Вы здесь

В электричке

Душный июльский вечер. Пригородный перрон наполнен утомленными людьми, ожидающими электричку из Киева. И вот, наконец, к оживившейся платформе медленно подкатывает раскаленный серый состав. Сквозь запыленные окна вагонов видно, что все места внутри заняты, а люди стоят даже в проходах. Но ехать надо, и народ спешит к автоматически дверям. Из них «высыпает» на перрон несколько человек, раскрасневшихся от духоты и высокой температуры. На их место устремляется поток новых пассажиров, но уже в гораздо большем количестве. Втискиваюсь в тамбур и я, где занимаю небольшое освободившееся пространство. Проходить в вагон нет смысла, ехать мне недолго. После короткого свистка электричка трогает дальше. Осматриваюсь в тесном объёме тамбура. Люди стоят почти вплотную. Их лица усталы и напряжены. Рядом со мной на корточках сидит человек, подмяв под себя поношенную клеенчатую сумку. Такими пестрят еще наши базары, их можно часто увидеть в руках бедноты. Ещё раз оглядываю попутчиков и возвращаюсь взглядом к своему соседу справа. Он по-прежнему сидит на корточках.

Коротко стриженая голова его склонена вниз и мне не видно лица. Замечаю только, что его голова имеет слегка заметную несимметричность, напоминающую помятость. Этот вид наводит меня на мысль о сложном жизненном пути и о безрадостном настоящем этого человека. В этот момент мой взгляд падает на лежащий сбоку от него батон хлеба. Его словно никто не замечает. Видимо, он выпал из сумки сидящего на корточках парня. Тронув его за плечо, я спросил:
- Это Ваш хлеб?

Парень поднимает голову и смотрит, кто его спрашивает. Тут я могу увидеть его лицо. Оно серое, усталое, даже изможденное, лицо человека с печатью чего-то тяжело и длительно переживаемого. На вид ему лет 35, а может и меньше. Через всю левую щеку по диагонали бугрится шрам. Мне вдруг подумалось, что человек часть жизни провёл в заключении. К тому же у него был нездоровый, землистый цвет кожи, казавшиеся бесцветными глаза. При этом я ощутил его, по-особому внимательный, пронизывающий взгляд. Но взгляд этот не казался холодным, а тем более злым. Человек вскоре перевел его на пол, где лежал хлеб, и сказал:
- Мой, спасибо.
Затем он, не спеша, спрятал батон в сумку, оглядел окружающих и опять опустил голову на скрещенные руки. Медленно и с усилием разгоняясь, электричка покатилась в сторону Фастова. Пассажиры в тамбуре молча покачивались в ритм монотонному движению. От духоты и жары люди застыли, словно в каком-то полусне. Вдруг сидящий на корточках парень поднял голову и, повернув её ко мне, спросил:
- А хотите, я почитаю стихи? Предложение было настолько неожиданным, что я, не раздумывая, ответил:
- Читайте.

И он стал читать. Это было большое откровение усталой, истомившейся нелегкой земной жизнью души. В застывшей тишине переполненного людьми душного тамбура, нарушаемой только стуком колес, зазвучали искренние, выстраданные нелёгкой долей строки. Стихи были о Боге. Слова и смысл в них были просты и понятны, рифма точно выверена и правильна, и лишь иногда кое-где давала сбой. В целом ритм стиха был четким и правильным. Происходящее выглядело удивительным. Вся внешность этого человека была далека от вдохновенного и привлекающего к себе образа творческой личности. Но в этом и состоял парадокс внешнего и внутреннего человека. За внешней, грубой и непривлекательной оболочкой вдруг обнажилась живая, вечная душа. И я поймал себя на мысли, что с первого взгляда привязал человека к штампу … А он читал, и читал, словно не замечая вокруг никого, устремив свой взгляд далеко-далеко снизу вверх…
Порой, что-то, по-детски наивное и чистое, ловил слух в словах сидящего рядом неизвестного поэта. Это было, несомненно, откровение. Потом он умолк, а в тамбуре застыла напряжённая тишина. После короткой паузы парень спросил:
- Хотите еще? - Я кивнул ему. И он читал. Читал о земле, которую надо любить и беречь, о добре, которое надо стремиться делать, о Родине, которую надо любить и защищать. Читал он просто и искренне, словно не замечая никого вокруг. Потом замолчал, а я спросил:
- Это ваши?

- Да, - просто ответил он. И, словно заручившись одобрением и поддержкой, прочитал еще несколько своих стихотворений. О немощной матери и дебошире-отце, о братьях и сестрах, о детстве. Там было мало радости и добра. Но, несомненно, в той, неизвестной мне жизни, теплилась искра любви. Любови Христовой. Она не угасла, но, как лампада, теплилась в его душе. Сквозь невзгоды, боль и потери, звучали по-детски искренние слова, растворяя в себе усталый душный тамбур, самого автора с его далеко не эстетической внешностью. А люди замерли, то ли не замечая происходящего, то ли напряженно вслушиваясь в слова, обращенные ко всем и к каждому. И один Бог знает, что в тот момент чувствовали пассажиры рядом. Быть может, в те минуты откровения кто-то задумался о своём, очень личном, дорогом, забытом. О несбывшемся счастье, о будущей, другой и лучшей жизни. И мне в тот момент хотелось, чтобы это было именно так.
А стихи были светлые, окрылённые верой и надеждой. И опять только стук колёс застывшие лица пассажиров. Через какое-то время незнакомец – поэт обратился ко мне и спросил о желании послушать последний стих, и я опять согласился. Этот последний стих поразил меня. Я не смог дословно запомнить услышанного, и передаю его смысл и содержание своим слогом:

В платье новом, белом, чистом
По аллее средь берёз
Шла девчонка днём лучистым
А в руках – букет из роз.
Ей навстречу улыбался
День весенний золотой,
И в лучах его купался
Каждый листик молодой.

Сноп волос, как солнце рыжих
И улыбка на лице,
И скворцы поют на крышах
О природе и Творце.
Впереди ручей и мостик,
Но…, как гром, как выстрел – вдруг
Грязи ком летит от злости
Из нечистых чьих-то рук.

Взгляд насмешливо-лукавый
Молодого наглеца,
Безнаказанностью правый,…
Нет весны и нет скворца…

Всё померкло на мгновение
И на белом платье грязь,
Но, не злость, а удивление,
И девчонка, не стыдясь,
Улыбнулась и ответом,
Вместо горечи и слёз,
Шлёт к ногам юнца приветом
Свой букет из алых роз.

И тряхнув задорно чёлкой
Дню навстречу и весне,
Шла без зла и злого толку
По счастливой стороне.

А юнец в недоумении
Провожал её следы
И у ног, как откровение
Нежно алые цветы.

Если жизнь и нам однажды
От кого-то вышлет бед,
Пусть в минуты эти каждый
Всепрощения букет
Бросит в сторону другую
Помня девушку такую.

Электричка замедлила ход. Приближалась моя станция. А мне не хотелось покидать этот раскалённый июльским солнцем состав, не хотелось расставаться с человеком, которого послал Бог всем нам, оказавшимся попутчиками в душном и тесном тамбуре вагона пригородной электрички. Мелькнула мысль взять у него телефон или оставить свой, предложить напечатать стихи, хотя бы познакомиться ближе, но не успел…
Уже, ступая по перрону, со спины я услышал последние его восклицающие слова:
- Слава Иисусу Христу!

Комментарии