильно сдобренную сливочным маслом.

История эта произошла, в не менее жаркое лето 1989 года, в центре России. Именно там, в Калужской области, под древним Козельском, который еще татаро-монголы окрестили «злым городом», располагается жемчужина русского православия Свято-Введенская Оптина Пустынь, мужской монастырь, в котором мне посчастливилось некоторое время прибывать и набираться ума-разума, значительно растерянного за предыдущие годы.

Послушание у меня было не только не обременительное, но даже любимое. Занят я был им с утра и до вечера, вернее с утренней службы до вечерней. Свободное время практически отсутствовало. Да и что такое «свободное время» в монастыре, где все идет по порядку установленному преподобными старцами в столь далекие годы, что менять его не только нет смысла, но и грешно.