Притчи

Улитку жук спросил однажды:
- Зачем ты носишь целый дом?
Она ответила:
                      - Мне важно,
Чтоб спрятаться могла я в нём:
когда настырный ветер воет,
иль капли крупные дождя.
Мой дом всегда меня укроет,
он – крепость в мире для меня!
- А если друг твой пропадает?
Ты сможешь дать ему приют?
- Пусть сам себя он выручает!
Дома так просто не дают! -
Улитка молвила ворчливо
И спряталась в свой старый дом.
А жук взмахнул крылом красиво
И в небе скрылся голубом...

Закончилась проповедь.   Все вышли из Храма.  Один мужик остановился у входа, смотрит вверх на купола и почесывает затылок. Подходит к нему другой,  и спрашивает:
- Куполами любуешься?
-  И куполами любуюсь, и осматриваюсь: первый раз в Храм пришел. Многое еще не понимаю.
- Чего же ты не понимаешь?
- Да вот сейчас священник на исповеди говорил, что надо заботится о ближнем, и молиться о нем; что без ближнего мы не спасемся.  А как же мне спастись, если у меня никого нет?
- Прямо так и никого?
- Да только сын, да сосед ко мне ходят. Только они беспокоятся: сын торопит меня  квартиру приватизировать. У меня недавно жена умерла. А квартира на нее была оформлена.  Так он боится, что меня могут из квартиры выгнать.  А сосед   торопит меня быстрее покреститься. Я ведь еще не крещеный.  Они мне считаются  ближними?
-  Сын заботится о твоем теле, а сосед о душе. Тело временно, а душа – постоянна.
- Так кто же мне ближний?

Заболели две  подружки: у одной - голова,  у другой – руки не поднимаются. Решили в церковь пойти, Бога попросить, чтоб здоровья дал.  Идут, спешат, опаздывают: успеть бы на помазание. А тут, как нарочно, прямо у ног их старушка поскользнулась и упала. Одна подружка заойкала-запричитала:

- Ох, ты, родненькая, как же так? Я помогла бы тебе, да в церковь опаздываю.

А другая, молча помогла ей встать, отряхнула, утешила и побежала догонять подружку. На обочине встречается дед-калека с протянутой рукой: милостыню просит.

Первая отвернулась и мимо пробежала, про себя подумав: «не жалко для тебя денежку, но пока в сумке роюсь, опоздаю».

Вторая по карманам полазала, насобирала, протянула, здоровья пожелала и дальше побежала. Совсем  уже у церкви молодая мама с коляской встретилась, просит за ребенком присмотреть: только за лекарством в аптеку зайду.
- Что ты милая, – отмахнулась первая, - я и так опаздываю.

Бедный башмачник поведал мне тайну
Стоптанных старых сапог.
Жил человек и однажды случайно
В юности он занемог.

Долго лечили беднягу – напрасно!
Свет для него уж померк.
Ночью безлунной решился несчастный
С жизнью расстаться навек.

«Буду идти по тропинке безлюдной
Хватит покуда мне сил».
Так он решил и дорогою трудной
К смерти своей поспешил.

Приехала к одной бабе родственница. Зашла в усадьбу, а она вся цветами благоухает, с деревьев плоды свисают, на грядках овощи созревают, а работают в усадьбе какие-то люди чужие.

— Молодец, сестрица, разбогатела, работничков наняла. Вон как пашут.

— Да это я свою землю многодетной семье отдала.

— Тоже похвально, сколько с них берешь?

— Да что ты. За так.

В дом зашли. Три больших комнаты занимали незнакомые подростки.

— Квартирантов держишь? — Поинтересовалась родственница, — сама-то, где живешь? И много с квартирующих имеешь?

— Да это девчонки из детского дома, в колледже учатся, а у меня проживают. Да за так я их приютила. А самой-то мне и маленькой комнатушки хватает.

