Вы здесь

Башня

Мне снова снятся эти сны….

Я просыпаюсь в тревоге и лежу в темноте с открытыми глазами, не в силах справится с собой.

Мне снятся деревья — высокие деревья с янтарными стволами и изумрудной зеленью крон. Они шелестят на ветру и немного покачиваются. Мне снится солнце. Его золотой свет играет на листьях и стволах, составляя на них удивительные узоры. Мне снится река — её голубой хрусталь блестит между стволами и манит к себе…

Я просыпаюсь и лежу в темноте. Сердце бьется как загнанный зверек в клети моих ребер. Я вглядываюсь в темноту и пытаюсь найти в ней успокоение. Но не нахожу. Даже стены моей башни сейчас не спасают меня….

 

Я пыталась это забыть, но память коварна — она всегда хранит в тайниках своё оружие, чтобы потом в один день воспоминаниями окончательно сокрушить меня. Потому я так долго гнала её от себя. И мне казалось, я преуспела в этом. Но она возвращается, видя мою теперешнюю немощь. Она побеждает: я снова всё помню.

Я помню эти деревья, и солнце, и реку, и себя — маленькой рыжеволосой девочкой, бегущей по траве. Я так любила гулять, и мир мне казался таким прекрасным, таким безоблачным, радостным и юным — таким, какой была я сама. А я росла необычайно красивой.

Я помню, наш дом, полный света и любви. В нем всегда было так тепло и уютно. И помню моих красивых молодых родителей и наших румяных, добрых слуг.

Я помню всё. И я помню тот день, когда всё это стало рушиться.

В тот день я гуляла по нашему парку и наслаждалась красотой и своим детством. И вдруг кто-то позвал меня: «Девочка!» Я обернулась и увидела её. Она была безобразна: старая, сгорбившаяся женщина, с завядшим морщинистым лицом и руками, будто покрытыми паутинами лет. Из-под её черного платка выбивались блеклые, как пакля волосы, а голос скрипел, словно старые качели, которые садовник забыл смазать маслом. Я впервые видела перед собой старость. Я впервые видела бедность. Я впервые видела уродство.

Старуха протянула ко мне свою скорченную руку, я закричала от ужаса и побежала домой.

Я вбежала в залу, где мама сидела за вышивкой, кинулась к ней, обняла её колени и горько заплакала.

Никто не мог понять, что случилось со мной. Но с того дня я перестала выходить из дома.

Я стала жить в своей комнате, что находилась в угловой башне нашего дома. В ней я старалась создать свой мир — мир, где всё было бы прекрасно и радостно. В моей комнате всегда были свежие цветы, собранные в чудесные букеты. В ней всегда пели сладкие трели скворцы и соловьи, живущие в золотых изящных клеточках.

А на деревья и реку я смотрела со своего балкона. Правда, это всё меньше мне доставляло удовольствия. Вид был однообразен и скучен. Так что в один день я приказала повесить гардины на окна.

Гораздо больше чем лицезреть природу я теперь любила смотреть на себя в зеркало. А смотреть было на что — с каждым днем я становилась всё краше.

Я знала, что я красива. О моей красоте говорили все — мои родители, няня, служанки. Я росла самой красивой девочкой в округе. Я росла самой желанной невестой.

Но чем краше я становилась, чем больше я осознавала свою красоту, тем меньше мне хотелось делить её с кем-то. И когда пришло время сватовства и к нашему дому стали съезжаться женихи, прося моих руки и сердца, я заперлась в своей комнате. И с тех пор никому не отпирала. Кроме родителей и служанок, что приносили мне еду и наводили у меня порядок.

Гардины в моей комнате башни всегда были задернуты. Потому здесь царил полумрак. В моей башне было темно и холодно. Но мне это даже нравилось.

Я перестала держать у себя букеты цветов и голосистых птиц — ведь их красота так быстро блекла и истощалась, а пение отвлекало меня от себя. Зато везде у меня были развешены зеркала, и я могла непрестанно любоваться собой.

С тех пор как я заметила, что мать моя как-то некрасиво располнела, а отец вдруг поседел, я и их не сала пускать в свои покои. И потому, когда от слуг я услышала, что мои родители умерли, я не предала этому никакого значения.