Умер священник. Отдал Богу душу, как говорится в таком случае.
И тишина, только Бобик истошным лаем заливается. И никому до Бобика нет дела, на прошлой неделе его отпустили погулять, он и колобродил по окрестностям сутками. Теперь вот, словили, привязали, накормили и забыли о нем. А службу не забыли! – истинно верующие все-таки: дружненько в храм пришли, у батюшки накануне благословившись. Читают, поют, умиление радостотворное стяжевают…

Лежит батюшка, опочивает; матушку давно похоронил, детей переженил да замуж повыдавал. Приход у него не маленький и не большой, так себе, зато люди, говорил, золотые. Души в них не чаял, по малейшему зову спешил в гости с чемоданчиком и без оного. Все как-то попривыкли к тому, что личного у батюшки не осталось: ни семьи, ни времени, ни вещичек. Что Бог дал, говаривал священник, то прихожанчикам в меру возраста и потребностей следует вернуть. Так при том и говорил, не «подарить», не «благословить», а именно – «вернуть». Или архаическое эдакое: «возвернуть».

Как-то раз, на закате
Важничал толстый блокнот:
«Мечтаю я о награде
За множество ценных работ:
В себе я храню достойно
Слова и обрывки фраз,
Поэта спасал я невольно
От творческих мук не раз.
Чем дольше живу на свете,
Тем мудрости больше во мне!»
Задумчиво вдруг ответил
Листок на потёртом сукне:
«Не знаю, что будет после
И нет у меня заслуг.
Пусть жизни не видел я вовсе,
Но знал я тепло чьих-то рук,
Остались пятном солёным
На мне капли горьких слёз.
И сердцем горячим, влюблённым
Три слова поэт произнёс...»

На тонком простом листочке
Остались простые слова:
«Тебя я люблю...» И точки -
Как вечной любви острова.

Пробился из земли на свет росток.
Был, как младенец,
                      беззащитным, нежным.
Растил садовник будущий цветок
И был ему родителем прилежным.

Берег от холода, поил водой –
Ребенок рос и наливался силой
И превратился в стебель молодой,
Как юноша, здоровый и красивый.

В далёкой стране у подножия гор
Два добрых соседа вели разговор.
Один - молодой и угрюмый поэт,
Другой – мудрый старец, почтительных лет.

Спросил старика молодой грамотей,
Безмерно печалясь о жизни своей:
-Послушай, сосед, как тебе удаётся
Жить так, будто в жизни всегда светит солнце?

Почтенный старик, улыбнулся в ответ:
-Запомнил я в юности мудрый совет:
«Живи каждый день как последний на свете,
И в сердце будь счастлив как счастливы дети.»

Он твёрдо верил, без прикрас
В своё предназначение.
Ведь в жизни каждого из нас -
Свой путь, своё знамение.

Но вот однажды, в свете дня,
Увидев отражение,
Он понял - светит лишь свеча,
Ему на удивление.

Звёзды загораются лишь однажды и долго дарят свой свет, струящийся в бесконечность.
Он долго смотрел на бледную точку в ночном небе и ему казалось, что эта точка — его маленькая, мерцающая жизнь, раздающая свой тонкий, еле уловимый свет. Он улыбнулся, ведь даже его имя Зерах означало «сияние»...

Каменистый обрыв, на краю которого сидел статный пожилой мужчина, находился на окраине небольшого южного городка, утопающего в зелени садов и множества соцветий экзотических цветов. Ночная прохлада царственно вытесняла дневную жару, как будто спорила с вечным зноем — кто в этом мире хозяин... А хозяином в том жарком городе считался богатый торговец Алон, тучный, небольшого роста мужчина средних лет. Алон держал в страхе весь город, и каждый житель почитал Алона за своего спасителя, хранителя, учителя и благодетеля.

(По мотивам одноименного рассказа О'Генри)

– Подруга плоха! И сказал нынче врач,
Что шансов почти уже нет. –
Сусанна рыдала.
                  – Не надо, не плачь, –
Жалел ее старый сосед.

- На наш облетающий плющ за окном
Без устали может смотреть:             
Внушила себе, что с последним листом
За нею придет ее смерть.                   

- Одни только глупости в ваших мозгах:
От листьев взялись помирать!
Да ну вас! От сырости ломит в ногах,
Пойду-ка я, барышня, спать.

Жил когда-то трудяга-Крот. Всего у него было вдоволь: запасы на года вперёд, уютное жилище, друзья-соплеменники, большая семья. Крот привычно засыпал, когда первые солнечные лучи ласково касались влажной от росы земли, а при наступлении сумерек Крот просыпался и трудился всю ночь на благо семьи. И вот однажды в жилище, где мирно спал наш трудяга, проник луч света сквозь небольшое отверстие в земле. Крот проснулся и вскрикнул от испуга:

— Уйди, прошу тебя! — закричал он непрошенному гостю.

— Я — Солнца луч. Того самого Солнца, которое согревает землю, чтобы ты мог собирать урожай и кормить свою семью!

— Мне нет никакого дела до твоего Солнца! У меня всё есть, я самый счастливый крот! А твоё Солнце только слепит, принося мне страдания! Уходи!

В одном лесу среди осин и клёнов,
Как чудо, вырос Кипарис зелёный.
Такой неведомый и странный гость
Внушал лесным аборигенам злость.

Он в такт природе не менял окрас,
Чем недовольство вызывал не раз:
И в октябре и январем студёным
Был чужеземец, как всегда, зелёным.

Чтоб нрав хозяевам смягчить слегка,
Он злому солнцу подставлял бока,
По осени, надеясь, жёлтым стать…
Но ослеплял всех зеленью опять.

Бесценен дар Небес – неповторимость.
Не изменить себе нужна решимость.

Я буду спраши­вать тебя, и ты объясняй Мне:
где был ты, когда Я полагал основания земли? Скажи, если знаешь.
Кто положил меру ей, если знаешь? или кто про­тягивал по ней вервь?
На чем утверждены основания ее, или кто положил краеугольный камень ее...
(Иов, 38, 3-6)

В руках горшечника ворчал
Горшок: «Халтуришь ты, гончар!
Посуду лепишь кое-как:
Ни ног, ни крыльев на горшках.

Была б такая благодать –
По небу с птицами летать!
А мы –  как только с полки прыг –
Так вниз летим. И то – лишь миг.

Вот сделай крылья у горшков –
Поменьше будет черепков!
И почему изящных ваз
Так мало лепишь ты средь нас?»

В ответ трудившийся гончар
Лишь улыбался и молчал,
Горшечника ведь все равно
Понять посуде не дано.
 

Мне снова снятся эти сны….

Я просыпаюсь в тревоге и лежу в темноте с открытыми глазами, не в силах справится с собой.

Мне снятся деревья — высокие деревья с янтарными стволами и изумрудной зеленью крон. Они шелестят на ветру и немного покачиваются. Мне снится солнце. Его золотой свет играет на листьях и стволах, составляя на них удивительные узоры. Мне снится река — её голубой хрусталь блестит между стволами и манит к себе…

Я просыпаюсь и лежу в темноте. Сердце бьется как загнанный зверек в клети моих ребер. Я вглядываюсь в темноту и пытаюсь найти в ней успокоение. Но не нахожу. Даже стены моей башни сейчас не спасают меня….

«Царствие Божие
внутри вас есть».
Лк. 17; 21

Стремилась к Небесам Душа.
Рвалась, земное отвергая,
Но лишь звезды касалась края,
Как бабочка о лампы жар,
Летела наземь, обжигаясь.

И не могла понять она:
За что ей выпадает участь –
Взлетать и падать, вечно мучась,
О твёрдость, ударяясь, дна,
Когда б не промыслитель-случай.

Поняв, что тщетны все труды
Достичь заоблачного града,
Спускаясь в тёмный бархат сада,
Душа узрела у воды
Другую с обречённым взглядом.

Волны сочувствия прилив
Смыл с сердца паутину спеси;
Душа в земной и грешной веси,
С Другою скорби разделив,
Вдруг ощутила поднебесье.