«Она бездушна, что толку в её красоте — её красота никого не греет, никому не приносит радости. Она заперлась в самолюбии как в башне и с каждым годом её башня растет всё выше и выше….!»

Эти слова донес до меня ветер. Наверное, разговаривали между собой служанки в парке. От нахлынувшей злости мне захотелось увидеть и наказать говорившую. Впервые за много лет я открыла гардину и выглянула в окно.

Бесконечно серое небо поглотило меня. Пропали деревья, река, солнце и трава. Моя башня глубоко уходила вниз, и я не видела её основания.

Голова моя закружилась, я отпрянула от окна и быстро задвинула гардину. Дрожащей рукой я позвонила в колокольчик и приказала наглухо закрыть мои окна ставнями.

Было ли это на следующий день или через месяц, а может через год — время перестало существовать для меня, но однажды в зеркале при свете свечи я увидела неизвестную черточку на своем лице. Морщина — ужаснулась я. Тут же из башни были убраны все зеркала и все свечи. И я стала жить в полной тьме — как в убежище.

Но страх уже прокрался в это убежище. Я старею. Моя красота также исчезает, как исчезала красота цветов, птиц, моих родителей. Скоро я превращусь в ту самую старуху из моего детства.

Эта мысль не дает мне покоя. Как не дают покоя сны и память.

Иногда мне очень хочется снова открыть окно и увидеть деревья, солнце и реку. И снова почувствовать себя маленькой девочкой. Но разве это возможно? Моя башня слишком высока…

Комментарии

Подумалось вот о чем: ради психологической правды стоило бы послать героине соглядатая-воздыхателя. Ведь красота жаждет быть увиденной. То есть, зная что красива, девушка должна бы жаждать показывать свою красоту. Нет? Просто смотреть на себя, как нарцисс - можно, конечно. Но это, скорее, было бы свойственно парню. А женская душа устроена несколько иначе.

Помнится где-то когда-то прочла замечательное сравнение:

мужчина всегда искушается тем, что относится к его Я, женщина - тем, что МОЁ.

Инна Сапега

в том-то и дело, Света, что там и женского ничего не осталось. только самолюбие и жадность.

впрочем, я понимаю о чем ты говоришь. сначала, я думала написать о башне, девице, воздыхателе и страшных драконах. но как-то все переросло в гротеск о самолюбии.

а ведь рождалось просто от мысли, что я сижу на своем 15 этаже, как в башне, и жду своего принца целый день)

вот так может все перерости в творчестве помимо нас самих

Инна

Алла Немцова

 Доброго времени суток, Инночка!

Сказка (или притча?)  впечатлила особенно тем, что написана от первого лица. И читается от первого лица. Как всегда, есть, о чем задуматься.

Мне кажется, башня, воздвигаемая нашей гордыней, растет не вверх, к небесам, а вниз. Не в высоту растет, а в глубину - глубину нашего падения.

С большим интересом прочитала, с "мурашками".

Радости, Инночка!

Алла

Инна Сапега

точно вглубь растет, Алла. конечно, никакого верха у самолюбия нет. о есть этот верх наверное иной.

Спасибо, как всегда очень рада Вам.

 если честно - сама удивилась и немного ужаснулась написанному.

А писать от первого лица - очень люблю.

Инна

Инна, странным образом на эту же тему я размышляю в последнее время. Только образ гордыни/самолюбия у меня несколько иной - высокая гора, покрытая ледником. И с этой вершины спуститься - нет никакой возможности, только если кто-то протянет руку помощи... Кто, если не Господь? И как точно Вы описали состояние страха, который не оставляет никакой надежды на то чтобы изменить свой мир. Страх сковывает всё внутри, замыкает в кольцо однообразных образов памяти и давит своим тотальным напором.

Спаси Господи, дорогая Инна! Очень созвучно моим размышлениям!

Инна Сапега

Спасибо, Татьяна!

Да высокая гора, покрытая ледником - это красивый образ. но для меня - там есть величие а в башне - закрытость.

но я вижу, что вы говорите.

интересно, что гордость однозначно - что-то холодное...

Рада схожести наших мыслей

Инна